<<<     ΛΛΛ     >>>   

На первое место следует поставить у Ландини его мелодику: она почти повсюду несет главный образный смысл. Она может быть более проста в следовании за поэтическим текстом (как в песне), ритмически выдержана; может быть распевна, со своего рода фиоритурами (в типично итальянской манере), или интонационно драматизирована, или раздроблена на короткие фразы, словно поэтическая речь и т. п. Многое при этом зависит и от соотношения ее с другими голосами. Так, более простая мелодия в двухголосной баллате «Echo la primavera» строго и скупо, поддержана нижним голосом. Более развитая, с распевами (на традиционных, вплоть до нашего времени, интонациях «вздохов») мелодия в двухголосной же баллате «Amor con fede» поддержана в басу более редкими для нее опорами, что отлично выделяет и оттеняет ее фиоритуры, ее выразительные синкопы, всю ее тонкую эмоциональную линию. Однако не всегда мелодия столь безраздельно господствует над другими голосами. В большой трехголосной баллате «Mu ort ormai» два верхних голоса ведут как бы дуэт-диалог, отвечая один другому, дополняя друг друга, поочередно выступая на первый план. Эти смены происходят беспрестанно, а бас поддерживает целое, не стесняя подвижности мелодий, не опасаясь образовывать порой параллельные квинты даже с верхним голосом. Подобная роль баса, быть может, связана с тем, что он дублируется инструментом или даже может быть полностью заменен им. Впрочем, басовый голос бывает у Ландини и более развитым, более ощутимым в полифоническом ансамбле. Однако в принципе это не умаляет ведущей роли мелодики, характерной для его творчества.

При всех особенностях его эволюции, у композитора остается неизменным понимание целостности музыкальной формы, как ясно завершенной, четко расчлененной, пропорциональной в своих частях. Происхождение такой формы - бесспорно вокальное, связанное со структурой поэтического текста. При различных общих масштабах разделов обычно два раздела музыки, завершенные каждый каденцией, соответствует пяти разделам (строкам, двустрочиям) текста порядка А В В А А. Простота и цельность такой композиции, ее традиционно песенное происхождение особенно привлекали Ландини к баллате: более 90% произведений написаны у него в этом жанре, в который именно он ввел трехголосие. Членение на разделы (и внутри их - на фразы) побуждало композитора маркировать его четкими каденциями с завершающим созвучием октавы (или октавы с квинтой). Индивидуальный оттенок приобрели у него заключительные интонации в мелодии: плавное нисходящее движение от VII к VI ступени лада - и от нее прямо к основному тону. После Ландини такая каденция получила очень широкое и долгое распространение - и не только в Италии. Есть в ней что-то мягкое, поэтичное, даже не вполне договоренное. Спустя века (в музыке романтиков) эта интонация стала восприниматься как вопросительная.

В мелодике Ландини было, вероятно, очень много органичного - больше, чем мы сейчас способны это воспринять. Настойчивые нисходящие «вздохи» в верхнем голосе, экспрессивные синкопы при достижении мелодических вершин, да и сама «каденция Ландини» - отнюдь не «выдуманы» композитором: они коренятся в самой природе итальянского вокального мелодизма. В одном из произведений Ландини басовый голос - по заключению современного исследователя - совпадает с мелодией старинной сицилийской народной песни - похоронного Lamento (Schneider Marius. Klangelieder des Volks in der Kunstmusik del italieni schen Ars nova. - «Acta musicologica», 1961, April – Dezember) . Подобные частные совпадения вряд ли в настоящее время могут быть прослежены на множестве примеров. Да и не в них одних здесь дело: они лишь в наиболее простой форме подтверждают естественность, органичность мелодического склада в произведениях Ландини, чуткость его композиторского слуха.

Что касается участия, инструментов в музыке Ландини и других представителей итальянского Ars nova, то по ряду признаков оно могло быть более или менее, значительным, о нем нельзя не догадываться, но признать его решающим пока нет оснований.

По литературным источникам, по произведениям итальянских живописцев и скульпторов хорошо видно, как разнообразны были в то время музыкальные инструменты, как часто они звучали в домашнем быту, сопровождая пение и танцы, на придворных и городских празднествах, в церковном обиходе. В «Декамероне» Боккаччо говорится о танцах и пении под лютню. Маленький переносный орган, лютня, виола, псалтериум, арфа, духовые инструменты постоянно изображаются живописцами той поры. Ландини изображен на современной ему миниатюре с маленьким органом. По всей вероятности, инструменты нередко сопровождали пение. Быть может, они не только шли за вокальными партиями, но и заменяли, например, басовый голос или исполняли другие партии частично - в тех фрагментах, где не был выписан текст. Вслушиваясь в то или иное произведение, мы можем ощутить, что в нем скорее инструментально (по характеру движения, диапазону, соотношению с текстом), а что всецело вокально.

Высказывались даже предположения о том, что двух- трехголосные произведения с текстами, характерные для XIV-XV веков, с очень развитыми мелодическими линиями, долгими распевами и паузированием независимо от слов - это не чисто вокальная музыка, а инструментальные (в частности, органные) обработки более простых по складу песенных голосов. Подобная гипотеза была развита и наиболее широко обоснована немецким исследователем Арнольдом Шерингом еще в 1914. году (S ch ering A. Studien zur Musikgeschichte der Fruhrenaissance. Leipzig, 1914) . Это оказалось небесполезно, поскольку акцентировало внимание ученых на возможной «подспудной» роли инструментов и инструментализма в формировании музыкального склада ранних многоголосных сочинений. Однако как своего рода концепция это не выдерживает критики: гораздо больше явных оснований (наличие подтекстовок, характер записи, песенная структура и т. д.) считать мадригалы и баллаты Ars nova "вокальными произведениями, исполнявшимися, возможно, при большем или меньшем участии инструментов. Лишь качча скорее всего опиралась на инструментальный бас, что связано с особым характером жанра.

По всей вероятности, Ландини, будучи превосходным органистом и певцом, не только участвовал в вокальном исполнении своих баллат и мадригалов, но и мог сопровождать его на органе, дублируя голоса или даже импровизируя сопровождение. Но это не опровергало вокальную в основе природу его музыки.

Творчество Ландини, по существу, завершает период Ars nova в Италии. Если его предшественники и старшие современники по итогам их деятельности скорее относятся к Предвозрождению, то сам Ландини как личность и как художник стоит ближе к раннему Ренессансу. Примечательно, что характеристика, которую дает современный исследователь итальянского искусства Нино Пирротта музыке Ars nova, никак не может быть полностью отнесена к творчеству Франческо Ландини:

«По своему провинциальному происхождению, по своему примитивному назначению приносить чистое удовольствие и по немудрящему содержанию итальянское Ars nova лучше всех других форм полифонического искусства своего времени представляет тенденцию покорять слушателя, обращаясь не к его интеллекту, а к его естественной музыкальной интуитивности. Это нарушает традицию полного подчинения музыкальной интуиции свойствам интеллекта и выдвигает концепцию полифонии как художественного языка» (Рi rr о tt a N. Cronologia e denominazione dell'ars nova italiana.- В изд .: Les Collogues de Wegimont, II, 1955. L'Ars nova. Recueil d'etudes sur la musique du XIV siecle. Raris, 1959) . Нет сомнений в том, что общий уровень искусства Ландини и характерные для него качества не позволяют считать его провинциальным, примитивным, чисто гедонистическим. Но тем не менее к музыкальному чувству, к интуиции оно взывает в первую очередь, и полифония является для композитора именно художественным языком, а не системой умозрительного конструирования.

Такая эстетическая позиция близка и музыкальной теории Ars nova, для которой показательны опора на чувство, на проверку практикой («ухо - лучший судья в музыке»), борьба против средневековых теоретических догм (в вопросах ладов и созвучий) ради «естественного пения» и, в конечном счете, ради возможности новых исканий в музыкальном творчестве. Крупнейшим представителем этой теории был Маркетто Падуанский, чьи трактаты («Lucidarium in arte musicae planae» и «Pomerium in arte musicae mensuratae») появились между 1317-1326 годами.

В последние два десятилетия XIV века в музыкальном искусстве Италии наступают изменения, которые сначала нарушают цельность позиций Ars nova, а затем приводят к концу его эпохи. Искусство XV столетия принадлежит уже новому историческому периоду.

Конец XIV и начало XV века справедливо оцениваются современными музыковедами как переходный период в истории музыки. По существу, это следует отнести, в первую очередь, к искусству Франции и Италии: и здесь и там после периода Ars nova наступает более или менее длительная полоса творческой неопределенности, разносторонних, иногда противоречивых творческих исканий без ясно выраженной тенденции к какому-либо их единству. В Италии это заметно уже в последние годы жизни Ландини (когда сам он, по-видимому, не проявлял творческой активности). Во Франции - спустя несколько лет после смерти Машо. И хотя итальянское искусство уже несло в себе черты Возрождения, а французское Ars nova было теснее связано с готической традицией, - и то и другое направления приходят к своему критическому рубежу. Что именно наступит за ним, к началу XV века - еще отнюдь не ясно ни во Франции, ни в Италии. Особенно крупных имен после Машо и Ландини ни французское искусство, ни итальянское сразу не выдвигают. Вместе с тем в обеих странах создается множество музыкальных произведений, нередко интересных, даже неожиданных, порою изящных и утонченных, порою ясных и свежих в своей простоте. Ведет ли это к изысканному, усложненному письму или, напротив, к прояснению, лапидарности, общедоступности музыкального склада, к новому развертыванию большой музыкальной формы - или к ее сжатию, концентрации? Так или иначе, в Италии трудно говорить о прямой традиции Ландини, а во Франции - о последовательном развитии наследия Машо. И та и другая линии как бы размываются, утрачивают былую определённость.

Среди итальянских композиторов в то переломное время действуют: органист Андреа ди Фиренце, Грациозо да Падуя, Антонелло да Казерта, Филипп да Казерта, Николаус Дзахарие и самый из них крупный мастер Маттео да Перуджа. Отнести их к какому-либо одному творческому направлению достаточно трудно. Одни из них продолжают работать в жанрах баллаты, каччи, создают части месс (Грациозо, Дзахарие, Андреа ди Фиренце). Другие предпочитают следовать французским образцам и создают баллады, виреле, рондо на французские тексты. Это характерно не только для Филиппа да Казерта, находившегося при папском дворе в Авиньоне, но и для Бартолемеуса да Бонония, соборного органиста в Ферраре и придворного музыканта у герцогов д'Эсте. В последнем случае действовала, надо полагать, французская мода, издавна влиятельная в тех краях. В числе произведений Маттёо да Перуджа есть и французские баллады, виреле, рондо, и итальянские баллаты, и части месс. Будучи много лет (с перерывами) певцом в капелле миланского собора, Маттео, вне сомнений, сложился в итальянской традиции, однако проявил также тяготение (заметим - характерное для того времени) к формам нового французского искусства. Рукописи его «французских» сочинений, как и некоторых композиций Антонелло и Филиппа да Казерта, находят во французских собраниях.

Значит ли это, что Маттео да Перуджа становится представителем французского искусства? Конечно, нет. Джон Данстейбл чуть позднее писал музыку на латинские, французские и итальянские тексты, лишь единичные его сочинения попали в английские рукописные собрания, а множество хранилось в итальянских рукописях - и все же он не перестал быть английским композитором. Между тем Данстейбл испытал на себе в высшей степени плодотворное воздействие итальянского многоголосия. Так проявлялась в XV веке характерная тенденция к обмену творческим опытом между представителями различных творческих школ. Маттео да Перуджа одним из первых отчетливо выразил ее.

В последние десятилетия зарубежные музыковеды выдвигают понятие маньеризма, или «изысканного искусства» (период которого, по их мнению, настает во Франции после Ars nova), причем создается оно по преимуществу усилиями итальянских мастеров во главе с Маттео да Перуджа. В принципе с этим согласиться невозможно. В произведениях Маттео, с ведущей в них ролью мелодичного верхнего голоса, ясностью фактуры, характерным соотношением голосов, хотя и присутствуют черты французского воздействия (в декламации, в движении контратенора, отчасти в ритме - синкопы), гораздо больше итальянского, чем французского (даже каденции - в манере Ландини). Да и само существование французского маньеризма (или «ars subti l ior»), как особого периода после Ars nova, представляется крайне сомнительным. В большом количестве произведений конца XIV - начала XV века, поднятых из забвения и опубликованных после второй мировой войны, нет единства стилевых черт, нет даже - общности творческих тенденций, тем более нет выраженного направления, о котором можно было бы всерьез говорить особо.

Французские композиторы раннего XV века, имена которых прежде были известны в основном из старинных литературных источников, предстают теперь перед нами (на основании хотя бы немногих произведений) уже не легендарными, а более реальными творческими фигурами. Возрождаются десятки забытых имен. Если все это еще не дает исчерпывающей картины французского искусства той поры, то во всяком случае позволяет судить о многообразии творческих проявлений, об исканиях, идущих по разным путям. К одному поколению, видимо, принадлежат Иоганн Таписсье, Иоганн Кармен и Иоганн Цезарис (их вместе называет позднее поэт, вспоминая, что они восхищали весь Париж), а также Бод Кордье. И судьбы и произведения их различны. Таписсье (настоящее имя - Жан де Нойер) одно время работал при дворе герцога Бургундского. Опубликованные теперь его немногие духовные сочинения (в том числе части месс) отличаются простотой и ясностью аккордового склада, частой силлабичностью, несложными ритмами (при введении, однако, синкоп). Рядом с ним Кармен (кантор одной из церквей в Париже) предпочитает духовные полифонические сочинения крупного масштаба и сложного по составу многоголосия (5 голосов при подвижности и контрапунктировании двух верхних), обращается к изоритмии. Органист в Анжере Цезарис создавал баллады и рондо в типично французской манере изысканного трехголосия, с ритмически самостоятельными верхними голосами в прихотливых сочетаниях линий, часто с особо активным, даже виртуозным контратенором и, вероятно, инструментальным тенором. Бод Кордье из Реймса одно время работал в Риме, был известен в Италии. В его сочинениях на французские тексты можно найти итальянские каденции (они есть и у Цезариса), и имитационные начала, и пластичный мелос, и одновременно чисто французское, ритмически утонченное контрапунктирование голосов, порой далеких от вокальной пластичности (особенно контратенор). У этого наиболее сильного из данной группы мастера как бы намечается синтез французских и итальянских черт, но пока еще он не достигнут. К этому стилю, но в более французской манере, приближается и Франшуа Лебертуль (работавший в 1409-1410 годах в Камбрэ). К почти равной самостоятельности голосов тяготеет Адам в трехголосных французских песнях, придавая, однако, партиям скорее инструментальный характер. Казалось бы, тут нет ничего от Италии, но... каденции у него итальянские! Разумеется, все эти особенности стилистики связаны с различными образными замыслами: то более простым пониманием лирики, то поисками утонченного, изощренного в своем выражении лиризма, в, котором еще живет дух куртуазной поэзии.

Наряду с этим у французских композиторов переходного периода можно обнаружить и другие образно-стилистические черты. Легкость, даже пикантность, своего рода «игра в диалог» отличает балладу Полле «J'aim. Qui? Vous. Moy?» («- Люблю. - Кого? - Вас. - Меня?»), в которой выразительна в первую очередь мелодия верхнего голоса, а контратенор (достаточно самостоятельный) и тенор, вероятно, являются инструментальными партиями. Остроумно трижды применена в трехголосии короткая имитация: падение голоса на квинту (ре - соль) отчетливо поддерживается сначала тенором, затем контратенором (во втором случае два раза). Так что-то легкое, шуточное, если не театральное, вносится во французскую песню. Быть может, здесь получила своеобразное опосредованное отражение бытовая традиция или не столь уж давняя музыкально-поэтическая практика трубадуров и труверов. Сошлемся в заключение на редкий тогда во французской многоголосной балладе пример секвенции, родственной интонациям народно-бытовой музыки. Баллада написана певцом папской капеллы в Авиньоне Иоганном Симоном де Хаспр (или Хаспруа).

Мы оставили пока в стороне еще очень многих французских мастеров, связавших в те годы (и несколько позднее) свою судьбу с бургундским герцогским двором. Но и без того, думается, вполне ясно, что французская музыка находится на перепутье, в поисках, словно в творческом раздумье.

Пройдет еще немного времени, и на континенте появится ощутимое, в первую очередь во Франции, а затем и в Италии, присутствие новой, свежей струи английского искусства. Это уже подготовлено. Во„время войны с Англией на севере французской территории нередко находились представители английской знати, а в их окружении среди других и музыканты. Попали английские музыканты сюда также с капеллой графа Бедфорда (брат английского короля Генриха V и регент в детстве Генриха VI), который жил с 1422 года во Франции, женился на Анне Бургундской (сестре герцога Филиппа Доброго) и умер в 1435 году в Руане. На службе у Бедфорда находился и крупнейший английский композитор XV века Джон Денстейбл, хотя в составе графской капеллы он не назван. Впоследствии некоторые из английских мастеров работали при бургундском дворе, среди них - Уолтер Фрай и Роберт Мортон.

Все здесь по-своему симптоматично. Отношения Италия - Франция, а затем Италия - Франция - Англия пока еще только складываются, но стремления к синтезу различных творческих направлений со временем будут крепнуть и приведут к характернейшему для XV века процессу интеграции музыкальных достижений ряда стран Западной Европы. Сама по себе итальянская школа, достигшая в эпоху Ars nova столь многого, уже, как видно, искала дальнейших путей развития. Французское музыкальное искусство тоже переживало трудный переходный период. Главное, что принес искусству ранний Ренессанс, - это возможность внутренних творческих связей разных стран, открывающая перспективу для нового этапа поступательного движения, новой музыкальной эпохи.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Эпоха высокого ренессанса закончилась венеции строгого
Ливанова Т. История западноевропейской музыки до года Эпоха Возрождения Учебник культуры 7 произведения
С 1556 года жизнь лассо оказалась связанной с одним крупным музыкальным центром баварский герцог композитор композитора
Со временем все расширявшаяся
Ливанова Т. История западноевропейской музыки до года Эпоха Возрождения Учебник культуры 2 инструментов