<<<     ΛΛΛ     >>>   

ЦЕРКОВНОСТЬ РУССКОГО БЫТА. ВЕРНОСТЬ НАРОДА ГОСУДАРЯМ

Весь быт старой Руси пропитан был церковностью. Русский человек тех времен очень дорожил милостью к нему Господа Бога и стремился освятить все важные события своей жизни молитвой, благословением архипастырей и пастырей.
Вот как, например, начинался день московских государей. Вставали они, как пишет А. Д. Нечволодов в своей Истории, в четыре часа утра. Умывшись и одевшись, государь шел прямо в крестовую палату, где его поджидал духовник или крестовый поп. Здесь он молился около четверти часа, причем на аналой ставился образ того святого, память которого праздновалась в тот день. По окончании молитвы священник кропил государя святой водой, называвшейся “праздничной”; она привозилась из разных монастырей и церквей всего государства, прославленных чудотворными иконами, и освящалась там в дни храмовых праздников; затем священник читал духовное слово из особых сборников, составленных из поучений отцов Церкви,— преимущественно святого Иоанна Златоуста. Потом государь в одной из домашних церквей простаивал заутреню и иногда раннюю обедню. Затем с собравшимися во дворец боярами шел в одну из дворцовых церквей к поздней обедне. После чего он начинал принимать доклады и челобитные.
В Москве ежедневно обращались к патриарху за благословением по тому или иному случаю. Вспоминается память тезоименного святого — святейшему посылается “именинный пирог”. Предстоит ли обручение, бракосочетание, случится ли рождение ребенка, служебное повышение, переселение на жительство в новое помещение — испрашивается благословение патриарха. Патриарх дарил обращавшимся к нему иконы. Та же тесная связь существовала в отношении других иерархов и священников.
В канун великих праздников, и особенно 20 декабря — в канун особо чтившегося москвичами дня памяти святого митрополита Петра, патриарх посещал тюрьмы, благотворя заключенным. Особенно щедро помогали патриархи в дни страстной седьмицы. Обходя тюрьмы, они собственноручно раздавали заключенным милостыню, освобождали сидевших в тюрьмах должников, уплачивая за них деньги. Благотворили также государи. Царь Алексей Михайлович в рождественский сочельник рано утром ходил тайно в тюрьмы и богадельни, раздавал там щедрую милостыню; такие же подаяния делал он на улицах нищим и убогим. Вообще проникнуты были чувством христианского милосердия русские люди того времени.
Раздавали милостыню патриархи во время своих “походов” — близких и далеких. Милостыня раздавалась “нищим и скудным людям, мужикам и женкам и робятам”, письменно или словесно заявившим свое “челобитье”. Деньги давались “ради пожарного разорения”, “на окуп избы”, “ради скудости”. Святители на месте изучали нужду и подавали беднякам самую скорую и неотложную
помощь.
Походная жизнь патриархов, близко соприкасавшаяся с пасомыми, выражалась в молитвах в попутных храмах, благотворительность и различных подношениях святейшим от мирян и духовенства. Подарки бывали скромны, истинно от избытков своих: ягоды, яблоки, грибы, овощи, брага. Патриархи одаривали подносителей деньгами. ,
Строго старая Русь соблюдала посты, в чем подавали пример святители и государи. Первые два дня первой недели великого поста патриарх и царь вовсе не вкушали пищи, только в среду подавалось легкое кушанье, например, компот. В строжайшем воздержании проходила и страстная неделя.
Когда наступала страстная седьмица, примолкали кремлевские колокола до радостной пасхальной ночи. Царь и народ облекались в темные одежды. Государь почти все время проводил в храме, под покровом же ночи тайно обходил тюрьмы, выкупал должников, помогал несчастным словом и делом.
Существовал прекрасный обычай в большие праздники устраивать братские трапезы, на которые собирались и богатые и бедные.
Увенчивался же, быт этот дивным обрядом коронования на царство самодержцев, священным обрядом миропомазания *...
Предкоронационная присяга государей, причащение отдельно Тела и Крови Христовых, вхождение в царском одеянии через царские врата — все это как бы давало монархам особый чин церковный и ставило их в положение защитников православия.
“...Всех же православных христиан блюди и жалуй и попечение о них имей от всего сердца; за обидящих же стой царски и мужески и не пропускай и не дай обидеть не по суду и не по правде. Се бо, о царю, приял еси от Бога скипетр правити хоругви великого царства Русского и рассудити и управити люди твоя в правду; блюди и храни бодрено о дивних волк губящих ее, да не растлят Христово стадо словесных овец... И паки ти глаголю, о боговенчанный царю: цело имей мудрование православным догматом, почитай излище матерь твою Церковь, яже о Святым Дусе тя возводи, и сам почтен будеши от нея...”,— с этими и дальнейшими, столь же проникновенными словами Церковь в лице венчающего святителя обращалась со времен царя Феодора Иоанновича с поучением к коронуемому государю.
На этом истинном благочестии и держалась Святая Русь. Карамзин, подводя итоги русской истории до воцарения Иоанна III, говорит про тогдашнее время то, что не потеряло силы и в дальнейшем. “Если мы в два столетия, ознаменованные духом рабства, еще не лишились своей нравственности, любви к добродетели, к отечеству, то прославим действие веры; она удержала нас на степени людий и граждан, не дала окаменеть сердцем, ни умолкнуть совести; в уничижении имени русского мы возвышали себя именем христиан и любили отечество как страну православия”.
“...Все пережила она (Русь), все вынесла, потому что держалась за крест Христов, потому что искала помощи в непобедимой силе этого креста, у алтарей Божиих храмов, у гробниц святых угодников — страдальцев и молитвенников за землю Русскую; потому что помнила и хранила завет своего равноапостольного князя-просветителя любить, до последней капли крови защищать святую веру, жить так, чтобы в жизни святилось Имя Божие, чтобы был народ не на словах только, но и на деле народом православным, “Святою Русью” (С. Ф. Платонов. Святой равноапостольный князь Владимир).
И этот дух старой Руси воздвиг на славу ей таких государей-христолюбцев, как Ярослав Мудрый; Владимир Мономах; три Мстислава ~ отец, сын, внук; Даниил Московский; Александр Невский; Дмитрий Донской; царь Феодор Иоаннович, о котором после его кончины современники говорили “угасе свеща земли Русская, померче свет православия”; в новом царственном Доме — царь Алексей Михайлович-Понимание духовного облика своих архипастырей — своих служителей Церкви и пламенных отечестволюбцев, понимание того же облика государей, преданных православию и, после Бога, превыше всего любивших Родину,— благотворно влияло на русский народ того времени, вырабатывая у него особые верноподданнические чувства к великим князьям и царям, благословенным Церковью.
* Первое торжественное коронование совершено было на Руси 3 февраля 1498 г., когда в Успенском соборе в Москве по воле Иоанна III коронован был его пятнадцатилетний внук Дмитрий, на престол потом не взошедший и горестно окончивший свою жизнь. Первое царское коронование совершил 16 января 1547 г. митрополит Макарий, венчая на царство Иоанна IV.
“Граждане стремились к Даниилу, как пчелы к матке или как жаждущие к источнику водному”,— пишет древний летописец по поводу отобрания в 1229 году князем Даниилом родового Галича от захватчиков. Иностранные историки описывают, как отправленный в 1575 году Иоанном IV послом к императору Максимилиану князь Судогдский сильно занемог в пути и все время говорил: “Если бы я мог подняться... Жизнь моя ничто, только бы государь наш здравствовал”... “Как вы можете так усердно служить такому тирану?” — спросили его. На это князь Судогдский отвечал: “Мы, русские, преданы царям и милосердным и жестоким”.
Какою дорогою похвалою русскому народу звучат отзывы чужеземцев, относящиеся ко временам Иоанна IV Грозного и приводимые Р. Ю. Виппером в его книге “Иван Грозный” (М., 1922). Рюссов, ярый противник вторжения “московитов” в Ливонию, пишет: “Русские в крепостях являются сильными боевыми людьми. Происходит это от следующих причин. Во-первых, русские — работящий народ: русский, в случае надобности, неутомим во всякой опасной и тяжелой работе, днем и ночью, и молится Богу, чтобы праведно умереть за своего государя. Во-вторых, русский в юности привык поститься и обходиться скудной пищей; если только у него есть вода, мука, соль и водка, то он долго может прожить ими, а немец не может. В-третьих, если русские добровольно сдадут крепость, как бы ничтожна она ни была, то не смеют показываться на своей земле, так как их умерщвляют с позором; в чужих же землях они не могут, да и не хотят оставаться. Поэтому они держатся в крепости до последнего человека, скорее согласятся погибнуть до единого, чем идти под конвоем в чужую землю. Немцу же решительно все равно, где бы ни жить, была бы только возможность вдоволь наедаться и напиваться. В-четвертых, у русских считалось не только позором, но и смертным грехом сдать крепость” (С. 105).
Француз де Ту в своей Всеобщей истории, вышедшей в начале XVII в., говоря о величии Иоанна IV, об изумительном военном строе его державы и послушании воинства, пишет: “Нет государя, которого бы более любили, которому служили бы более ревностно и верно. Добрые государи, которые обращаются со своими народами мягко и человечно, не встречают более чистой привязанности, чем он”. (С. 107). А. Д. Нечволодов в своей Истории пишет, что англичанин Дженкансон в 1557 году высказывал мнение, что ни один христианский властитель не был одновременно и так страшен своим подданным и так любим ими, как Иоанн IV. В том же духе высказывался и венецианский посол. Фоскарини.
Рейнгольд Гейденштейн, польский шляхтич, сторонник Батория, следовательно, особый ненавистник Иоанна IV, в 1578 году писал о последнем: “Тому, кто занимается историей его царствования, тем более должно казаться удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом обретаемая прочими государями только посредством снисходительности и ласки, и как могла сохраниться необычайная верность его к своим государям. Причем должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже выказывал во время войны невероятную твердость при защите и охранении крепостей, а перебежчиков было вообще мало. Много, напротив, нашлось и во время этой самой войны таких, которые предпочли верность князю, даже с опасностью для себя, величайшим наградам”. (С. 91).
Стойкость и послушание русских Гейденштейн объясняет их религиозными убеждениями: “Они считают варварами или басурманами всех, кто отступает от них в деле веры... По установлениям своей религии, считая верность к государю в такой степени обязательной, как и верность к Богу, они превозносят похвалами твердость тех, которые до последнего вздоха сохранили присягу своему князю и говорят, что души их, расставшись с телом, тотчас переселяются на небо” (С. 91).
Неразрывность связи Церкви с самодержавной монархией отлично понималась, как мы видим из вышеизложенного, не только духовенством, но и всех толщей народной. Духовенство поэтому никогда не было “аполитичным”.
А. Д. Нечволодов в IV части своей Истории приводит запись из дневника поляка Маскевича: “В беседах с москвитянами, наши, выхваляя свою вольность, советовали им соединиться с народом польским и также приобрести свободу. Но русские отвечали: “Вам дорога ваша воля, нам неволя. У вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого; может отнять у него имение и самую жизнь. Искать же правосудия по вашим законам долго, дело затянется на несколько лет. А с иного и ничего не возьмешь. У нас, напротив того, самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе царь творит суд и расправу. Если же сам государь поступит неправосудно, его власть: как Бог, он карает и милует. Нам легче перенести обиду от царя, чем от своего брата: ибо он владыка всего света”.
Сильно нелюбящий Иоанна IV Карамзин, описывая его кончину, все же должен сказать: “Когда же решительное слово: “не стало Государя!” раздалося в Кремле, народ завопил, громогласно... оттого ли, как пишут, что знал слабость Феодорову и боялся худых ее следствий для государства, или платя христианский долг жалости усопшему монарху, хотя и жестокому”...
Конечно, народ платил долг христианский и верноподданнический. И через триста тридцать лет после кончины Грозного царя простой народ служил постоянно панихиды у могилы его в Архангельском соборе, веря, что благодаря этой молитве устроится правое дело, проигранное в судах.
Народному сознанию понятна была мысль, развитая тем же Иоанном Грозным в его “правиле” для царей: “Всегда царям подобает быть обозрительными, овоща кротчайшим, овогда же ярым. Ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение. Аще же сего не имеет — несть царь”.
Это свое стояние за великие основы православного монархического государства русские умели внушать и инородцам.
“И Романовские господа, мурзы и татаровя крест нам по своей вере дали, стояти с ними за один, за православную крестьянскую веру и за Святые Божие церкви”,— писали в 1612 году ярославцы вологжанам.
И особенно в смутные времена русские люди своим чутьем прекрасно понимали, в чем заключалось бытие государства и добивались всегда выхода на прямой путь.
“Шемякина смута,— говорит И. Е. Забелин,— послужила не только испытанием для сложившейся уже крепко вокруг Москвы народной тверди, но была главной причиной, почему народное сознание вдруг быстро потянулось к созданию московского единодержавия и самодержавия. Необузданное самоуправство властолюбцев, которые с особою силою всегда поднимаются во время усобиц и крамол, лучше других способов научило народ дорожить единством власти, уже много раз испытанной в своих качествах в пользу земской тишины и порядка. Василий Темный, человек смирный и добрый, который все случавшиеся бедствия больше всего приписывал своим грехам, всегда уступчивый и слабовольный,— по окончании смуты, когда все пришло в порядок и успокоилось, стал по-прежнему не только великим князем или старейшиной в князьях, но, помимо своей воли, получил значение государя, то есть властелина земли, земледержца, как тогда выражались. Шемякина смута, упавшая на землю великими крамолами, разорениями и убийствами, как причина великого земского беспорядка, перенесла народные умы к желанию установить порядок строгою и грозною властью, вследствие чего личность великого князя, униженная, оскорбленная и даже ослепленная во время смуты, тотчас после того восстановляет свой государственный облик, и в еще большей силе и величии”.
В Смутное время XVII века народ, оказавшийся предоставленным самому себе, закончил тем, что вручил самодержавную власть новому царю.
И по праву поэтому мог в 1488 году ответствовать Иоанн III императору Фридриху III, предлагавшему великому князю через посла Попеля королевский титул: “Государь, великий князь, Божией милостью наследовал державу русскую от своих предков и доставление имеет от Бога и молит Бога да сохранить оную ему и детям его вовеки; а поставления от иной власти никогда не хотел и не хочет”.
Справедливо над немецким изображением Василия III того времени имеется такая надпись на немецком языке: “Я по праву отцовской крови — царь и государь руссов; почетных названий своей власти не покупал я ни у кого какими-либо просьбами или ценою; не подчинен я никаким законам другого властелина, но верую в единого Христа, презираю почет, выпрошенный у других”.
М. В. Зызыкин в своей книге “Царская власть и закон о престолонаследии в России” приводит послание 120-летнего патриарха Александрийского Иоакима, отправленное в 1558 году царю Иоанну IV.
Обращаясь к Грозному, как к “боговенчанному, возвеличенному победами от Бога, великому поборнику православия, светейшему царю богоутвержденной земли православной великой России”, патриарх называл его не только русским, но и своим государем, “вторым солнцем, надеждой благих времен”. “Яви нам,— писал он,— в нынешние времена нового кормителя и промыслителя о нас, доброго поборника, избранного и Богом наставляемого ктитора святой обители сей, каковым был некогда боговенчанный и равноапостольный Константин... Память твоя пребудет у нас непрестанно не только на церковном правиле, но и на трапезах с древними бывшими прежде царями”.
В 1561 году константинопольский патриарх Совместно с Собором 31 митрополита отправил Иоанну IV послания, в коих он признавался увенчанным законно царем и во всех православных церквах устанавливалось поминание его. “Будем молить Бога о имени твоем, да будешь и ты, как равноапостольный и приснославный Константин”...

НАДЛОМ РУССКОЙ ЖИЗНИ

С начала XVIII века меняется тот православно-церковный уклад, который являлся основой старой Руси.
Великий преобразователь, но и великий разрушитель — император Петр I — строил империю наново. Увлекаемый порывами умственных и волевых способностей своей исключительной личности, Петр Великий преклонился перед обольстившим его Западом и начал крушить свое родное. Нарушен был им уничтожением патриаршества канонический строй русской Церкви, высшее духовенство было отстранено от участия в государственной жизни и искусственно замкнуто в исключительно церковные рамки, лишаясь этим в большой степени политического значения. Сломан был многовековой русский быт.
Но несмотря на все это и на греховные забавы, затрагивавшие духовный чин, царь Петр не был тем безбожником, которым хотят представить его некоторые хулители императорского периода Русского государства. Видим мы его поющим на клиросе и читающим Апостола в соборе Животворящей Троицы на Петербургской стороне, выстроенном им в 1710 году на месте, где положено было им основание С.—Петербургу; видим чтецом в русской церкви в Париже и читающим в великую субботу паремии в Соловецком монастыре. Ведаем, что духовником его был иеромонах Иов, основатель Голгофо-Распятского скита в Соловецкой обители, подвижник, прозорливец, сподобившийся видения Божией Матери. Иконостас в главном храме Преображения Господня в Соловецкой обители воздвигнут по повелению Петра во время первого его посещения обители в 1697 г. Деревянная церковь на Заячьем острове в Соловецком монастыре построена в 1702 г. по личному приказанию Петра и в его присутствии. В 1690 г. Петр велел возобновить в Высоко-Петровском мужском монастыре в Москве храм во имя святого Петра, соорудить новый храм, вместо древнего, над гробами убитых его дядей Нарышкиных и соорудить в этой же обители третий храм во имя Сергия Радонежского. Царь Петр возобновил Новгородский Перекомский монастырь на берегу озера Ильмень в память спасения под его стенами в 1702 гг. во время сильной бури на озере. Троицкий Белбажский монастырь в Макарьевском уезде основан в 1708 г. по воле Петра в целях миссионерства. Церковь в Вознесенском женском монастыре в Смоленске построена Петром, прибывшим в город карать мятежных стрельцов и помиловавшим их по просьбе игумений Марфы. Кладбищенская церковь Воскресения св. Лазаря в Троице-Сергиевой лавре построена в 1718г. Петром над прахом царевны Наталии Алексеевны. Валаамская обитель, после разорения ее шведами 100 лет пребывавшая в запустении, восстановлена в 1715 г. указом царя Петра. Он же, взяв Ригу, приказал переделать давно закрытую католическую церковь св. Марии Магдалины в собор во имя св. Алексия Человека Божия (Алексеевский монастырь).
Знаем, что новую столицу он отдал под небесное покровительство борца с ересью ариан преподобного Исаакия Далматского, в день памяти коего он родился; читали выше, как торжественно были перенесены им в 1724 году в Лавру мощи святого благоверного князя Александра Невского; план постройки этой обители разработан им же. “А икона Успения?” — с волнением вопрошал Петр, когда ему доложили о сильном пожаре в Киево-Печерской Лавре. “Ну, так лавра цела!” — с радостью воскликнул он, узнав, что святая икона уцелела. В часовне Спасителя в Петрограде находится чудотворный образ Спасителя, постоянно сопутствовавший Петру в его походах. Царем благоговейно доставлена была из Царграда частица мощей святого Николая и икона Спасителя, подаренная им Угличскому Николо-Улейминскому мужскому монастырю. Им же пожертвована была рака к мощам преподобного Ефрема, верного слуги святого кн. Бориса, почивающего в Новоторжском Борисоглебском монастыре. В Усть-Желтиковом монастыре (вблизи Твери), где одно время пребывал в заключении несчастный царевич Алексий, царь-отец, принесший сына в жертву считаемой им пользе государства, построил впоследствии церковь во имя святителя Алексия. Церковь святого Пантелеймона в С.-Петербурге построена была царем Петром в 1718 году в память победы при Гангуте. Церковь святого Симеона в С.-Петербурге воздвигнута была им в память победы под Полтавой. Петропавловский собор основан в 1714 г. в день рождения Петра. Большое паникадило в храме выточено самим царем. В 1721 г. по повелению Петра выстроена в 53 верстах от Петрозаводска церковь на Марциальных минеральных водах. Высоко чтил он своих современников: святого Дмитрия, митрополита Ростовского, и святого Митрофана, епископа Воронежского. В Митрофаниевском монастыре в Воронеже хранилась икона Смоленской Божией Матери, подаренная Петром святителю Митрофану. В Воронеже же в Успенском соборе, где Петр пел на клиросе, хранились крест и евангелие, им подаренные.
Но многовековой строй все же был сломан Петром и нанесенная Святой Руси рана давала о себе знать с годами все сильнее и сильнее. Русское общество нового образования все сильнее удалялось от родных, живых истоков и подпадало под тлетворное влияние Запада, все более утрачивавшего свои нравственные устои и пропитывавшегося грубым и пошлым материализмом.
Иерархия, сломленная новыми условиями жизни, терявшая государственное значение, как-то бледнела. Когда из ее рядов выступил прямодушный владыка—Арсений (Мацеевич), митрополит Ростовский, то государственная власть в лице императрицы Екатерины II (1762—1796 г.г.) превратила его в узника. Под именем расстриги Андрея Враля закончил в Ревельском каземате полусумасшедшим свою жизнь несчастный владыка Арсений.
Печальным по начавшемуся отрыву верхов от родных истоков был XVIII век, несмотря на весь его внешний блеск. И только императрица Елисавета (1741—1761 г.г.), с ее русской душой, озарила это время, напомнила своею верою, вкладами, богомольями старую Святую Русь. Первое серебро, добытое в ее царствование, пожертвовала она на сооружение раки к святым мощам Александра Невского. В ее же царствование возбужден был вопрос о прославлении мощей святителя Дмитрия Ростовского.
В толще же народной жив был еще старый благочестивый дух. Ведь тогда же, на пороге нового века, учили паству своим благостным примером святой Митрофан (в схиме Макарий.+1703 г., 23 ноября (6 декабря), первый епископ Воронежский, глубоко почитавшийся за свои пастырские добродетели и христианскую жизнь, небоязненно споривший с царем Петром из-за противных Церкви новшеств, но высоко им чтимый и во всем полезном ему помогавший; святой Дмитрий (+1709 г., 21 сентября (4 октября), митрополит Ростовский, сын сотника, взращенный Киевской академией, стоятель за чистоту православия, составитель Четьи-Миней; святой Иоанн (+1715 г., 10(23) июня), митрополит Тобольский, из малороссийских дворян, великий молитвенник и особливый нищелю-бец. Позднее вели за собою пасомых: святой Иннокентий (+1731 г.,26 ноября (9 декабря), первый епископ Иркутский, дворянин, питомец Киевской академии, просветитель бурят и тунгузов; святой Иоасаф (+1754 г., 10(23 декабря), епископ Белгородский, происходивший из знатной и богатой малороссийской семьи (Горленко), пренебрегавший мирскими благами, посвятивший себя ревностному служению Церкви, знаменитый проповедник, строгий к себе и к подчиненному ему духовенству; святой Тихон (+1783 г., 13(26 августа) Задонский, епископ Воронежский, полный горением за веру, благотворитель, церковный писатель, последние годы своей жизни проведший в затворе...
В те же времена подвизались во славу Божию Назарий (+1809 г.), игумен Валаамский, восстановитель обители; схимонах Марк Саровский (+1817 г.), великий молчальник, носивший вериги, рубища, учивший смирению, самоукорению; старица Евпраксия, игуменья Староладожского Успенского монастыря, скончавшаяся 91-летней в 1828 году; архимандрит Паисий Величковский (+1794 г.), впоследствии настоятель молдавских монастырей, установитель старчества в тогдашней Руси, замечательный по оставленным им книжным трудам, открывшим многим дивные аскетические произведения подвижников; великий светильник православия, преподобный Серафим Саровский, начавший уже тогда сиять своими подвигами...
При закате XVIII века, омраченного мерзостями французской революции, разлившей свой яд повсюду,— вырисовался прекрасный облик истинного христолюбивого воина. Величайший полководец генералиссимус Суворов и сам был глубоко верующим, и придавал огромное значению религиозному воспитанию войска. “Молись Богу: от Него победа. Пресвятая Богородице спаси нас. Святителю Отче Николае чудотворце, моли Бога за нас. Без сей молитвы оружия не обнажай, ружья не заряжай, ничего не начинай”. “Все начинай с благословения Божия и до издыхания будь верен государю и Отечеству”. “Святой храм — твердыня доблестями неодолимая. Что дерево без корня, то почитания ко власти земной без почитания к власти Божией: воздай честь Небу, потом земле”. “Дух укрепляй в вере отеческой православной; безверное войско учить, что железо перегорелое точить”. “Родство и свойство мое с долгом — Бог, государыня, Отечество”,— вот что писал Суворов в своей “Капральской тетради”.

ДЕВЯТНАДЦАТОЕ СТОЛЕТИЕ

Девятнадцатый век принес еще больший надлом исконной русской жизни. Злобно дули западные ветры, стараясь загасить неугасавшие свещи народной веры, народной верности и нанося много скверны. Сначала из легкомысленной и натасканной энциклопедистами Франции проник растлевающий дух сомнений. Затем твердокаменная философия немцев всполошила и довершила вредное дело угашения христианской души. И наряду с этим особыми тропами проникали и разлагали души различные вредно-мистические учения, протестантские секты. Вольтерьянство, франк-масонство, библейские общества, оккультизм, спиритизм, теософия, баптизм, сатанински горделивое и кощунственное толстовство, просто атеизм — все это пышно расцветало в нашей Родине.
Меньше всего поддавались разложению народные толщи, но им, в лучшем случае, не мешали жить “детской” верой. И народ десятками тысяч шел на поклонение святыням. 13 августа 1861 года в Задонске на торжества прославления мощей святителя Тихона собралось 220 000 богомольцев. До последних годов перед войной древний Киев в дни празднования лаврой престольного праздника Успения чернел от множества тысяч пришедших отовсюду крестьян. Те же картины можно было видеть в Троице-Сергиевой лавре, в Сарове, на Валааме и во многих других обителях.
Но образованные круги и те полупросвещенные слои, которые вплотную примыкали к простому народу, желая быть его руководителями, все более обезверивались и обезбоживались. По преданию, привычке, иногда из приличия — известная часть общества еще по внешности оставалась в Церкви, посещала в большие праздники храмы, говела, даже не ела скоромного на страстной неделе. Но души их были не холодны и не горячи, а едва теплились и чадили. Протестантизм постепенно проник в ум верхних слоев русского общества, и православными они оставались часто более по названию.
Духовенство же исподволь, но неуклонно, под давлением нужды и сознания своей государственной отверженности все более уходило внутрь себя, становилось замкнутым сословием, оторванной от общей государственной жизни кастой, со всеми недостатками последней. Паства все более отходила от столь необходимого общения с пастырями и под конец соприкасалась с духовенством, лишь посещая богослужения и при исполнении ими служебных треб. Дошло до того, что на священника стали смотреть как на чиновника православного ведомства, выполняющего церковную службу, как на какого-то нотариуса, долженствующего свидетельствовать и записывать в церковные книги акты о совершенных таинствах или обрядах.
Глухими оставались эти руководящие круги к религиозным устремлениям, к пророчествам таких исключительных людей, как Хомяков, Тютчев, Гоголь, Достоевский, Константин Леонтьев. Не говорил душе их русский быт, так ярко изображенный Мельнико-вым-Печерским, Лесковым.
Мало кто подобно А. С. Грибоедову мог говорить: “В русской церкви я в отечестве, в России. Мы русские только в церкви,— а я хочу быть русским”. Подвергался осмеянию за свою религиозность Гоголь, написавший удивительное по силе “Размышление о Божественной Литургии”.
Ученые интеллигенты, собравшиеся в девятисотых годах в Штутгарте, с негодованием восставали против самой возможности прославления мощей преподобного Серафима в столь “просвещенный” век *. И им вторили десятки тысяч людей, считающих себя солью земли русской. Особою удалью считалось высмеять, унизить все церковное, часто же и национальное. Злобным шипением откликалась интеллигенция на святую деятельность столь почитавшегося народом о. Иоанна Кронштадтского.
Еще во время Отечественной войны 1812 года, когда Россия избавилась от нашествия двунадесяти языков, живы были заветы Суворова. Чудотворная икона Смоленской Божией Матери сопровождала войска, перед нею молились и Кутузов, и его воины перед Бородинской битвой. Памятником этой войны явился храм Христа Спасителя в Москве; с войной этой тесно связан и Казанский собор в Петрограде. Но уже во время Севастопольской кампании главнокомандующий светлейший князь Меньшиков кощунственно отказался встретить принесенную к вратам города чудотворную икону Касперовской Божией Матери. Он велел передать архиепископу Херсонскому Иннокентию, что тот “напрасно беспокоит Царицу Небесную — мы и без Нее обойдемся”. Во время русско-японской войны 1904—1905 годов насмехались над молебнами и благословением войск иконами. В последнюю войну даже лица духовного звания, как протопресвитер Шавельский, не пожелали подобающе встретить привезенную 5 октября 1915 года в царскую ставку чудотворную икону Песчанской Божией Матери, заявив, что им “некогда” устраивать крестные ходы!
С насмешливой улыбкой взирали верхи общества на церковные устремления и молитвенную жажду обоих последних наших государей. В царской же семье, невидимыми духовными узами связанной с подлинным народом, жили еще, хотя временами и придавливаемые чуждыми, вросшимися в русскую жизнь влияниями, заветы Святой Руси.
Глубоко православным был убитый масонами император Павел I, память коего, как и царя Иоанна Грозного, доселе чтится народом, прибегающим к их молитвенному заступничеству в случаях страданий от вопиющих неправд. Император Павел Петрович (1796— 1801 г.г.) отечески заботился о духовенстве, высказывая желание “чтобы более священство имело образ и состояние, важности сана своего соответственное”; им улучшено было положение белого духовенства. В его царствование причислен был к лику святых преподобный Феодосии Тотемский (+1568 г., 28 января (10 февраля). В 1800 г. по его повелению был восстановлен Спасо-Каменный монастырь, основанный в 1242 г. чудесно спасшимся от бури кн. Глебом Васильевичем Белозерским. Император Александр I (1801— 1825 г.г.), долго ходивший по опасным путям, испробовавший яды — масонские и сектанские — нашел, наконец, в истинной свя-тоотеческой вере успокоение своей, подавленной событием 11 марта 1801 г. душе. И, по родному поверию, жизнь свою он закончил таинственно, покаянно под именем прославленного старца Феодора Кузьмина, умершего в 1874 году и похороненного в Томском Богородице-Алексеевском женском монастыре. В царствование Александра I прославлены были в 1804 году мощи святителя Иннокентия Иркутского.
Об этом несколько лет тому назад рассказывал в Берлине глава ордена софианцев протоиерей С. Булгаков в своем публичном докладе о мощах.
Духом русской, проникнутой церковностью старины веет от следующего письма государыни императрицы Марии Федоровны к сыну ее великому князю Константину Павловичу, которому она в течении 19 лет отказывала в согласии на развод с его супругой великой княгиней Анной Феодоровной: “При самом начале приведу Вам на память пагубные последствия для общественных нравов, также огорчительный для всей нации опасный соблазн, произойти от этого долженствующий; ибо по разрушении брака Вашего последний крестьянин отдаленнейшей губернии, не слыша больше имени великой княгини, при церковных молитвах возглашаемым, известится о разводе Вашем, с почтением к таинству брака и к самой вере поколеблется... Он предположит, что вера для императорской фамилии менее священна, нежели для него, а такового довольно, чтобы отщепить сердце и умы подданных от государя и всего царского Дома. Сколь ужасно вымолвить, что соблазн сей производится от императорского брата, обязанного быть для подданных образцом добродетели. Поверьте мне, любезный Константин Павлович, единою прелестью несменяющейся добродетели можем мы внушить народам сие о нашем превосходстве уверение, которое обще с чувством благоговейного почитания утверждает спокойствие империи. При малейшем же хотя в одной черте сей добродетели нарушении общее мнение ниспровергается, почтение к государю и его роду погибает”.
Горячо верующим христианином был император-рыцарь — Николай I. В молитве пламенной почерпнул он силы в страшные дни и часы своего воцарения. Защищая православие, он с оружием в руках заступался за единоверцев. В его царствование прославлены были в 1832 году мощи святителя Митрофана Воронежского. Прислав на раку золотой покров, государь на сороковой день после этого торжества прибыл в Воронеж для поклонения святому угоднику Божию. При нем, по представлению архиепископа Антония, положено начало вопросу о прославлении мощей святителя Тихона Задонского, каковое торжество состоялось 13 августа 1861 года в царствование императора Александра II. Понимая то огромное воспитательное значение, которое должно иметь сельское духовенство, император Николай I был озабочен устроением его. “Давно это была моя мечта, мое глубокое убеждение, что необходимо прийти на помощь и обеспечить сельское духовенство, и теперь, слава Богу, мне это наконец удалось,— писал 24 декабря 1892 года К. П. Победоносцеву император Александр III.— Дед мой Николай Павлович начал это дело в 40-х годах, а я его только продолжаю”.
“Так отчаянно тяжело бывает по временам, что если бы не верить в Бога и в Его неограниченную милость, конечно, не оставалось бы ничего другого, как пустить себе пулю в лоб. Но я не малодушен, а главное, верю в Бога и верю, что настанут, наконец, счастливые дни для нашей дорогой России... Часто, очень часто вспоминаю я слова Святого Евангелия: “да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в мя веруйте”. Эти могучие слова действуют на меня благотворно. С полным упованием на милость Божию, кончаю это письмо. Да будет воля Твоя, Господи”,— писал своему другу К. П. Победоносцеву 31 декабря 1881 года в последний день первого года царствования государь император Александр III.
Весь выявился в этих строках исключительной души человек-царь, воскресивший облик лучших государей старой Руси. Пережив столько тяжелого после мученической смерти своего отца, он чувствовал страшную тяжесть легшего на его плечи царственного бремени, понимал, что вне человеческих сил донести эту ношу. Но чистая вера в Промысел Божий все превозмогла и давала ему силы для служения Родине.
“Посылаю при этом лампаду, которую мы жертвуем с женой к мощам святого Александра Невского в воспоминание дня коронования. Пожалуйста, пошлите ее в Александро-Невскую лавру и прикажите повесить у раки благоверного князя и чтобы она постоянно горела. Получили ли в Почаеве нашу лампаду?” — писал 7 февраля 1885 года государь К. П. Победоносцеву.
Горели лампады — дар царя и царицы — у великих святынь в граде Святого Петра и в обители древней земли Русской. Текла к Господу Богу неслышная, горячая, постоянная молитва венценосца за Россию. Сияло величием царство монарха-миротворца. Молился за него народ. “...Неисповедимыми путями Божественного Промысла свершилось над нами чудо Милости Божией. Там, где не было никакой надежды на спасение человеческое, Господу Богу угодно было дивным образом сохранить жизнь мне, императрице, наследнику цесаревичу, всем детям моим. В трепетном благоговении перед дивными судьбами Божиими мы веруем, что явленная нам и народу нашему Милость Божия ответствует горячим молитвам, которые ежедневно возносят за нас тысячи верных сынов России всюду, где стоит святая Церковь и славится Имя Христово. Промысел Божий, сохранив нам жизнь, посвященную благу возлюбленного Отечества, да ниспошлет нам и сыну совершить до конца великое служение”,— объявлял император Александр III в манифесте своем по случаю спасения 17 октября 1888 года под Борками,
И теми же верованиями полон был государь император Николай Александрович. Благоговейно изучая его внутренний мир, словно видишь перед собою Дмитрия Донского, святого князя Васильке Ростовского и сонм благочестивых князей, озаривших своим бытием старую Русь.
“Какое, братия, великое, какое неизъяснимое утешение знать и видеть, что державный вождь русского народа, коему вверены Богом судьбы отечества нашего, в основание всего в своем царстве полагает не иное что, как благочестие, сам лично давая пример глубокого, чисто древлерусского благочестия, любви к благолепию служб церковных, почитания святынь русских, заботы и усердия к прославлению великих подвижников святой богоугодной жизни”,— говорил перед войной в Екатеринбургском соборе ныне покойный о. Иоанн Сторожев, которому волею Божиею уготовано было 1/14 июля 1918 года служить в Екатеринбурге же в Ипатьевском доме обедницу и давать святой крест для целования так верно им обрисованному государю императору.
И действительно, в царствование государя императора Николая Александровича состоялось прославление святых мощей: святителя Феодосия Черниговского (Углицкого), преподобного Серафима Саровского, святителя Иоасафа Белгородского, святителя Питирима Тобольского; утверждено было окончательно прославление мощей святой княгини Анны Кашинской, состоялось перенесение из Киева в родную Полоцкую землю мощей святой княжны Евфросинии. Народ видел царя, ездившего на поклонение святыням, присутствовавшего при прославлении мощей преподобного Серафима, говевшего со всей семьей в древней Москве.
Пример истинного благочестия подавали также государыня императрица Александра Федоровна, великие князья Сергей Александрович, Дмитрий Константинович, князь Иоанн Константинович. В Валаамской обители красуется храм во имя иконы Смоленской Божией Матери, воздвигнутый великим князем Николаем Николаевичем в память воинов, убитых во время последней войны. Древней Русью веет от последних часов жизни недавно скончавшегося благоверного великого князя. Мать же его, великая княгиня Александра Петровна (дочь принца Ольденбургского), после двухсотлетнего перерыва связала с царственным домом монашество, приняв в иночестве имя Анастасии, каковое имя получила и первая инокиня из княгинь — Рогнеда, супруга Владимира.
Но примеры царской семьи не являлись, увы, назиданием для отравленного ядом безверия общества. Напротив, благочестие ее вызвало еще больший натиск страшной силы, умевшей направлять на зло интеллигенцию.
Последняя оставалась намеренно слепой к тому отрадному, что продолжало происходить кругом. На Руси же не прекращалась подвижническая жизнь избранных Богом людей.
Озарял Русь светом своего благочестия великий старец Саровской обители преподобный Серафим (+1833 г., 2 (15) января и 19 июля (1 августа), прошедший все трудные подвиги монашества. Общежительный инок, пустынник, столпник, молчальник, затворник, старец — на всех этих ступенях он являл образ подвижников древ-неотеческих времен... Богатыми всходами украшалась русская нива, впитавшая семена, брошенные любовной рукой схиархимандрита Паисия (Величковского), получившего окормление у старцев в Вала-хии и на Афоне. Верующие, исстрадавшиеся, смущавшиеся люди шли в Оптину пустынь за поучениями и наставлениями к старцам, продолжателям святого дела Паисиева. Старец Леонид, в схиме Лев (+1841 г.), особенно прилежавший к простому народу, нуждавшемуся в духовной помощи; его ученик, иеросхимонах Макарий (•(• 1860 г.), бывший в миру гусарским ротмистром, под руководством о. Паисия достигший высокой степени духовной жизни, наряду с врачеванием душ занимавшийся изданием святоотеческих аскетических творений; архимандрит Моисей (+1868 г.), настоятель, обновитель Оптиной пустыни, сумевший, по определению Е. Поселянина, сочетать аскетическую уединенность келейной жизни с доступностью, твердость с кротостью, хозяйственность с крайней нестяжательностью, самосто ятельность с полной покорностью началу старчества, живую деятельность с неистощимым терпением многих и тяжких скорбей; старец Амвросий, скончавшийся в 1892 году, созидатель, строитель Шамординской женской обители, наполнявшийся любовью ко всем, веривший в человека и Богом вложенную в него душу... Старец Иларион Троекуровский (1774— 1853 г.г.), живший в пещере, на деревьях, странствовавший, поучавший, создавший в Лебедянском уезде монастырь-Незлобивый Иоанн (+1839 г.), затворник Сезеновский, строитель церкви, монастыря, говоривший: “Если бы у нас не было врагов, как бы могли мы войти в царствие небесное? Мы должны быть благодарны им, как своим благотворителям. Они своим поношением даруют нам венцы”... Матрона Наумовна, в тайном постриге Мария (+ 1851 г.), столь почитавшаяся питательница странников и сирот в Задонске... Живший 120 лет задонский юродивый Антоний Алексеевич (+1851 г.)... Иеромонах Иоанн (+1867 г.), затворник Святогорский, слепнувший от мрака келий, весь в веригах... Пустынник Василиск (+1824 г.), подвизавшийся в Томской губернии, и его ученик дворянин Петр Алексеевич Мичурин (+1820 г.), великий постник, о котором говорили, что он “жестокоподвижный и смиренномудрый”. Георгий Задонский (+1836 г.), живший 17 лет в затворе, ранее офицер Лубенского и Казанского полков, говоривший об обидчиках: “Они мне благодетели, милостивым сотворят мне Владыку Господа моего и отверзнут мне врата вечного блаженства по гласу евангельскому: “Блажени есте, егда поносят вам... Боже, помилуй их”. Иеросхимонах Парфений Киевский (+1855 г.), имевший умилительную детскую любовь к Божией Матери, скорбевший о том, что в жизни не испытал гонений... Блаженная Ксения, над могилой коей — в часовне на Смоленском кладбище в Петрограде — горячо молились русские люди... Наставлявшийся святителем Тихоном Задонским священник города Ельца о. Иоанн (+1824 г.), юродствовавший. Ржевский протоиерей о. Матфей (+1857 г.). Старица Евпраксия (+ 1828 г. ),игумения Староладожского Успенского монастыря, великая молитвенница, повелевавшая зверьми... Игуменья Феофания (Готовцева. (+1866 г.), основательница Новодевичьего монастыря в С.-Петербурге. Схимонах Амфилохий (1740— 1865 г.г.), восстановитель Реконской пустыни под Тихвином, носивший тяжкие вериги, питавшийся гнилыми корками хлеба, древесной корой, мхом и кореньями. Пелагея Ивановна (+ 1884 г.), юродивая Дивеевская, благословенная на подвиг преподобным Серафимом. Паша, юродивая Саровская, с которой беседовали государь и государыня и которая прорекла о приближении японской войны и рождении наследника цесаревича Алексея Николаевича. Старец Варнава (+1906 г.) Гефсиманский, построивший женский Выксенский монастырь Нижегородской губернии. Алексий Зосимовский, недавно скончавшийся. Алексий Голосеевский (под Киевом), отроком исцеленный митрополитом Киевским Филаретом, за проскомидией чудесно извещенный Свыше о мученической смерти императора Александра II, предсказавший грядущую революцию и гонение на православие перед своей кончиной в январе 1917 года... Отец Иоанн Кронштадтский (+1908 г.)... Вся жизнь последнего была полна самоотверженной и непрерывной благотворительности и христианской, пастырской помощи несчастным, душевно и телесно страждущим. Он был великим праведником, всероссийским молитвенником, истинным евангельским врачем.
Простой народ и исключительные личности из других кругов шли к этим подвижникам, искали у них врачеваний, совершали паломничества в монастыри и в святые места. Французский писатель Лоти писал, что он только тогда понял, что представляет собой истинная вера, когда увидел русских паломников, молившихся в Иерусалиме. Народу нужны были духовные пастыри. “Воля и решимость ослабли у людей, а сомнения поэтому одолевают,— объяснял однажды старец Варнава.— Если человек по своему складу верующий, то в случаях подобных сомнений он естественно призывает себе в молитве Божественную помощь и поддержку. Будучи, однако, не в силах побороть свои сомнения, он слагает в душе свою решимость подчиниться указанию избранного себе в духовные руководители лица, полагаясь на то, что этим путем Господь и укажет ему наилучшее решение. Конечно я, многогрешный, не считаю себя провозгласителем воли Всевышнего; постоянно напоминаю обращающимся ко мне о своем ничтожестве. Но, по глубокому моему убеждению, не смею уклоняться от посильной помощи в сомнениях сущим и, благословясь, отвечаю на все вопросы так, как душа и сердце мои чуят. И должен свидетельствовать, что люди, выслушавшие неприятные, а иногда и тяжелые для них ответы, впоследствии говорили мне, что они все же уходили с чувством облегчения и пониманием снятой с их плеч обузы”.
От первых дней христианства и до века нынешнего непрерывной цепью — как мы видели из приведенного выше, далеко не полного перечня,— благодатно связывали подвижники Русь прошлую с настоящей. Но увы, за последнее столетие уменьшалось число духовно зрячих людей. Пелена все сильнее застилала глаза и все меньшее число людей внимало призывам тех иерархов, которые, видя надвигавшееся бедствие, подобно епископу Иоанну Выборгскому, впоследствии Смоленскому, восклицали (в 1866 г.):
“Не кажется ли вам, не может ли прийти мысль всякому строгому наблюдателю, если посмотреть вокруг себя серьезно, что жизнь наша как будто сдвинулась с вековых религиозных и нравственных оснований и в разладе с народною верою и совестью, с отечественною любовью и правдою, при нашей внутренней несостоятельности идет будто невесть куда без разумных убеждений и сознательно верных стремлений? Но это было бы ужасно. Народ! Помни Бога”.
Немало было и архипастырей, которые хотя мероприятиями императора Петра Великого и были отодвинуты от влияния на государственно-общественную жизнь, но все же идейно — проповедями и печатными произведениями — будили в народе сознание истинного отечестволюбия, показывая вместе с тем примеры благочестивой жизни. Митрополит Московский Платон, борец против масонства и его детища либерализма. Митрополит Филарет Московский (+1867 г.), 46 лет состоявший в этом сане, творец катехизиса, составитель манифестов о передаче права престолонаследия Николаю Павловичу и об освобождении крестьян. Митрополит Филарет Киевский (+1857 г.), подвижник, воплощение доброты, близкий к старцам Оптиной пустыни. Иннокентий (+1819 г.), епископ Пензенский, мужественно боровшийся с так называемым “духовным христианством”, модным в тогдашнем высшем обществе; сохранивший нетление, почитаемый давно за святого. Антоний (+1846 г.), архиепископ Воронежский и Задонский, являвшийся в миру живым напоминанием о заповедях Христовых, называвший себя “служкой святителя Митрофана”, святые мощи которого при нем и были прославлены. Мелетий (+1840 г.), архиепископ Харьковский и Ахтырский, нетленно почивающий в гробу. Евфимий, епископ Саратовский, и Михаил, епископ Уфимский, скончавшиеся в 50-х годах. Антоний (+1870 г.), архиепископ Казанский. Макарий (+1882 г.), митрополит Московский, составитель истории Церкви. Иосиф (+1892 г.), архиепископ Воронежский и Задонский. Феофан (+1891 г.), епископ Тамбовский, глубокий почитатель святителя Тихона и продолжатель его назидательного дела по духовному возрождению русского народа, 28 лет пробывший затем в затворе в Вышенской обители и оттуда поучавший многие тысячи обращавшихся к нему за советами людей. Иннокентий, архиепископ Херсонский, проповедник идеи православной монархии. Игнатий, архиепископ Воронежский и Задонский, написавший обоснование таинства священного миропомазания царей. Димитрий, архиепископ Херсонский. Иоанн, епископ Выборгский, затем Смоленский. Никанор, архиепископ Херсонский, борец с лжеучениями гр. Льва Толстого. Макарий, просветитель Алтая, впоследствии митрополит Московский, недавно скончавшийся. Антоний, митрополит Киевский и Галицкий, ныне здравствующий, ученики и постриженники коего украшают и спасают русскую Церковь.
“Что такое благочестивый царь для благочестивого царства? — говорил архиепископ Иннокентий Херсонский.— Посмотрите на великое царство вселенной! Взойдет на небо солнце, и все радуется, животворится, возрастает и укрепляется, цветет и плодотворит.
Сокроется солнце на западе, и всюду мрак и темнота, все предается бездействию и сну. Покроется солнце облаками — и все приемлет унылый и мрачный вид,— не так ясно и не так отрадно, не то небо и не та земля. Что боговозженное солнце для природы, то богодарованный царь для своего царства. Призирает светлое око царя — и иссушаются слезы, утоляются вздохи, ободряются труды, оживляется мужество. Простирается щедрая десница царя — и облегчаются бедствия, восполняются лишения, награждаются заслуги, увенчиваются подвиги. Исходит царственное слово — и все приводится в стройный чин и порядок, все возбуждается к деятельности, всему указуется свое назначение и место”.
“Самодержавием Россия стоит твердо. Царь есть глава и душа царства... Благо народу и государству, в котором всеобщим светлым средоточием стоит царь, свободно ограничивающий свое самодержавие волей Отца Небесного”,— поучал Филарет, митрополит Московский.
Как много духовной красоты в обмене стихами между митрополитом Филаретом Московским и Пушкиным, в итоге чего великий поэт смиренно поклонился владыке митрополиту.
В часы уныния Александр Сергеевич Пушкин написал следующее стихотворение:

Дар напрасный, дар случайный
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайно
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?...
Цели нет передо мною,
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
Митрополит Филарет так ответил поэту:
Не напрасно, не случайно Жизнь судьбою мне дана;
Не без правды ею тайно
На печаль осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум —
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светлый ум!
Свое преклонение перед митрополитом Пушкин выразил вдохновенными строфами своего стихотворения “Стансы”:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей,
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа согрета,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
Но сколь немногие из тогдашнего образованного общества способны были понять чувства великого иерарха и великого писателя...
Господь Бог чудесными проявлениями Своей милости звал русских людей к исправлению, к возвращению на истинные пути. Просияли чудесами иконы Божией Матери: Черниговская в пещерной церкви Гефсиманского скита; Козелыцанская в имении графа Капниста в Полтавской губернии (праздник 21 февраля (6 марта); Всех скорбящих Радость, вблизи Стеклянного завода в Петрограде (24 октября (6 ноября). Наконец, 8 марта 1898 года чудесно спасена была икона Курской Божией Матери. В два часа ночи вся братия Курского Знаменского монастыря была разбужена страшным ударом, некоторые были сброшены с постели. Когда преосвященный Ювеналий и братия проникли в полный едкого дыма и гари храм, то им и прибывшим за ними властям представилась потрясающая картина. По всему собору были разбросаны доски и разбитые стекла, выпавшие, как оказалось, из верхних окон купола с 15-саженной высоты. Северная массивная дверь собора была вся разбита и выперта даже наружу. Стенная живопись и алебастр были попорчены. Но более всего была повреждена та северная ниша, где находилась чудотворная икона. Ниша вся была поломана, внутренние золоченые стенки ее и колонны были обожжены и выдвинуты наружу; все лепные работы и лампады далеко отброшены в сторону, железная решетка, находившаяся у подножия иконы, была сорвана. И несмотря на то, что взрывчатый снаряд такой большой силы был, несомненно, положен у самого подножия иконы, шестисотлетняя святыня — чудотворный образ Знамения Божией Матери — остался целым и невредимым. Икона только сдвинута была чуть-чуть влево в кивоте, да и у ризы венец закопчен был дымом. Но и этим чудесам не внимало русское общество.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Афонского русского свято ильинского скита
Говорится в прилоге
В 1561 году константинопольский патриарх совместно с собором 31 митрополита отправил иоанну iv послания