<<<       >>>   

Феноменолога же интересует все происходящее в целом: физиологические, физические аспекты, равно как моральные и этические воззрения, которыми руководствуется девушка. Как все это взаимодействует? Что ее сердце подсказывает разуму и наоборот? И что может дать этот девичий опыт для понимания состояния человека как такового? Установка на рассмотрение всех процессов в целостности и стремление проникнуть в реальную сущность вещей и привлекли Кароля Войтылу. В своей диссертации он попытался разобраться, можно ли построить прочный фундамент философии морали на базе шелеровской феноменологии этики.

Первый вопрос, на который призвана ответить любая система взглядов на мораль: «Почему то или иное хорошо?» Сколь бы разнообразны ни были ответы, в принципе они сводятся к двум: традиционалистскому - «потому что именно так принято поступать» или авторитарному - «потому что так велит мне поступать Господь (мама, закон)». Не следует ли из этого, что моральный выбор является результатом не только личных убеждений и предпочтений? Почему современный человек считает себя связанным какими-то моральными обязательствами и говорит: «Я обязан был поступить так», вместо: «Я предпочел поступить так». Как удается обществу диктовать нам то, как мы должны в нем жить, если никто не знает даже, откуда это «должны» исходит, и каждый приписывает авторство кому-то или чему-то другому, но не себе?

Вопросы эти были актуальны не только для коммунистической страны. Новая культура, развиваясь по обе стороны «железного занавеса», сталкивалась с одним и тем же основополагающим вопросом: «Могут ли люди найти общий язык, говоря о морали?» Войтыла надеялся, что Шелер поможет ему отыскать подход к этой проблеме, поскольку решение ее вписывалось в «назревшую великую попытку поиска новых направлений философской мысли». То, что предстояло сделать, напоминало работу на руднике, только добывать следовало свежие мысли и знания. Как вспоминал впоследствии Папа Иоанн Павел II, «прежде, чем приступить к философскому и теологическому анализу воззрений Шелера, пришлось в буквальном смысле слово за словом перевести множество его трудов».

Это была нудная и тяжелая работа, особенно вначале. Зашедшему как-то на Канонича, 21, Мечиславу Малиньскому Войтыла пожаловался:

- Смотри, какой объемный труд мне нужно просмотреть... Смогу ли? Мой немецкий далек от совершенства, а здесь столько технических терминов, которые я вообще с трудом понимаю. Знаешь, что я, пожалуй, сделаю?.. Переведу-ка всю книгу целиком, слово за словом... Что еще остается?

Сама эта деталь многое дает для понимания подхода Войтылы к научным занятиям. Рассматривая Шелера как потенциального гида по миру новейшей философии, он был готов работать день и ночь, чтобы ознакомиться с воззрениями этого мыслителя на языке оригинала. Кстати, судя по всему, именно Шелер помог ему избавиться от соблазна поискать ответы в неосхоластике отца Режинальда Гарригу-Лагранжа.

В диссертации Войтыла не ограничился критикой философских методов, с которыми ознакомился. Свою недюжинную энергию он направил на изнурительную борьбу с устаревшими направлениями католической мысли. Некоторые формы неосхоластики могли превратиться в серьезное препятствие для встречи католической мысли с современной философией. Войтыла попросту обошел этот барьер, восприняв у неосхоластов то единственное, что выдержало проверку временем, - их убежденность, что философия должна изучать вещи и явления такими, какие они есть на самом деле. Молодой священник был готов воспринять современную философию в ее собственном самоопределении и не раз говорил годы спустя, что преодоление второго категорического императива Канта сыграло «необычайно важную» роль в его становлении как мыслителя. О том, как далось ему это «преодоление», говорит хотя бы то, что Кароль Войтыла, уже будучи Иоанном Павлом II, услышав имя немецкого философа от одного из гостей, не сдержался и воскликнул:

- Кант, Mein Gott! Кант!

В анализ взглядов Шелера он привнес свою собственную интуитивную «феноменологию», основанную на опыте духовника, учителя, писателя. Ему удалось выйти на путь выработки философии, в которой, как впоследствии говорил сам Войтыла, «соединялись воедино оба направления»: метафизический реализм Аристотеля и Фомы Аквинского и обращение Макса Шелера к реальному человеческому опыту.

Шелеровский персонализм спас философию морали от сухих абстракций кантианской этики, отстояв пафос, экстаз и, можно сказать, сам дух человеческой жизни. Именно это больше всего и привлекало в нем Кароля Войтылу. Молодой священник был согласен с Шелером и в том, что составной частью интуитивного понимания человеком истинной природы вещей является врожденное понимание морали, некое «знание, исходящее от сердца», но при этом знание вполне реальное. Шелеровский тщательный анализ связанных с моралью чувств, особенно сопереживания и сострадания, оказался крайне важен для выхода современной философии из плена солипсизма, поскольку именно сочувствие и сопереживание предполагают обязательное взаимоотношение с другими людьми. Пожалуй, больше других Войтылу заинтересовала попытка Шелера выстроить фундамент общей морали на основе анализа выбора, который постоянно делает человек в реальной жизни, а не на отвлеченных абстракциях кантовской системы. Войтыла попытался ответить на вопрос, может ли шелеровский (а в более широком смысле феноменологический) философский метод как таковой дать для современной христианской философии то, что дал Фоме Аквинскому Аристотель.

Ответ молодого священника был, по сути, отрицательным. Любое действие, продиктованное моралью, действительно является естественным актом, продиктованным условиями реальной жизни. Но с тем, каким образом нравственный выбор формирует личность человека, Шелер, как показал Войтыла, разобраться не смог. В шелеровской системе мораль каким-то образом все равно оказывалась выведенной за пределы внутреннего мира человека. Критиковал Войтыла и тенденцию Шелера излишне преувеличивать влияние чувств на сознание и поступки, что значительно сужало понимание человеческой личности. Люди, с которыми Войтыла встречался, разговаривал, которым ему приходилось помогать в их внутренней борьбе, состояли отнюдь не из одних эмоциональных переживаний, и жизненный опыт их зиждился не только на чувствах.

Это была специфическая критика взглядов Макса Шелера. Главные выводы, сделанные в научных тезисах «Оценка возможности разработки учения о христианской этике на основе философской системы Макса Шелера», стали основой для будущего философского проекта самого Войтылы. Феноменология, утверждал он, является важным инструментом оценки человеческого опыта. Однако, чтобы не погрязнуть в солипсизме, под нее должна быть подведена общая теория природы вещей, непременно реалистическая и способная помочь людям понять истинную суть окружающих их явлений. Крайне важно, подчеркивал Войтыла, чтобы люди захотели понять, что такое нормы морали, и жить в соответствии с ними. Ведь если не осознавать, что каждый раз приходится выбирать между добром и злом, а считать, что все зависит от чьих-то предпочтений, тогда в общем-то все равно, что выбрать, и понятия правильного выбора в принципе не существует. Это, в свою очередь, может еще более усугубить драматическое противоречие между свободой личности и ее зависимостью от общества и даже лишить человека самого главного, что отличает его от животного.

Изучение трудов Шелера стало для Кароля Войтылы первой серьезной попыткой связать реалистический объективизм философии, которую он изучал в семинарии, с новейшими философскими течениями, делающими упор на человеческий опыт и субъективизм личности. Поиск взаимосвязей, синтез и «мирное разрешение противоречий» стали лейтмотивом тезисов Войтылы и всех его более поздних научных работ, позволив ему оперировать понятиями «томизм» и «феноменология», рассуждать о любви и ответственности, свободе и самоограничении, а еще позже - о демократии и общественной морали, рынке и солидарности. Этот подход проявился и в пастырском служении Войтылы, и в его убежденности, что, встречаясь со священником, любой человек должен чувствовать в нем носителя мудрости. Открытость и готовность довести свою точку зрения до каждого оказались теми инструментами, которые позволяли разобраться в философских взглядах отца Кароля Войтылы даже тем, кто не имел какой-либо специальной подготовки. Когда говорят о других философах, обычно вспоминают цитаты из их трудов. Когда речь заходит о работах Кароля Войтылы, всегда говорят о его человеческих качествах.

Видимо, на воззрениях будущего Папы отразилась и его любовь к размышлениям над Священным Писанием. Особенно часто он перечитывал Евангелие от Иоанна, те стихи, где описывается, как Иисус после чуда умножения хлебов говорит своим ученикам: «Соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало» (Ин. 6.12). Так и фрагменты человеческой жизни можно собрать в нечто целое, а значит, и фрагменты знаний и опыта, из которых складывается понимание человеком жизни. Такой подход помогает преодолеть посеянный интеллектуалами нового времени скептицизм, подойти к синтезу их лучших идей и тем самым пробудить стремление к восстановлению доверия и единства. Именно этот метод, по мнению Войтылы, позволяет изучать человеческое бытие во всех его драматических коллизиях, не отбрасывая достижения великих умов, заложивших интеллектуальные основы нашей цивилизации, а опираясь на них.

Научные тезисы, подготовленные Каролем Войтылой, были представлены для оценки профессорам отцам Александру Усовичу и Владиславу Вичеру из Ягеллонского университета и Стефану Свежавскому из Люблинского католического университета. Все трое единодушно признали работу достойной докторской степени, и 30 ноября 1953 г. их заключение было утверждено на специальном заседании научного совета факультета теологии. Официальный процесс признания Войтылы полноправным членом теологического факультета завершился чтением лекции «Анализ акта веры с точки зрения философии внутренних ценностей», в которой со всей очевидностью проявился его интерес к наследию святого Иоанна Креста и Макса Шелера. Вторая докторская степень была присуждена ему факультетом теологии Ягеллонского университета в 1954 г. Однако еще до того, как он получил звание доцента - самое скромное в иерархии университетских преподавательских титулов, коммунистические власти Польши начали сворачивать деятельность факультета.

Как бы то ни было, блестящая защита научной работы предполагала, что Кароль Войтыла должен начать преподавательскую карьеру в университете. Это и предопределило то, что он оказался участником одного из самых смелых научных предприятий нашего века, история которого может показаться неправдоподобной. Речь идет о небольшом, но весьма активном университете в старинном городе Люблине (87) .

ЛЮБЛИНСКИЙ ПРОЕКТ

Люблинский католический университет (ЛКУ) был основан в 1918 г. отцом Иджи Радзишевским. Как ни странно, одним из тех, кто поспособствовал ему в этом, был Ленин, который как раз в момент создания ЛКУ дал разрешение на передачу Польше библиотеки и оборудования Петроградской католической академии теологии. В 1938 г. ЛКУ получил статус государственного университета Республики Польской. Однако в годы немецкой оккупации он был закрыт, ряд его преподавателей были казнены, а многим другим пришлось пройти через тюремное заключение и пытки. Тем не менее статус государственного учебного заведения, который официально никогда не отменялся, видимо, помог пережить время торжества сталинизма в Польше. Это был единственный католический университет за «железным занавесом», сохранявшийся в этом качестве на протяжении всего периода «холодной войны».

Преподаватели и студенты ЛКУ постоянно ощущали давление коммунистического режима. Конфронтация приобретала то более мягкие, то жесткие формы, но никогда не прекращалась. С 1953 по 1956 г. были закрыты три факультета: юридический, социологический и педагогический. Даже после 1956 г., в период «оттепели», связанной с пребыванием у власти правительства Гомулки, число студентов искусственно ограничивалось, выпускникам, желающим продолжить научную карьеру в других университетах, чинились всяческие препятствия, а издание каждой подготовленной в ЛКУ научной работы превращалось в настоящую проблему. Но такая ситуация, направленная на изоляцию учебного заведения, сыграла и положительную роль - в университете вырабатывалась самостоятельная позиция по ключевым вопросам современности. В то время, когда очень многие влиятельные европейские интеллектуалы заигрывали с марксизмом, ЛКУ отстаивал непреходящее достоинство личности, боролся с агрессивным вторжением в ее права, демонстрируя, что именно католическое вероучение является самой надежной опорой в этой борьбе.

Коммунисты, позволявшие существовать ЛКУ, хотя и не забывали напоминать о себе постоянным давлением, относились к этому рассаднику чуждой идеологии не слишком серьезно. Для них католический университет был чем-то вроде интеллектуального зоосада. «Они, - как писал профессор Стефан Свежавский, - просто не допускали мысли, что в этом осколке средневековья может появиться что-то новое. Власти рассматривали ЛКУ как некое подобие хасидского гетто». Возможно, сохраняя университет, коммунисты преследовали и еще одну цель - создать новый инструмент для проникновения «прогрессивных» идей в мир католической Церкви. Кстати, эту версию подтверждает то, что именно рядом с ЛКУ был открыт Университет имени Марии Склодовской-Кюри, ученой, получившей Нобелевскую премию за открытие радия. Но, как бы там ни было, преподаватели и студенты ЛКУ, а в особенности философского факультета, придерживались совершенно иной точки зрения на то, зачем они собрались в его стенах.

 <<<       >>>   

Интенсивность творческой деятельности театра восторга можно назвать исключительной семь пьес
Двумя другими рукополагавшими его в сан епископами
Молодежное пастырство фактически невозможно
Духовным наставником нового издания христос вопросы
Такие проблемы