<<<     ΛΛΛ     >>>   

1. Еще скажу: наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего:

2. он подчинен попечителям и домоправителям до срока, отцом назначенного.

Вы видите, с каким рвением и сколь дальновидно действует Павел, пытаясь призвать галатов назад, и как он представляет дело, подкрепляя свои слова вескими аргументами, основанными на опыте, на примере Авраама, на Писаниях, на хронологии и на аналогии. Он делает это так часто, что порою кажется, будто он повторяется. Вроде бы ранее он уже закончил дискуссию об оправдании, заключив, что люди оправдываются в глазах Божиих одною лишь верою. Но поскольку мирская [“политическая”] иллюстрация с молодым наследником пришла ему в голову позже, он приводит и ее также, в надежде убедить этим невежественных галатов. Итак, [Павел] использует своего рода “божественную хитрость”, он пытается их поймать, подстерегая их, словно в засаде, как он сам говорит (2Кор.12:16): “Будучи хитр, лукавством брал с вас”. Ибо простых людей легче убеждать аналогиями и примерами, нежели сложными и утонченными дискуссиями. Они скорее склонны смотреть на красиво нарисованную картинку, чем читать хорошо написанную книгу. Посему, после аналогии с человеческим завещанием и рассказа о темнице и попечителе [детоводителе], он, чтобы убедить их, приводит также очень хорошо всем знакомую аналогию с наследником. В процессе учения полезно приводить множество аналогий и иллюстраций. Так поступал не только Павел, но и многие пророки, да и Сам Христос. Далее, ближе к завершению Послания, он обратится к риторическим приемам.

“Вы видите, — говорит он, — даже в гражданском законодательстве наследник, владелец всего имения своего отца, все же бывает рабом. Конечно, у него есть благословение и обетование о наследстве. Тем не менее до времени освобождения от зависимости [до эмансипации, как называют это юристы], он удерживается попечителями и наставниками, подчиняясь им, совсем как ученик повинуется детоводителю. Попечители не доверяют ему управление его собственными благами, но заставляют его служить. Он живет на собственные средства и использует свою собственность так, словно является рабом. Таким образом, он не отличается от раба до тех пор, пока находится под властью своих “надсмотрщиков” и “надзирателей”. Это подчинение и этот плен действительно идут ему на благо, ведь в противном случае он промотал бы все свои блага. Но все же это порабощение не вечно. Оно заканчивается в день, назначенный отцом”.

3. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира.

Так было и с нами, когда мы были детьми. Действительно, мы были наследниками, имея обетование о грядущем наследии, которое должно было быть даровано нам через Семя Авраамово, Христа, Который должен был благословить все народы. Но поскольку время еще не настало, пришел Моисей, наш страж, управляющий, опекун, который удерживал нас как бы “в плену”, не давая нам распоряжаться и полностью владеть нашим наследием. При этом, однако, как наследника питает надежда на грядущую свободу, так и Моисей питал нас надеждою на обетование, которому надлежало открыться в должное время, а именно — когда придет Христос. До Его пришествия было время Закона. Когда Он пришел, это время закончилось, и настало время благодати.

Сейчас время Закона завершилось. Прежде всего, оно завершилось по причине воплощения Христа во время, установленное Отцом. Ибо Христос однажды стал Человеком — когда пришла полнота времени, Он “родился от жены , подчинился закону, чтобы искупить подзаконных” (Гал.4:4-5). “Со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление” (Евр.9:12). Во-вторых, оно завершилось потому, что тот же самый Христос, Который явился [во плоти], когда пришла полнота времени, приходит к нам в Духе каждый день и каждый час. Конечно же, Своею Кровию Он искупил и освятил всех людей раз и навсегда. Но поскольку мы еще не совершенно чисты, и остатки греха все еще присущи нашей плоти, а плоть борется против духа — Он приходит к нам духовно каждый день. День за днем Он совершает установленное Отцом, все более и более отменяя и упраздняя Закон.

Так Он приходил в Духе к праотцам каждый день до Своего окончательного явления, когда пришла полнота времени. Они имели Христа в Духе и веровали в Него — в Того, Кто должен был быть явлен, как и мы веруем в Него — в Того, кто был явлен. И они были спасены Им, так же, как и мы, во исполнение сказанного (Евр.13:8): “Иисус Христос вчера и сегодня и вовеки Тот же”. Вчера — до времени Его пришествия во плоти. Сегодня — когда Он явился в установленное время. Ныне и вовеки Он все тот же Христос. Итак, одним и тем же Иисусом Христом все верующие — в прошлом, в настоящем и будущем — избавлены от Закона, оправданы и спасены.

Поэтому Павел говорит: “Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира”, то есть Закон владычествовал над нами и жестоко порабощал нас, как крепостных и пленников. Во-первых, он был политическою сдерживающею силою по отношению к некультурным и плотским людям, чтобы сдерживать их и не позволять им бросаться сломя голову во всевозможные преступления. Закон угрожает преступникам наказанием, и если бы они не боялись этого, то совершали бы только злые и порочные деяния. Те, кто сдерживаются Законом подобным образом, находятся под властью Закона. Во-вторых, Закон обвиняет, устрашает, умерщвляет и предает анафеме нас перед Богом духовно, или в богословском отношении. Таковой была основная власть Закона над нами. И как наследники, подчиненные наставникам, подвергаются поркам и вынуждаются подчиняться их правилам и исполнять их предписания, так и сердца людей до Христа угнетаются суровою тираниею Закона. То есть Закон их обвиняет, устрашает и порицает. Но это владычество, или скорее тирания Закона не вечна, ей надлежит продлиться только до прихода времени благодати. Итак, функция Закона действительно заключается в выявлении и умножении греха, причем и то и другое — для наступления праведности. Кроме того, Закон умерщвляет во имя жизни. Ибо Закон — это детоводитель ко Христу.

Таким образом, как попечители обращаются с молодым наследником сурово, распоряжаясь им и давая ему указания, и он вынужден подчиняться им, так и Закон обвиняет, смиряет и порабощает нас, и мы являемся рабами греха, смерти и гнева Божия, что, несомненно, является самою ничтожною и ужасною формою рабства. Но как владычествование наставников и рабское подчинение молодого наследника не вечны, а продолжаются только до дня, установленного отцом, когда он не нуждается более в защите попечителей и уже не подчинен им, но может использовать наследство, полученное от отца так, как ему угодно— так и Закон владычествует над нами, и мы должны быть его рабами и пленниками не вечно. Ибо здесь добавляются слова: “До срока, отцом назначенного”. И Христос, соответственно обетованию, пришел и искупил нас, угнетенных тираниею Закона.

С другой стороны, Христос не пришел к самодовольным лицемерам и тем, кто открыто презирает Закон. Равно как Он не пришел к пребывающим в отчаянии, полагая, что не осталось ничего, кроме испытываемых ими ужасов Закона. Он не был дан таким людям, и Он бесполезен для обеих этих групп. Однако Он полезен для тех, кто был опечален и устрашен Законом на протяжении некоторого времени. Ибо они не отчаиваются среди ужасов, порождаемых Законом, но твердо направляются к престолу благодати , ко Христу, Который искупил их от проклятия Закона, став проклятием за них. И здесь они обретают милость и находят благодать.

Таким образом, акцент здесь стоит на словах “были порабощены”, то есть Павел как бы говорит этим: “Наша совесть была подчинена Закону, который вовсю тиранил ее. Он порол нас, как деспот порет своего пленного раба. Он держал нас в плену. То есть он поверг нас в страх, печаль, слабость и отчаяние, угрожая нам вечною смертию и проклятием”. Это “теологическое рабство” весьма сурово, однако оно длится не вечно, а лишь до тех пор, пока мы являемся “детьми”, то есть покуда не приходит Христос. Покуда же Он отсутствует, мы являемся рабами, заключенными под Законом, не имеющими ни благодати, ни веры, ни других даров Святого Духа. Но после того, как приходит Христос, заточению и рабству Закона наступает конец.

...Вещественным началам мира.

Некоторые полагали, будто Павел говорит здесь о физических началах: об огне, воздухе, воде и земле. Но Павел выражается особо. Он упоминает здесь сам Закон Божий, который он называет “вещественными началами мира”, используя “умаляющий” образный способ выражения . Его слова выглядят полной ересью. Павел также в очень уничижающей форме повсеместно выражается о Законе. Он называет его “убивающею буквою”, “служением смертоносным буквам”, “силою греха” . Он преднамеренно выбирает эти отвратительные термины, показывающие силу и функцию Закона ясно и точно, чтобы отпугнуть нас от Закона в вопросе об оправдании. Ибо, будучи использован наилучшим образом, Закон не способен сделать ничего, кроме как заставить совесть ощутить чувство вины, умножить грех, пригрозить смертию и вечным проклятием.

Павел называет Закон “вещественными началами мира”, то есть пустою буквою и традициями, записанными в какой-то книге. Ибо хотя Закон и сдерживает от совершения зла, побуждая к добрым общественным делам, такое его соблюдение не избавляет от греха, не оправдывает и не направляет на небеса, но оставляет человека в этом мире. Ибо я не обретаю вечной жизни тем, что воздерживаюсь от убийства, прелюбодеяния и воровства. Такие внешние добродетели и такая “честная жизнь” не относятся к царству Христа и не являются небесною праведностью. Это праведность плоти и мира, которою обладают не только самоправедные люди, подобные тому фарисею из Лук.(18:11), но даже язычники. Некоторые люди производят в себе эту мирскую праведность, чтобы избежать наказаний Закона. Другие — чтобы считаться надежными, праведными и смиренными среди людей. Таким образом, данное явление следовало бы скорее назвать обманом и лицемерием, чем праведностью.

Следовательно, в своем высшем употреблении и силе Закон может лишь обвинять, запугивать, порицать и умерщвлять, и ничего другого. Итак, где присутствуют ужас и чувство греха, смерть и гнев Божий, там, конечно же, нет праведности, там нет ничего Божественного и нет Бога, но лишь то, что относится к миру. Мир — это не что иное, как отстойник греха, смерти, гнева Божия, ада и всех пороков, которые ощущают на себе устрашенные и опечаленные [своим грехом], но не замечают самодовольные и самоуверенные [люди]. Таким образом, даже в своем лучшем проявлении Закон может лишь производить знание о грехе и ужас смерти. Грех, смерть и другие пороки— это мирские явления. Отсюда следует, что Закон не порождает ничего жизнеутверждающего [дающего жизнь], спасительного, небесного или Божественного, но лишь мирское. Вот почему Павел правильно называет его “вещественными началами мира”.

Хотя Павел называет весь Закон “вещественными началами мира”, что ясно вытекает из сказанного, тем не менее он высказывается с таким неуважением прежде всего о церемониальных законах. Он говорит, что, даже если эти законы очень полезны, они применимы лишь в некоторых внешних сферах — таких, как пища и питье, одежда, предписанные места, времена, храм, праздники, омовения, жертвоприношения и т.п.,— которые являются исключительно мирскими и предписаны Богом для использования в этой жизни, а не как средства оправдания и спасения в глазах Божиих. Итак, термином “вещественные начала мира” он отвергает и порицает всякую праведность Закона, основанную на внешних церемониях, заповеданных и божественно предписанных до установленного времени. Он использует весьма презрительное имя, называя Закон “вещественными началами мира”. Так имперские законы являются вещественными началами [“элементами”, составляющими] мира. Ибо они относятся к мирским вещам, то есть имеют дело с тем, что присуще этой жизни, а именно — с деньгами, имением, вопросами о наследстве, с убийствами, прелюбодеяниями, ограблениями и тому подобными явлениями — со всем, чего также касается Вторая Скрижаль Декалога. Павел повсеместно называет папские декреталии и законы, запрещающие вступление в брачную жизнь и устанавливающие ограничения в еде “бесовскими учениями” (1Тим.4:1). Они являются “вещественными началами мира”, с тем лишь исключением, что устанавливают порочные заповеди, противоречащие Слову Божию и направленные против веры.

Таким образом, Закон Моисеев не порождает ничего, выходящего за рамки этих мирских вещей. То есть он лишь показывает с политической и богословской позиций пороки, существующие в мире. Своими ужасами он лишь подталкивает совесть к жажде и тоске по обетованию Божию и заставляет [человека] искать Христа. Но для этого необходим Святой Дух, чтобы сказать сердцу: “После того как Закон исполнил свою функцию в тебе, Бог не желает, чтобы ты [сердце мое] было лишь устрашено и умерщвлено, но [Он хочет], чтобы при помощи Закона ты признало свое ничтожное, безнадежное положение, а затем — не впадало в отчаяние, но уверовало во Христа, “потому что конец закона — Христос, к праведности всякого верующего” (Рим.10:4). Здесь явно не создается ничего мирского, но, напротив, все мирское приходит к завершению, равно как заканчиваются все законы, и начинается то, что Божественно. До тех пор пока мы находимся под “вещественными началами мира” — то есть под Законом, который ничего не говорит о Христе, но лишь открывает и умножает грех, порождая гнев, мы — рабы, подчиненные Закону, несмотря на то что имеем обетование о грядущем благословении. Закон действительно говорит (Втор.6:5): “Люби Господа, Бога твоего...”, но он не может обеспечить меня теми “средствами”, при помощи которых я мог бы исполнить это, то есть обрести Христа.

Я говорю это не для того, чтобы внушить презрение к Закону. Павел также не имеет такого намерения, напротив, он придерживается мнения, что Закон должен уважаться и цениться. Но поскольку Павел рассматривает здесь вопрос об оправдании, а обсуждение оправдания и обсуждение Закона — вещи совершенно разные, обстоятельства требуют, чтобы он говорил о Законе как о чем-то исключительно презренном. Поэтому и мы [говоря о Законе] также не сможем найти слов, которые были бы достаточно низкими и отвратительными [для него]. Ибо здесь сердце не должно ни принимать во внимание, ни знать ничего, кроме одного лишь Христа. Посему мы должны изо всех сил стремиться к тому, чтобы в вопросе об оправдании отвергать Закон, убирать его с глаз долой как можно дальше, и не принимать ничего, кроме обетования Христова. Это легко сказать, однако в испытаниях, когда совесть борется с Богом, чрезвычайно трудно достичь этого [на деле]. Особенно трудно, когда Закон устрашает и обвиняет вас, являет вам ваш грех и угрожает вам гневом Божиим и смертию, действовать так, будто никакого Закона или греха никогда и в помине не было, но всегда был один лишь Христос, чистая благодать и искупление. Трудно также, чувствуя ужас Закона, говорить: “Закон, я не собираюсь слушать тебя, потому что у тебя злой голос. Кроме того, время пришло, и теперь я совершенно свободен. Я не стану более терпеть твоего господства”. Тогда человек может понять, что самая трудная вещь на земле — это различение Закона и благодати. Что это просто божественный и небесный дар — иметь веру и “сверх надежды верить с надеждою” (Рим.4:18). И что утверждение Павла об оправдании одною лишь верою совершенно истинно.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Рядит о божественных писаниях
Таким образом
От закона говорит христос
Тот же самый христос
Лютер М. Лекции по Посланию к Галатам истории церкви 5 говорит