<<<     ΛΛΛ     >>>   

Ис VIII, 1.

Strom. Lib. 1.

Говорю «неощутимо», ибо такие переходы никогда не происходят ни быстро, ни по­всеме­стно. «Способ преподавания, – говорит Флери, рассматривая пять веков, которые по­следовали за первыми шестью, – был тот же, как и в первые времена. Кафедральные соборы или монастыри были школами. Преподавал сам епископ, или по его приказу, какой-нибудь клирик, или монах, сведущий в учении. Ученики от него научались церковной науке, и, в то же самое время, образо­вывались под надзором епископа к нравственной жизни и приобре­тали навыки к их будущему служению». Рассмотрение церковной истории от 600 до 1100 года.

«Большая часть училищ располагалась в монастырях, и в сами кафедральные соборы обслу­живались монахами в разных странах, как в Англии и Германии. Каноники, учрежде­ние которых начинается с середины восьмого века по правилу святого Кродеганга, вели почти монашескую жизнь, и их дома также назывались монастырями. Я почитаю мона­стыри за основное средство, которым воспользовалось Божественное Провидение для со­хранения религии в наиболее тяжкие времена. Монастыри были питомниками учения и бла­гочестия, тогда как невежество, порок и вар­варство поглощало остаток мира. В монастырях следовали древнему правилу богослужения, прак­тиковали христианские добродетели, при­меры которых молодые видели в старых. В монастырях сохранялись вековые книги и дела­лись с них новые списки: это было одним из занятий монахов, и не осталось бы в мире не одной книги, не будь монастырских библиотек». Флери, ivi, § XXII.
Сам епископ жил с канониками, что указывает на долговременное сохранение епископ­ских нравов первых времен. Когда светские попечения разъединили епископов и каноников от этой святости их совместной жизни, Соборы, созывавшиеся ревностными святителями, реформировали церковную жизнь, возвращая ее на прежнюю стезю: так что в Церкви все­гда виден один и тот же неумирающий дух непрестанного труда для восстановления собст­венных потерь. Известно, что сам святой Карло * [Борромео] имел то же самое желание иметь совместную и упорядоченную жизнь с своим духовенством, ибо это постоянная мысль Церкви во все века, к этому стремится ее дух и ее обет.

«Изучали религиозные догмы, – говорит Флери о монахах, – в Священном Писании и у свя­тых отцов, дисциплину же – из Канонического права. Жадности к знанию у них было мало, равно как и одаренности, но было высокое почтение в древним авторам: они силились изучать их, пере­писывать, компилировать, сокращать. Это видно в писаниях Беды, Рабана и других средневековых теологов. Эти писания ничто иное, как собрания святых отцов пер­вых шести веков. Таковым был наиболее надежный способ сохранения традиции» (Беседа об истории Церкви от 600 до 1100 года, § 21).

Св. Бернард, св. Бонавентура и кое-кто другой составляют исключение, ибо пишут с достоин­ством первых отцов.

Климент Александрийский пишет: «Мы зовем отцами тех, кто огласил нас. Сыном же зовется тот, кто обучился, если он действует согласно тому, чему его научили; в этом смысле Писание го­ворит: «Сын мой! наставления моего не забывай» (Пр III)» Strom. 1.

Это также является причиной того, что ученые того времени в философии следовали за Ари­стотелем, тогда как в более ранние века больше уважали Платона.

Протестантизм, к нынешнему времени отказавшийся от Откровения ради чистого ра­зума, то есть разума систематического, который, в сущности, не есть разум, является край­ним и достигшим совершенства развитием рационалистического элемента, посеянного схо­ластиками в священной науке. Не следует думать, что среди католиков, то есть среди той части христианского мира, кото­рая не имела дерзости следовать развитию этого элемента до его последнего предела, означаю­щего выход из Церкви и из самого Откровения, этот рационалистический элемент был напрасным, или не имел никакого эффекта, достойного, чтобы показать его здесь и признать истинным его де­тищем. Весьма легко заметить, что во всем, что касается догматического учения, следствием про­тестантизма были ставшие не­примиримыми споры, внесшие разделение в католические школы, особенно, касательно благодати Божией; что же касается канонического и гражданского права, его следствием были настолько многочисленные осложнения, что частично была отнята власть у наи­более здравых законов; что же касается нравственности, следствие и здесь не было лучшим, ибо повлекло за собой все то, что было сказано и сделано по поводу пробабилизма и повлияло на па­дение нравов христианского народа. Это падение нравов произошло как вследствие того, что на­зывалось лассизмом, так и под влиянием того, что прозвали ригоризмом. Слиш­ком хорошо из­вестны богословские распри, весьма повредившие единению и святости ду­ховенства, посему я не добавлю к этому ни одного слова. Об уловках законников XIII века так говорит Флери: «Посмот­рим на правила Великого Латеранского собора, или, еще лучше, на правила Первого Лионского собора, и станет ясно, какого крайнего развития дос­тигла утонченность спорящих сторон, направ­ленная на то, чтобы служить несправедливо­сти. Это было прозвано духом ухищрения, адвокатами же и исполнителями этих ухищрений были духовные лица, единственные, кто в то время изучал гражданское и церковное право, равно как и медицину и другие науки. Если одно лишь честолю­бие и желание выделиться внушали философам и теологам столько коварных тонкостей, чтобы вечно спорить между собой и никогда не сдаваться, то насколько же сильнее их могла возбудить алчность по от­ношению к прибыли? Чем же могло быть подобное духовенство? Дух Евангелия ни что иное, как искренность, святость, братская любовь и бескорыстие. Эти клирики, настолько ли­шенные подобных добродетелей, весьма мало были подготовлены обучать им других».
Что же касается того влияния, которое оказало на школы это отдание преимущества че­ловече­скому разуму, Флери высказывает мысли, с коими я не вполне согласен: «наихудшим следствием топического метода (то есть метода, согласно которому на манер схоластиков следует во всем ис­кать pro и contra) и отчаянья в желании найти истину оказалось то, что были введены и узаконены вероятные мнения в области нравственности». Зло заключалось не во введении вероятных мнений, но в злоупотреблении ими.

* [Ср. Мф 10,24].

Возьмем в качестве примера наиболее ученых, как например, Турнели * [Оноре (1638 – 1727), в течение 24 лет был профессором богословия в Сорбонне, опубликовал 16 томов «Введения в теологию» – Galantino 1997, p. 169] или Гаццанигу * [Пьетро Мария (1722 – 1799), родом из Бер­гамо, профессор томистской теологии в Вене, также опубликовал 4 тома «Введения в теологию» – Galantino 1997, p. 169]. Они пишут толстые и, действительно, весьма ученые тома о благодати. Только к концу вовсе не говорят о ней ничего, но лишь поверхностно касаются вопроса: «в чем состоит существо благодати?» – оставляя его нере­шенным, как вопрос чистого любопытства и не лишенный, впрочем, некоторой важности. Но разве не есть наиважнейшее и первейшее из всего знать существо и природу рассматри­ваемой вещи? Разве не хорошо известная природа способна наилучшим образом дать ей истинное определение? А разве определение не является плодонос­ным началом, из кото­рого должны проистекать все рассуждения о самой вещи?

Пусть читатель не думает, что, указывая недостатки схоластиков и теологов по срав­нению с писаниями отцов Церкви, я пытаюсь принизить тех, за которыми признаю досто­инства и заслуги. Тем менее можно обвинить меня в презрении к схоластикам, ибо всем известно, насколько я учи­тывал в своих сочинениях авторов Школы, и как я трудился, чтобы восстановить их честь в тече­ние двадцати лет * [Примечание добавлено в 1849 году – Galantino 1997, p. 169].

«Посмею ли я, – говорит Флери о молодых ученых XII и XIII столетия, – рассмотреть перед вами нравы наших студентов, как я описал их в истории, согласно свидетельствам современных авторов? Вы видели, что каждый день дрались они и друг с другом, и с горо­жанами; что их первые привилегии состояли в запрещении светским судьям судить их пре­ступления, что сам папа был обязан наделить сен-викторского аббата правом освобождать их от отлучения, которое Канониче­ским правом предписывалось тому, кто поднимал руку на клирика; что их ссоры, как правило, на­чинались в кабаках за вином и во время пирушек, доходили же они до убийства и до крайнего на­силия. Одним словом, вы видите ужасающую картину, нарисованную Жаком де Витри, свидете­лем и очевидцем всего. Ведь были клири­ками все эти студенты, и предназначались на службу и на управление Церкви».

Ouj to; speiАrai poieiА pate;ra movnon, ajlla; kai; to; paideuЦsai kalwЦ". Hom. XII.

Евсевий, Книга III, глава XXXIX.

Для того, чтобы наиболее возвышенные истины не были услышаны недостойными, имелась наука тайного. Эти высокие знания доверялись лишь устно и только тем ученикам, которые про­шли испытание долгим временем, и удостоились твердым намерением унасле­довать святость хри­стианской жизни. Все древние писатели говорят об этой осторожности и о почтении к откровен­ным истинам. Достаточно процитировать Климента Александрий­ского, который говорит об этом в Первой главе Пятидесятой книги «Стромат» и во многих других местах своих сочинений.

И в средствах к исправлению оставленного образования духовенства остался этот не­достаток, ибо средства не доходили до коренного зла. Одним из средств, которые я имею в виду, было уч­реждение университетов, но они лишь более удаляли церковников от их епи­скопов, как это проис­ходит и ныне. «Другим недостатком университетов, – говорит Флери, – было то, что и учителя и ученики, которые занимались одной лишь наукой, были духов­ными лицами, но вдали от их церк­вей не имели службы, соответствующей их сану. Таким образом, они не обучались ничему, что зависит от практики: ни способу обучения, ни со­вершению святых таинств, ни духовному руково­дству, как бы они смогли научиться, нахо­дясь в своих странах, видя епископов и священников в действии, служа под их началом. Доктора университетов были лишь докторами, занятыми лишь теорией, из-за чего они имели так много возможностей писать и пространно рассматривать беспо­лезные вопросы; так много поводов для соревнования и противоречий друг с другом, ибо одни хо­тели быть утонченнее других. В первых же веках докторами были сами епископы, и без того весьма нагруженные наиболее важным долгом».

Вот, опять пример тому, как все взаимосвязано: плохой метод притягивает к себе пло­хих пре­подавателей. Напротив, какую благородную идею о христианском учителе имели древние! Сколько требовали от него! Святой Григорий Назианзин, в знаменитой проповеди «О богословии» пространно описывает, каким должен быть тот, кто говорит о богословских вещах, кому и с ка­кими предосторожностями следует сообщать их: «не для каждого есть благо, – говорит он между прочим, – философствовать о божественном, но лишь те могут это, кто очистил тело и душу, или силятся очистить их, и чувствуют себя подвинутыми в размышлении о святых вещах». Климент Александрийский много говорит о бескорыстии, о духовном свете, о святости, необходимых для того, чтобы кто-либо был пригоден для пре­подавания божественной науки.

Святой Иероним говорит, что Ориген употреблял светские науки, чтобы привести к вере фи­лософов и других ученых лиц, которые приходили слушать его. Григорий Чудотво­рец, самый из­вестный из его учеников, в хвалебной речи своему учителю, произнесенной в конце обучения, рассказывает о методе, который Ориген использовал во время преподава­ния. Становится ясным, как этот великий человек начал воспитание с исправления нравов ученика, а затем ввел его в по­нимание различных наук, так, чтобы те служили приготовле­нию и укреплению в нем веры. Ориген не пользовался компендиумами, а читал вместе с учеником всех основных философов, постоянно разделяя в их писаниях истину от заблуж­дения; и после этих предварительных занятий, которыми он обогащал разум и душу юноши и вкладывал в нее желание более высоких и более совершенных знаний, открывал перед ним, наконец, священное Писание, откуда заставлял его черпать Божью мудрость. Я хо­рошо понимаю, что невозможно в наши времена расстаться с компендиумами, но понимаю также, что одними лишь суммами не сделать ничего, не достигнуть и того, чтобы юноша встал на торную дорогу к истинному знанию. Применение компендиумов может служить лишь тому, чтобы вкратце подытожить все великое, что содержится у великих авторов. Их же нужно читать и толковать. Знаю, что невозможно прочесть и истолковать всех, но можно сделать это от­части, и части этой будет достаточно, чтобы вдохновить ученика, дать ему понятие о величии хри­стианской мудрости, подобно тому, как из одной ступни Геркулеса можно понять, каким он был человеком. Но таким образом невозможно начертать контуры всего знания. Когда речь идет об одних лишь контурах, этой цели помогут компендиумы, это и ничто другое составляют предмет их законного применения. Наука, которую таким образом вынесет юноша из школы, будет похожа на картину, которую мастер частично на­рисовал, и частично раскрасил. Ученику останется лишь докончить эту картину, подражая в искусстве мастеру.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Духовенство совместно припадают к всемогущему
Прочесть Я основал церковь мою на камне имущества имущество
Кто призван быть епископом
Розмини А. О пяти язвах Святой Церкви католицизма 5 колонат