<<<     ΛΛΛ     >>>   

Представление о едином поле, через которое проявляется содержание мировой истории, как некое противополагание традиционному направлению европейской мысли, все отчетливее заявлявшее о себе уже с конца XIX в., было дано английским историком А.Тойнби, который рассматривал умопостигаемое поле исторического исследования как область пересечений нескольких планов. В этом состоит, быть может, наиболее ценная часть урока, преподанного английским историком. Благодаря ему, единое поле мировой культуры, реконструируемое наложением и сопряжением двух планов - культургенетического (вневременного, генотипического, синхронического) и культуркинетического (временного, фенотипического, историко-культурного, диахронического), обнаруживает свою способность выявлять и предъявлять для беспристрастного чтения в потенциале любой (всегда подобный тайнописи, исполненной симпатическими чернилами,) культурный текст, само прочтение которого (причем, всякий раз заново) составляет особое искусство его культургерменевтических (толковательно-истолковывающих) актуализаций.

Беспристрастность здесь означает прежде всего возможность самоосознанного освобождения от императива, заданного невольной принадлежностью читающего к той или иной культурной ситуации, тому или иному психологическому типу, от неосознанной необходимости судить о том или ином культурном феномене в соответствии с заданной опять-таки самим историко-культурным состоянием общества ангажированностью, приверженностью той или иной системе этико-эстетических критериев (будь то критерии типа М. или \(Г). Что касается культургерменевтических актуализаций, то именно они в исчерпывающей своей совокупности составляют то живое, единое, нераздельное, существующее в своей парадоксальной одновременности поле культлры, которое отвечает букве и смыслу второй составляющей двуединой архетипической цельности "природа-культура", вмещающей в себя все наличествующие на тот или иной момент формы земной жизни.

Единое поле мировой культуры интегрирует культурные поля мирового искусства, мировой науки, мировых социополитических, социоэкономических и других совокупностей, интегрирующих, в свой черед, умопостигаемые поля наднациональных и национальных художественных стилей, научных направлений, социумов, политий и т.д. по тому же голографическому принципу, по какому природа создает все живое, каждая частица и структурный элемент которого несет в себе полную информацию обо всем организме.

Структурное подобие модели живого (молекула ДНК) и модели культурного (любой культурный феномен) высвечивает разительную картину созвучий и совпадений, свидетельствуя не только о сходном характере природно-культурных явлений, но и о вполне очевидной принадлежности самих строителей культуры природному миру, которому человек всегда пытался подражать в своей многообразной деятельности. Известным образом упрощая существо гипотезы Уотсона - Крика и ее последующих уточнений, можно сказать, что двойной характер структуры ДНК предопределяет участие в возникновении и воспроизводстве той или иной формы биологической жизни двух начал - женского (W) и мужского (А). Их взаимодействие осуществляется как биохимический синтез, продукт которого, несмотря на абсолютное структурное подобие исходным продуктам W и А, заведомо не повторяет существенное число родительских признаков и характеристик, обретая новые, в явном виде им вовсе не свойственные. Условие зеркально-антитетического подобия исходных структур, подходящих друг к другу "как ключ к замку", тоже соблюдается неукоснительно, и поэтому от двух людей может родиться только человек (а не слон, мышь, растение) со всеми необходимо присущими ему признаками.

Потенциально два эти начала в явном или скрытом виде несут в себе все возможное генетическое содержание рода человеческого, но в каждом отдельном случае способны проявиться лишь некоторые из них. Точно так же культурный синтез, лежащий в основе создания любого культурного феномена, со всей неизбежностью повторяет и потенциально воспроизводит в нем все содержание культуры (эта мысль, применительно к широко понимаемому культурному тексту, принадлежит известному литературоведу и теоретику искусства М.М. Бахтину).

Вполне очевидно, что условие природно-культурного самодвижения и самовоспроизводства требует соблюдения определенного равновесия между гендерно-родовыми началами W и М. Совокупность культурно поляризованных (на полюсах W и А) феноменов должна, видимо, в такой же мере отвечать условию их совокупной архетипической "нейтральности" (амбивалентности), в какой живая природа являет на свет примерно в равных количествах особей обоего пола. Таким образом, фенотипическая отдельность, уникальность, неповторимость, при полном в то же время повторении общих, универсальных, генотипических характеристик, является существеннейшей особенностью как природного, так и культурного синтеза, и генотип играет при этом роль своего рода неизменного архетипа относительно той или иной фенотипической индивидуальности.

При взаимодействии родительских генов мужское и женское, А и W, выступают как антитетические, "противоборствующие" начала - обладатели доминантных (сильных, главенствующих и потому проявляющихся в новом организме) или рецессивных (подавленных и потому продолжающих свое существование в скрытом виде, но способных проявиться в будущих поколениях) признаков и свойств. Это может, например, относиться к форме глаз или цвету волос, особенностям характера и т.д. Доминантным или рецессивным может оказаться в равной степени и материнский (W), и отцовский (А) признак. Поскольку относительно сильный признак всегда подавляет соответствующий относительно слабый признак, процесс формирования любого живого организма выглядит как своего рода "война полов".

Основа и источник саморазвития любого растительно-животного организма — молекула ДНК несет в себе женскую (W) и мужскую (А) компоненты, объединенные в единое жизнеспособное целое W-A. Таков мирный итог этого противоборства: создание своего рода "золотой середины", напоминающей известную формулу античной практической морали, воспринятой как эстафета современными обществами, готовыми встать на путь разумно осознанных компромиссов, культурного многообразия и единства.

Женско-мужской амбивалентный архетип оказывается способным в процессе воспроизводства повторять себя несчетное число раз, вновь и вновь порождая культурно-мифологический образ вечной жизни. Из подобных "архетипических" повторений как раз и состоят носители биологической жизни, построенные из одинаковых структур, гслографически воспроизводящих большое (организм, биологический вид) в несоизмеримо малом (клетка, молекула ДНК).

Многократно циклический (полициклический) характер молекулы ДНК (двойная макроспираль) является, очевидно, той оптимальной геометрической формой, которая обеспечивает достижение максимально возможного информационного "объема" наследственности при максимальной "открытости" и равномерности сопряжении всех формообразующих элементов, совершенно необходимых для биохимического воспроизводства. Способность ДНК предельно точно повторять подобные себе структуры надежно гарантирует сохранность генотипа в поколениях. Именно с повторениями, циклическими возвращениями к былому связываем мы в культуре представления о традиции.

Структурный анализ любого культурного феномена приводит к обнаружению в нем все тех же четырех неизменных характеристик, определяемых какд/?хетипизм, анпштепшзм, галографизм, циклизм. Бесконечность культурных повторов, подобий и соответствий в истории мировой культуры, как и периодическое возникновение противоположно "заряженных" полюсов W и ЛУ в пределах отдельных культурных полей (например, романтизм и классицизм в литературе, изобразительном искусстве, науке; тоталитаризм и демократия в сфере политических формаций) или отдельных культурных феноменов и их структурообразующих элементов (темное-светлое в живописи, звучание-молчание в музыке), является не более чем естественным результатом комплексных проявлений этих четырех фундаментальных культургенетических признаков.

При достаточно широком и тем более убедительном, чем более случайном, охвате какого-либо конкретного культурного поля, например, поля мировой литературы, можно, при должной культурной подготовленности (знания, "образование", "развитие"), обнаружить, что все его тексты представляют своего рода систему сообщающихся сосудов, и любой из них так или иначе связан с остальными. "Своеобразный", "самобытный", отдельно и по своим собственным законам существующий, ни на какой другой не похожий текст принципиально невозможен для этой системы. Точно так же принципиально невозможно существование человека, чей генетический код отличен от генетического кода, характерного для всех представителей homo sapiens.

Изоляционистские, замыкающие и замкнутые, закрытые по своей сути, критерии "непохожести" и "исключительности", утвердившиеся сначала в различных формах творческой деятельности эпохи Возрождения, а затем распространившиеся на прочие аспекты европейской, в том числе социальной, жизни, и неведомые ни средневековью с его смиренной анонимностью, ни античности с ее космополитическим, равно обнимающим Восток и Запад, миропониманием, ни, тем более, архаике, с некоторых пор вновь стали представляться европейскому сознанию более чем сомнительными.

Отмеченные выше четыре базовых признака, отражающие открытость мира и открытые сами по себе, характерные как для природных, так и для культурных феноменов, свидетельствуют в пользу нового понимания справедливости слов, смысл которых на несколько веков был закрыт увлеченным идеей прогресса европейским самосознанием; слов, столь же часто повторяемых, сколь и редко доподлинно воспринимаемых в их открытости, - известных слов проповедника Екклесиаста: "Род проходит и род приходит, а земля пребывает во веки Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.. Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас" (Еккл:1,4-7,9-10).

Четыре основных признака - архетипичность, антитетичность, голографичность, цикличность - обнаруживают в то же время свое структурно-символическое соответствие и первым четырем числам натурального ряда, структурирующим не только основную часть построений в философии, языкознании, физике, химии, биологии, социологии, литературоведении, психологии и т.д., но и структурные основы миропонимания в целом, начиная (для Европы) со времен ранней античности (пифагорейская школа) и кончая современными работами К.Юнга, А-Лосева, М.Хайдеггера и др. Четверица, которую Пифагор, его многочисленные ученики и последователи считали "корнем всех вещей', вновь, кажется, возвращается в культурный обиход как некий четырехсоставной "модуль", обусловливающий не только природные возможности отдельного человека, способного, как о том свидетельствуют психологические исследования, одновременно и заведомо безошибочно воспринимать не более четырех предметов, но и структурные основы самой молекулы ДНК (условно обозначаемые как А, Т, Г, Ц), о чем, разумеется, не мог знать ни Пифагор, ни даже Юнг, придававший этому числу, постоянно повторяющемуся в снах его пациентов, особое значение. Форму четырехмодульной спиралеообразно-круговой (сетевой) структуры в разнообразных своих проявлениях имеют не только "сетевые ячейки" двухспиральной молекулы ДНК, но и многочисленные культурные срезы мировой истории, воспроизводящие структуры других, малых и больших, культурных срезов и всей мировой культуры в целом. Как гласит известный четверичный принцип древневосточной мудрости: все есть все, все есть во всем, все есть всегда, все есть везде.

Рассмотрение окружности при все большем увеличении приводит, в конце концов, к тому, что ее место замещает некий увеличенный фрагмент, тем более приближающийся к прямой линии, чем большего увеличения удается достичь Увеличительное стекло, а затем микроскоп, стали теми инструментами, которые не только предоставили человеку возможность увидеть невооруженным глазом невидимое, заглянуть в напоминающий причудливые сновидения микромир, но и, в значительной мере, оказались своего рода символами нового мировидения. С некоторых пор человек новой цивилизации воспринимал окружающий мир как бы через увеличительное стекло, с одной стороны, конечно, уменьшающее угол естественного зрения и ограничивающее поле обзора, зато с другой - дающее замечательную возможность выявить, приблизить и исследовать в мельчайших деталях тот или иной предмет. В свой черед, эти исследования привели человека к выдающимся открытиям и неведомым доселе практическим достижениям в самых разных областях.

Человек постепенно привыкал, прирастал к волшебному стеклу. Пристрастие ко все более совершенствующимся, наращивающим свои диоптрии "волшебным очкам" стало рассматриваться как своего рода необходимый, неотъемлемый признак всякого цивилизованного человека, а сам способ их постоянного ношения назвали "прогрессом". Но поскольку мир со всеми его неукоснительными законами изменений и сохранений был по-прежнему устроен так, что всякому приобретению в нем соответствовала та или иная потеря, человеку также была назначена своя цена. И он заплатил ее сполна, Чисто офтальмологическая, по существу, проблема близорукости была истолкована им в свете все тех же новых его представлений о "прогрессе". Своего предка и предшественника, человека средневековья, он, ничтоже сумняшися, объявил "отсталым" лишь на том основании, что последний не носил волшебных очков и почитал "золотым веком" столь отдаленные эпохи, которые новый человек, в силу постоянного ношения очков, просто уже не мог различить и потому счел за благо назвать их "дикими", "варварскими", счесть недостойными его просвещенного внимания. Продолжая, тем не менее, оставаться благомыслящим христианином, новый человек не посмел, однако (во всяком случае на словах), отречься от своих природно-культурных истоков, теряющихся во мгле далекой истории. Сам он, впрочем, существовал уже совсем в иных пространственно-временных масштабах, и потому как бы невзначай приблизил, приспособил, адаптировал к своему новому мироощущению эти истоки, зафиксировав таковые как начало Новой эры. Существенно сократив тем самым исторический масштаб, новый человек не довольствовался этим. Прогресс в оптике вынуждал его продолжить начатый пересмотр масштабов. Новое время. Новая история, новая наука, новое искусство, новая мысль послужили для него теми новыми определениями и точками отсчета культурного времени, которые очень скоро придали самой эпохе Возрождения статус нового "золотого века".

Волшебные очки, обладавшие столь магической силой, когда речь шла об отдельных предметах или частных формах культурного мышления, обозначаемых, например, как физика, химия, живопись, литература, социальное бытие, постепенно сделали его не только хронически близоруким, но и в каком-то отношении куда более наивным, чем те далекие его предшественники, которых он вполне искренне считал "дикарями". Он поклонялся уже не многочисленным архаическим богам, но Разуму и величию Человека. И если формально все еще чтил и молился триединому христианскому Богу, то по своему душевному складу был уже очень далек и от него. Почти религиозное восхищение деяниями и универсальными творческими способностями художников эпохи Возрождения содействовало в то же время осознанию комплекса собственной неполноценности, обусловливающей узость его профессиональных интересов и, в свою очередь, обусловливаемую ею. Впрочем, это лишь обостряло и даже приятно усиливало его связанные с "поклонением" и "почитанием" собственные культурные переживания, отчасти компенсируя их явный дефицит.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Мировой науки
Культурное культура просвещения