<<<     ΛΛΛ     >>>   

ЗАКАТ. ПОДВИЖНИКИ И СТРАСТОТЕРПЦЫ НЫНЕШНЕЙ РУСИ

Отрыв от исторических корней, начавшийся двести лет тому назад, не мог, конечно, пройти бесследно. Растлевающая работа враждебных сил все сильнее проявляла себя. Верхи, за немногими исключениями, рабски поклонились Западу, так называемая интеллигенция, тоже услужавшая последнему, восприняла от него все худшее. Вместе с тем она совершенно оторвалась от народа. И те и другие обезверивались. Духовенство все более обезличивалось искусственно привитым ему аполитизмом.
Русское общество покидало “спасительный корабль веры”, как говорил давно владыка Антоний, ныне митрополит Киевский и Галицкий. Лишалось тогда, по его словам, разумного смысла “государственное существование, основанное на народном себялюбии и чуждое религиозной идее”. “Это уже не народ,— писал владыка Антоний в 1899 году в казанском журнале “Деятель”,— но гниющий труп, который гниение свое принимает за жизнь, а живут на нем и в нем лишь кроты, черви и поганые насекомые, радующиеся тому, что тело умерло и гниет, ибо в живом теле не было бы удовлетворения их жадности, не было бы для них жизни”.
Все держалось еще почитанием царской власти. Либеральный профессор С. Л. Франк в своем послереволюционном труде “Из размышлений о русской революции” справедливо писал: “Замечательной, в сущности общеизвестной, но во всем своем значении неоцененною особенностью русского общественного и государственного строя было то, что в народном сознании и народной вере была непосредственно укреплена только сама верховная власть — власть царя; все же остальное — сословные отношения, местное самоуправление, суд, администрация, крупная промышленность, банки, вся утонченная культура образованных классов, литература и искусство, университеты, консерватории, академии,— все это держалось лишь косвенно, силой царской власти и не имело непосредственных корней в народном сознании. Глубоко в недрах исторической почвы, в последних религиозных глубинах народной души было укреплено корнями,— казалось незыблемо,— могучее древо монархии; все остальное, что было в России — вся правовая, общественная и духовная культура — произрастало от ее ствола и держалось только им, как листья, цветы и плоды — произведения этой культуры висели над почвою, непосредственно с ней не соприкасаясь и не имея в ней собственных корней”.
Поэтому и натиск врагов Святой Руси направлен был, главным образом, на сокрушение этого великого стержня русской государственности. И удивительная чистота и благородство двух последних самодержцев, как мы упоминали выше, вызвала особую злобность темной силы, ни перед чем не останавливавшейся для сокрушения опоры России.
В позабывшей Бога и заветы седой старины России XX века разрушительная работа была нетрудна. Тяжелые испытания мировой войны не перенесли подточенные разрушителями силы русского народа.
Свергнут был в марте 1917 г. царь, помазанник Божий. Свалилась в бездну, раскололась Россия, самое имя которой преемники мартовских богоотступников, большевики, уничтожили. Бесы, давно подстерегавшие свою жертву, смогли отпраздновать свой шабаш на залитой кровью земле. Застилая истинный лик Святой Руси, нагло выползала отовсюду страшная образина звероподобного существа, измывавшегося, кощунствовавшего над всем, что испокон было дорого и свято.
Но истинную душу Руси изничтожить не удалось. И не изжитое доселе, страшное смутное время выявило — среди мрака и грязи — много светлого, благородного, чистого...
Государь император Николай Александрович, увидевший вокруг себя столько предательства, гадости и сохранивший нерушимую веру в Бога, отеческую любовь к русскому народу, готовность жизнь свою положить за честь и славу Родины. Какой силой духа дышит последнее обращение государя от 8 марта 1917 года к армии, на которую он призывал благословение Божие. Жизнь его пленником в Царском Селе, Тобольске, Екатеринбурге — воистину житие праведного христианина. И вспоминая его, возлюбленного государя, так ясно представляешь себе образ другого страдальца-пленника, святого великого князя Михаила Тверского, тоже в нравственных страданиях духа своего не угасившаго...
Какою пламенною верою, силою древнего христианства, величием благороднейшей души веет от замечательных писем несчастной узницы революционеров, государыни императрицы Александры Феодоровны.
“Чем больше здесь страдания, тем ярче будет на том светлом берегу, где так много дорогих нас ждут” (21 октября 1917 г.) “Дух у всех семи бодр. Господь так близок, чувствуешь Его поддержку, удивляешься часто, что переносишь вещи и разлуки, которые раньше убили бы. Мирно на душе, хотя страдаешь сильно за Родину” (9 декабря). “Не надо так мрачно смотреть — голову наверх — бодрее всем в глаза смотреть. Никогда надежду не терять — непоколебимо верить, что пройдет этот кошмар”. “Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою родину, несмотря на все ужасы и согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к государю, которая разрывает мое сердце,— но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь, смилуйся и спаси Россию” (10 декабря).
“Ведь очень согрешили мы все, что так Отец Небесный наказывает своих детей. Но я твердо, непоколебимо верю, что Он спасет, Он один это может. Странность в русском характере — человек скоро делается гадким, плохим, жестоким, безрассудным, но и одинаково быстро он может стать другим; это называется — бесхарактерность” (9 января 1918 г.). “...Но что время. Ничего, жизнь суета, все готовимся в царство небесное. Тогда ничего страшного нет. Все можно у человека отнять, но душу никто не может, хотя диавол человека стережет на каждом шагу, хитрый он, но мы должны крепко бороться против него: он лучше нас знает наши слабости и пользуется этим. Но наше дело быть настороже, не спать, а воевать. Вся жизнь — борьба, а то не было бы подвига и награды. Ведь все испытания, Им посланные, попущения — все к лучшему; везде видишь Его руку. Делают люди тебе зло. А ты принимай без ропота: Он и пошлет ангела хранителя, утешителя своего. Никогда мы не одни. Он Вездесущий — Всезнающий — Сам любовь. Как же Ему не верить” (2/15 марта 1918 г.). “Отбросим старого Адама, облекемся в ризу света, отряхнем мирскую пыль и приготовимся к встрече Небесного Жениха. Он вечно страдает за нас и с нами и через нас; как Он и нам подает руку помощи, то и мы поделим с Ним, перенося без ропота, все страдания, Богом нам ниспосланные. Зачем нам не страдать, раз Он, невинный, безгрешный вольно страдал. Искупаем мы все наши столетние грехи, отмываем в крови все пятна, загрязнившие наши души”. (13/26 марта). “Когда совсем затоптаны ногами, тогда Он Родину подымет. Не знаю как, но горячо этому верю. И будем непрестанно за Родину молиться. Господь Иисус Христос, помилуй меня, грешную, и спаси Россию” (19 марта). “Атмосфера электрическая кругом, чувствуется гроза, но Господь милостив и охранит от всякого зла”. “Хотя гроза приближается — на душе мирно — все по воле Божией. Он все к лучшему делает. Только на Него уповать. Слава Ему, что маленькому (наследнику) легче” (8/21 апреля 1918 г.).
Тою же верою, безропотным преклонением перед волею Божиею, любовью к России полны были августейшие дети царственной четы... С благоговением довелось недавно читать записи в альбом верной фрейлины их величеств графини Анастасии Васильевны Гендриковой за время царскосельского пленения летом 1917 года. Вот что 20 июля писали великие княжны Ольга Николаевна и Анастасия Николаевна:

Умом России не понять
Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать —
В Россию только можно верить.
Тютчев.

Ольга.”

И писала эти строки старшая великая княжна, единственная из сестер, по отзыву П. Жильяра, сразу понявшая всю грозность надвинувшихся событий, очень больно переживавшая происшедшее, но продолжавшая горячо верить в Россию.

“Когда душа твоя тоскует,
Надежды гаснут, как огни —
Над правдой клевета ликует,
Кругом тебя враги одни;

Когда в борьбе слабеют крылья,
Беда приходит за бедой,
И плачешь ты в тоске бессилья,
Не забывай, что Бог с тобой.
Анастасия.”
Какую поразительную веру видим мы у оскорбленной неправдой шестнадцатилетней великой княжны!
Великая княгиня Елисавета Феодоровна, приявшая в 1918 году в Алапаевске мученическую смерть от революционеров, благославлявшая перед кончиной сброшенных с нею в копи великих князей. Без признаков разложения найден был священный прах ее и, перевезенный в Святую Землю, покоится в русском храме Марии Магдалины.
Герои долга, воскресившие память святого боярина Феодора,— графиня А. В. Гендрикова, князь В. А. Долгоруков, И. Л. Татищев, лейб-медик С. С. Боткин, гоф-лектрисса Е. А. Шнейдер и простые люди: матрос Нагорный, камердинеры Волков и Чемадуров, лакей Седнев, горничная Демидова — добровольно последовали в заточение вместе с царской семьей.
Святейший патриарх Тихон в первый год своего возглавления русской Церкви и Всероссийский Церковный Собор, напоминавшие своими бесстрашными патриоти ческими выступлениями великие времена святителя Гермогена и подвижников Троице-Сергиевой лавры.
Сонм русских иерархов, с пути этого и не сходивших и за веру живот свой в мучениях положивших.
“Какую дань слова, принесем вам, верные свидетели слова, доблестные страстотерпцы и пастыри, вменившиеся яко овцы заколения. Витийствующий язык изнемогает перед величием вашего подвига”,— писал в 1921 году архиепископ Кишиневский и Хотинский Анастасий в “Похвальном слове новым священномученикам русской Церкви”.
“Тебе,— продолжал писать владыка,— первосвятитель древней Киевской церкви, соименный святому просветителю Руси, подобало начать славное поприще борьбы и страдать, ты стал предводителем боговенчанного полка, и тебе да воздается от нас первый венец славы. Сама Божественная Премудрость предуказала, чтобы на горах Киевских, там, где Апостольскою рукою было утверждено некогда знамение святого креста, вознесен был на крест преемник апостолов, как один из первых священномучеников наших дней. Крещение русской Церкви огнем и кровью должно было начаться оттуда, где положен был первый камень в ее основание и где изначала приял водное крещение русский народ”.
Мученически погиб в январе 1918 года в Киеве поминаемый владыкой Анастасием убежденнейший монархист митрополит Владимир. Убит был Макарий (Гневушев), епископ Орловский, грозно обличавший февральское злодеяние. Медленно замучиваемый, закончил свое светлое житие архиепископ Митрофан Астраханский, перед самой революцией в проповедях укорявший тех, кто подло травил страдавшую за Россию царицу Александру Феодоровну. За ним последовал в селение праведных его викарий, епископ Леонтий. Архиепископ Гермоген Тобольский, столь верный государю и после революции, претерпел ряд мучений. Он был привязан к лопастям колес шедшего парохода и приял кончину именно за Веру, Царя и Отечество. Епископа Свияжского Амвросия замучили, привязав к хвосту лошади. Посаженный на кол, умер епископ Исидор Самарский. Страшным мучениям подвергнут был епископ Никодим Белгородский. Епископа Платона Ревельского, обливая водой на морозе, обратили в ледяной столб. Епископ Феофан Соликамский с семью иеромонахами был спущен ночью вниз головой в прорубь, причем замерзшие края прорубной ямы палачи пробивали плечами и телом епископа.
Епископ Лаврентий Балахнинский перед расстрелом обличал советскую власть, предвещал ее гибель, верил в то, что Россия возродится. Дрогнули красноармейцы, отказались стрелять. Владыка же уговаривал их не отказываться от расстрела его, так как пришлют других, они же за него пострадают. Не уговорил, опустили ружья красноармейцы. Убили владыку чекисты.
Замучены были большевиками: архиепископы — Черниговский Василий, Нижегородский Иоаким, епископы — Пимен Верненский, Мефодий Павлоградский, Герман Камышинский, Варсонофий Кирилловский, Ефрем Селенгинский, Мефодий Акмолинский и многие, имена коих пока неизвестны.
После сильных мучений закопали живым архиепископа Пермского Андроника, который бесстрашно громил большевиков. Незадолго перед кончиной владыка 26 августа 1918 года говорил в соборе участникам многотысячного крестного хода: “Стойте за веру Христову, не будьте отступниками, если Изгонят нас насильники из храмов, будем молиться в домах или устроим храмы в тайных подземельях, но неустанно будем молиться”. Обращаясь тогда же к находившимся в соборе советским властям, владыка продолжал: “Теперь к вам, насилующим совесть русского народа, мое слово: я обратился к вам со словом увещевания, я просил вас прекратить насилие, вы ответили бранью и кощунством, вы извратили мои слова и надругались над ними. Я еще раз говорю вам — не отымайте веру у народа, не троньте его храмы, алтари и ризницы. Иначе я данной мне от Бога преемственною чрез апостолов силою “вязать и решать” всех посягающих на веру Христову, буду анафемствовать, доколе не исправитесь. К дверям храмов и ризниц вы пройдете лишь через мой труп”.
Протоиерей Иоанн Восторгов, убежденный, действенный монархист, мужественно бичевавший революцию и ее вернейших слуг большевиков. 21 января 1918 года в храме Василия Блаженного он, будучи настоятелем, говорил пастве: “Да сгинет то неделание и непротивление злу, которым теперь охвачено русское образованное общество под ударами обрушившихся на него несчастий — правда, им же самим и подготовленных. Такая борьба не только совместима с христианством, но и составляет обязанность христианина. Такая борьба приобщает нас к подвигу исповедничества”. В борьбе этой обрел он мученический венец... Доблестный потомок славного рода Василий Павлович Шеин, в иночестве архимандрит Сергий, мужественно, исполняя долг свой, взиравший в глаза смерти, уготованной ему большевиками... Многие тысячи безвестных священников, иноков, инокинь и мирян, замученных во славу Христа Спасителя Его врагами, полонившими Русь Святую.
Митрополит Петроградский Вениамин, о котором архиепископ Анастасий пишет: “Среди этой доблестной дружины зрим и тебя, священная глава, славный первостоятель града святого Петра, возлюбленный твоею паствою так же, как тезоименитый тебе древний патриарх своим отцем Иаковом. Младший многих из твоих собратий, ты предупредил, однако, их твоим апостольским дерзновением и духовным разумом. Еще в юности ты лобызал пламенеющим сердцем раны первых мучеников и скорбел, что не можешь приобщиться к их славному подвигу. Господь узрел твою святую ревность и по исполнении времен послал тебе тот же искус. По Его изволению, преемники Ирода и на тебя наложили руки, чтобы сделать тебе зло, и, задержав, ввергли в темницу (Деян. 12, 4). Напрасно преданная тебе паства волновалась, как море, вздымающее гневные волны. Ни ее мольбы и угрозы, ни твое незлобие и смирение — ничто не могло исторгнуть тебя из рук нечестивых, повлекших тебя на свое беззаконное судилище. Исполненный веры и силы, кроткий и дерзновенный, как первомученик Стефан, предстал ты перед новым синедрионом. Враги не могли противостоять мудрости и Духу, вещавшему твоими устами, когда ты изобличал их клеветы и выражал радостное желание умереть, как христианин, стражда без правды. (1 Петр. 2, 19; 4, 16)”.
Красотой истинного христианства, чуждого духу непротивленства, приспособляемости, захватившего суетных сынов века нынешнего, внимающих лжепророкам и лжеучителям, полно предсмертное письмо владыки Вениамина, написанное им, уже обреченным в жертву. Страшным укором является оно тем служителям Церкви, которые выи свои склонили перед сатанистами-большевика-ми, уверяя, что этим они спасают церковь Христову.
“В детстве и отрочестве,— писал он одному из своих сподвижников-пастырей,— я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел, что времена не те и не придется переживать то, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий, полный среди страданий радости и внутреннего покоя, он других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в котором находится счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигали полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание, обречение и требование самой смерти под якобы народные аплодисменты, людскую неблагодарность, продажность, непостоянство и т. п., беспокойство и ответственность за судьбы других людей и даже за самую Церковь.
Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее надо иметь нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, ученость и дать место благодати Божией.
Странны рассуждения некоторых, может быть, и верующих пастырей (разумею Платонова) — надо хранить живые силы, т. е. их ради поступиться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Вениамины и т. п. спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда. Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите, как держат себя эс-эры и другие. Нам ли, христианам, да еще иереям, не проявить подобного мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры в Христа, в жизнь будущего века?!”
И немало видит теперь истомленная, поруганная Россия людей Вениаминова склада, предавшихся на волю Божию, вере своей не изменяющих, сатане не поклонившихся и в тиши возводящих камень за камнем великое здание будущей — вновь Святой Руси.
Люди эти, живя в миру, будучи прикованными к определенному месту или странничная по все еще широкому простору нашей Родины, проповедуют, обличают, укрепляют веру, зовут к подвигам и привлекают новые и новые тысячи просветленных людей к строительству грядущей Руси.
“О, Пастырь наш Небесный... Ты сам
Стезею правой нас веди на пажити Небес
И дай нам пастырей по сердцу, самоотверженных,
Пред полком не бегущих, готовых душу,
Положить за них, а слабых укрепи,
Колеблемых направь. Мы тяжко
Пред Тобою согрешили, но сжалься Ты над нами
И в Отчем лоне нас укрой...

В конце этой духовной поэмы * сегодняшней Руси отразился истинный лик православных людей из Вениаминова стада, считающих, что именно в “подполье”, в духовных катакомбах совершается теперь служение Господу Богу.

“Мы в подполье... Гудят колокола. Горят паникадила ярко.
Мигают свечек огоньки, мерцают у икон лампады
Струится к сводам благоуханный фимиам
И золотом сверкают ризы, митры,
И бас могучий то громом потрясает,
То нежным бархатом ласкает
И звуки хора льются, замирают —
И вновь растут... Но мы — в подполье...
Разве ж не подполье
Та жизнь церковная, которой мы живем?
Разрознены, разбиты по приходам,
Ни съездов, ни собраний, ни школы пастырской..
. Ни детям поученья в Законе Божьем,
Ни книжечки духовной, ни слова гласного,
Ни справок, ни сообщений, ни обсужденья наших дел. На службе — кто? Урадкою идет он в церковь
И озирается тревожно, и в дом принять
Священника боится.
И озираемся с боязнью друг на друга
И шепотом мы говорим...
И как Христова церковь, не та, что вдалеке,
А возле нас живет — не знаем мы.
Случайно весточка придет.
И только слухи Переходят, все слухи грустные. Теперь зовешь ты нас
(Митрополиче, Сергий)
В послании своем, чтоб вышли на свободу,
Зовешь ты нас вслед за собой
На новую стезю идти, широкую и гладкую,
Стезю покоя церкви.
Зовешь ты нас на пажить тучную,
Где вместе (будто бы) пасутся
И атеист, и церкви сын,
Где в дружеском объятии слились бы
Христа противник и христианин,
Где в высшем надхристианском безразличии Объединились бы чудесно и небо, и земля, и ад. Зовешь на жизнь привольную в почете, уваженьи Для пастырей, но для Христа ли?
Услышь же ты наш голос из подполья,
Наш голос слабый, но правдивый...
Духовная поэма эта, доставленная из России католическим епископом д'Ербиньи, напечатана в католическом журнале “Д'0риенте”.
В этом огромном русском подполье, столь чуждом душою связанной с большевиками официальной церкви, находятся свыше двухсот иерархов, во главе с местоблюстителем Патриаршего престола митрополитом Петром,— терпящие гонения от врагов Христовых, и множество иноков, иереев, мирян, Господу Богу отдавших свои упования.
И твердо уповаем, что, по вере этих лучших людей, Спаситель смилостивится над нашей несчастной Россией и, как бывало не раз за тысячелетнею ее историю,— выведет снова ее из погибели и мрака. И воскреснет вновь стародавняя святая Русь, в страданиях излечившаяся от всех своих хворостей, и станет вновь великой и могучей.

Да будет на сие воля Божия!

ИСТОЧНИКИ

Анастасий, архиеп. Похвальное слово новым священно мученикам русской Церкви.—Сремски Карловци, 1926.

Баженов И. Костромской Ипатьевский монастырь.— Кострома 1909.

Бахметева А. Н. Рассказы из русской церковной истории — М 1904.

Виппер Р. Ю. Иван Грозный.— М., 1922.

Вестник. Орган национальной мысли. Светлой памяти архиепископа Андроника.— Тяньцзинь, 1927.

Голубинский Е. Е. История канонизации святых в русской Церкви.—Сергиев Посад, 1894.

Душеполезный собеседник. Изд. Афонского русского Пантеле-имоновского монастыря.— М., 1900-1901, 1905.

Жевахов Н. Д. Житие святителя Иосафа, чудотворца Белгородского.— Нови-Сад, 1929.

Житие преп. Евфросинии, княжны Полоцкой.— Витебск, 1902.

Житие преп. отца нашего Серафима, Саровского чудотворца — М., 1903.

За Православие. Отец Иоанн Кронштадтский. Его жизнь и чудеса.—Париж, 1929.

Зызыкин М. В. Царская власть и закон о престолонаследии в России.—София, 1924.

Карамзин Н. М. История государства Российского — СПб 1889.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Тальберг Н. Святая Русь православия 8 русской
Митрополит ростовский
Тальберг Н. Святая Русь православия 6 говорит