<<<     ΛΛΛ     >>>   

Осмысление формирования трагического отношения к бытию в русской культуре дает материал для понимания специфики русской духовности, для осознания судьбы личности в русской культуре.

Трагическое в русской культуре проявляется отнюдь не повсеместно. Оно открывалось не вдруг. Культура древних Киева, Новгорода, Владимира не знает трагического. Вообще рельеф драмы в русской культуре на протяжении столетий был ослаблен по сравнению, например, с культурой Запада, где напряженно переживались страдания и смерть Иисуса Христа. На Руси страдания, во-первых, представали уже в перспективе вечности, отчего они теряли самодостаточность (в «Распятии» Дионисия Христос на кресте предстает в радостном сиянии вечности; см также тему «пламенеющего сердца» в «С or ardens » Вяч.Иванова). Во-вторых же, драма бытия, боль, зло и страдание осознавались в контексте русской культуры как условия спасения, приобщения к святости.

Испытания, страдания и боль уподобляли человека страдающему Богочеловеку, в соответствии с известной формулой «Бог терпел и нам велел». Неслучайно первыми канонизированными русскими святыми стали страстотерпцы -князья Борис и Глеб, причисленные к лику святости именно и лишь за то, что они без сопротивления приняли страдание и смерть. Этот духовный подвиг оказался значимым для русского культурного сознания . Так создается «самый парадоксальный чин русских святых» - чин страстотерпцев, умирающих в последовании Христу, при смерти прощающих своего убийцу и молящихся за него. Икона Бориса и Глеба Х IV века, хранящаяся в Третьяковской галерее, акцентирует парадоксальность, с обычной точки зрения, подвига святых братьев. На иконе изображены конные воины с пиками, способные бороться и побеждать. Но на ликах братьев отпечатались знание ими своей кончины и смиренная готовность принять ее без сопротивления. Братья держат путь не на битву с внешним врагом, а в вечность - туда, откуда благословляет их обращенный к ним ликом Иисус Христос в верхнем сегменте иконы. Они являют пример любви к врагу, который долгим эхом отзовется в веках русской истории.

Для русской культуры особенно значим нравственный аспект эстетических категорий. Зло воспринимается как чудовищная патология. Этот момент нужно раскрыть при изучении культуры в педагогическом, образовательном процессе. Разрушение братского доверия и убийство братом брата воспринимается как кризис миропорядка, как страшная травма бытия. Грех Каина, пришед на Русь, развязал гармоническую связь бытия - и своей жертвой Борис и Глеб, кажется, пытаются восстановить и удержать покидающую русский мир гармонию. Зло оказывается побеждено тем, что никто не собирается бороться с ним его собственными средствами. Все, что остается после бесчинств и авантюр от Святополка,- это невыносимый смрад, исходящий от его могилы.

Взгляд русских людей зачастую обращен в некое идеальное прошлое, в мир первозданной гармонии. Человек ищет незамутненной, эмбриональной простоты и ясности, хотел бы «отродиться» от потока истории с ее драмами и трагизмом свободного выбора и неизбежностью пришествия соблазнов.

Культурный опыт в России был довольно долго лишен трагического измерения и потому, что здесь, с одной стороны, существовал характерный для христианской церковной культуры способ избывания греха исповедью, избавлявший от необходимости искать и переживать трагический катарсис, а с другой стороны, на фоне утверждения «соборных» ценностей зачастую слабо была выявлена сознающая себя автономная личность - основной носитель трагических противоречий в культуре Модерна.

Трагическое рождается и получает огромную значимость в личностном культурном опыте русского человека Х I Х-ХХ вв. Оно открыто являет себя в художественном мире Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Чайковского, Врубеля, Булгакова, Ахматовой, Шостаковича; в философской рефлексии Бердяева, Шестова, Вяч.Иванова; в переживании трагического диссонанса между личностью и имперской властью, между душевной гармонией и хаосом исторического бытия. Трагическое раскрывается и в судьбе Петербурга, названного даже трагической скрижалью русской культуры. Мощный трагический всплеск явила эпоха рубежа Х I Х-ХХ вв., на волне эсхатологических ожиданий и чаяний; этот момент особенно актуален в современном образовательном процессе и требует типологического осмысления, учитывая актуальную культурную ситуацию.

Глубокое осмысление проблемы трагического дал Н.А.Бердяев, определивший сущность трагизма как «эмпирическую безысходность», которая указывает на непреодолимые противоречия бытия и «требует какого-то высшего, сверхэмпирического выхода». Философ подверг анализу конкретные выражения трагического: трагизм смерти, трагизм любви, трагизм жажды познания и трагизм стремления к свободе и совершенству. Трагическое чувство жизни Бердяев считает необходимым моментом личностного существования, утверждая, что «трагическая красота страдающих и вечно недовольных есть единственный достойный человека путь к блаженству праведных» .

Этот опыт становится настолько ярким и острым, он настолько многозначителен и важен для судеб культуры, что представляет предмет первоочередного интереса при изучении истории русской культуры.

См.: Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990. С.39-51.

Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. В 2-х тт. Т.2. М., 1994. С.188, 209.

Осмысление истории русской культуры в эстетическом аспекте требует осознания значения символа как средства образно-эстетического выражения смысла. Символотворчество, производство и обращение символов, является одним из способов культурного самоопределения в России.

Особую значимость понятию символа дает его онтологический вес (если мы следом за П.Флоренским, А.Ф.Лосевым, С.С.Аверинцевым, П.Тиллихом и др. предположим, что, в отличие от знака, символ не просто представляет нечто, что не есть он сам, но и участвует в символизируемой реальности, в ее смысле и действенной силе). Это понимание соответствует ведущей тенденции российской культурной жизни. Онтологичность эстетических представлений, символический реализм (в антитезу субъективизму) является на протяжении столетий существенной и непременной чертой русской культуры, русского культурного мышления - и при изучении ее истории с этим необходимо считаться. Мир представал своего рода книгой, полной смысла, предназначенного для человеческого понимания (герменевтического мышления, по Гадамеру).

Символ раскрывает разные уровни реальности, актуализируя их на разных уровнях человеческой души. Иными словами, книга бытия может быть прочитана с разной мерой глубины в понимании ее смысла. Особенно большую значимость имеют в русской культуре символы религиозного характера, раскрывающие «измерение предельной реальности» и являющиеся символами Священного . Именно апелляцией к этому измерению определен основной подлежащий изучению смысловой состав русской культуры вплоть до ХХ века. Символическое мышление в России обычно было формой богомыслия. Это мышление в субстанциях, противоположное мышлению в функциях (С.С.Аверинцев), мышление устойчивыми представлениями, статичными образами, прочными моделями поведения. Разными средствами в нем усматривалась и опознавалась истина, осуществлялся план «мистического реализма, который признает всю действительность эмпирической реальности, но видит за ней иную реальность; обе сферы бытия действительны, но иерархически неравноценны; эмпирическое бытие держится только благодаря «причастию» к мистической реальности» .

Таким образом, символ в том смысле, в каком это понятие используется в процессе изучения истории русской культуры, есть явление бытийного абсолюта, бесконечного - в конечном и чувственном образе. Поскольку русская культура в символическом аспекте имеет идеальное, смысловое измерение и являет собой символ иного, высшего бытия и образ потерянного рая, то ее объекты и артефакты (в этом идеальном измерении) не сводятся к простой наличности, к элементарной данности; их существование не замкнуто пределами здешней реальности. Они означают и нечто иное, нечто высшее. По словам А.Ф.Лосева, «к сущности символа относится то, что никогда не является прямой данностью вещи, или действительности, но ее заданностью , не самой вещью, или действительностью, как порождением, но ее порождающим принципом , не ее предложением, но ее предположением , ее полаганием» . Символ появляется, чтобы открыть земле небо, миру дольнему - мир горний. Символы - это, если воспользоваться подсказкой П.А.Флоренского, «видимые свидетели мира невидимого» . Русская культура своими символами из века в век апеллирует к высшей реальности, вступает в диалог с абсолютным источником и пределом всякого бытия, с Богом. Она в этом диалоге приобретает глубину, уходя в бесконечность и вневременность.

Символ не навязан человеку извне, не есть только некая самодостаточная форма становления «абсолютного духа». Символ становится символом при участии человека, в процессе его творческой активности, как опыт его прорыва в вечность. Эта сторона культурного символизма имеет существенное значение для персоналистской логики изучения культуры. М.Б.Плюханова (с отсылкой к П.Флоренскому) пишет о том, что древнерусское религиозное творчество представляет собой интеллектуальную деятельность, которая «осуществлялась в символических формах, посредством символов, через приобщение к ним, преображение их, создание новых символических форм». «Символ, - замечает исследователь, - дуалистичен: это путь откровения высших сущностей или архетипов и путь их постижения. Не имея возможности и права говорить о символах в первом значении, мы будем обсуждать их только во втором, не как данные в откровении, а как существующие (...) «в виду семантической необходимости» . Вникание в образовательном процессе в суть исторически закрепившегося в народной памяти и вере, раскрывающегося в человеческой жизни символа, ставшего неотъемлемой частью культуры, - это средство постижения духовного опыта, отобранного и накопленного человеком и обществом. Уточню еще раз: речь идет не о Боге и не о высшем бытии как таковом, а о том, каким представлялось оно русским людям, если судить по памятникам и явлениям отечественной культуры.

Символическое измерение культуры имеет огромную смысловую емкость. Составляющие его конкретные образы и умозрительные представления, восходящие к запредельному истоку жизни, оказались чрезвычайно богатыми и разнообразными. Мир многоразлично свидетельствует о высшем бытии. Высшая реальность по-разному являла себя в религиозном мифе, легенде, поэзии, искусстве, философии, в политике и экономике, в повседневном быту и поведении человека. Все символы, о которых может идти речь при осмыслении истории культуры, так или иначе, действенно и созерцательно, выражают человеческое знание о Боге и святых, а также о месте, где человек встречается с Богом (рай и его подобия, теменосы ).

Символизм мировидения, перенятый у Византии, из учения Дионисия Ареопагита и его продолжателей, долгое время был доминантой русской культуры. Христианская символика обретает на Руси местное своеобразие и способность к сложной и богатой жизни. Эта жизнь знает свои вершины - и свои низины. Ее развитие представляет собой неплавный, драматически-взрывной процесс. Это не в последнюю очередь было вызвано высотой главного задания (достижение вечности), которая вступала в противоречие с реальными историческими условиями и духовными ресурсами. Культура была включена в исторический процесс с его противоречиями, конфликтами и катастрофами. Человеческое в культуре соотносится с божественным, абсолютное и вечное с преходящим и сиюминутным. И символический образ несет печать исторической, социальной конкретики. Глубина символа не всегда получает адекватное по форме выражение. Образ оказывается ограниченным в своих возможностях отражения инобытия. Это может мотивироваться тем, что символ адекватен истине в один из моментов ее саморазвития, либо тем, что самое возвышенное богопознание забывается и искажается под действием разных исторических факторов, либо тем, что мистическая интуиция человека не достигает последней сути вещей, либо, наконец, тем, что ограничены человеческие возможности средств выражения истины. Но практически всегда ценностный центр русской культуры пребывал вне ее актуального контекста, в ином, высшем бытии.

Явление идеала в культуре много скажет об ее своеобразии. В иерархии таких символов в русской культуре есть главные, самые смыслоемкие. Эти основные символы Абсолюта , думается, должны в первую очередь стать предметом осмысления при изучении русской культуры. Для характеристики русской культуры нужно также отметить как предпочтение одних символов другим, так и их конкретное осмысление, которое могло меняться, обогащаться или беднеть, от эпохи к эпохе. Время выводило на авансцену одни символы и отводило на задний план другие. Культура накапливала свое богатство и расточала его. Но в целом все-таки символы связаны с культурной статикой. Символ обычно не торопится вослед сиюминутным поветриям и культурной моде, он консервативен. Являясь зачастую принципом культурного становления, символ сам по себе остается якорем культуры, той нерушимой пуповиной, какой она соединяется с метакультурным абсолютом.

С этим связана такая характеристика традиционной культурной символики, как каноничность. Категория канона есть выражение заботы о достоверном, полном символическом запечатлении высших сущностей. Канонизация есть тип культуротворческой, символотворческой, эстетической деятельности, которая приобщает историческое, событийное - к вечности, наделяет реальность абсолютным смыслом (или выделяет его в ней).

Категория символа логически сочетается с категориями мифа и ритуала, о которых уже шла речь. Мифологические представления выражаются символическими средствами, в конкретном символическом образе. Символ в истории культуры оказывается равнозначен мифу, представленному в свернутом, завершенном и обозримом виде, воплощает определенную мифологему. И оба они - миф и символ - для человека, верующего в миф и творящего символы, есть, как писал в «Диалектике мифа» А.Ф.Лосев, чудо , - то есть явление Бога в мире, откровение Абсолюта. Имеется, следовательно, логика, согласно которой русская культура мыслится и строится как религиозный миф - явленный в здешнем, дольнем мире образ мира горнего, «неподобное подобие» божественного бытия. В деятельности человека или группы людей миф разворачивается в ритуале - символическом действе, представляющем собой не просто «стенограмму» мифа, а действенный образ высшего бытия, божественной жизни, того, что пережито или установлено Богом. Такова, например, церковная служба. Таким образом описывается жизнь человека, причисленного к лику святости в его житии.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

культурологии Ермолин Е. Русская культура. Персоналистская парадигма образовательного процесса 9 культуры
Памятником культуры могут быть миф
Упраздняющим личность социокультурным
Именно особенности процесса трансцендирования детерминируют различные культурные формы
Социология культуры