<<<       >>>   

Осенним днем 1955 г. в дверь дома № 3 по улице Мицкевича вошел тридцатипятилетний священник. Его темно-зеленое пальто, надетое поверх поношенной сутаны, было сшито из ткани, очень напоминавшей ту, что обычно идет на одеяла. На голове вместо положенной по сану черной шляпы была обычная кожаная кепка. В общем, одежда вошедшего разительно отличалась от принятой в преподавательской среде. Однако человек пришел именно для того, чтобы провести занятие по курсу католической этики.

В выделенном для его семинаров актовом зале он небрежно бросил пальто на спинку стула, прошел на сцену и начал говорить, расхаживая взад-вперед Казалось, он не читает лекцию, а просто рассуждает, собирая в единое целое факты из повседневной жизни и теологические постулаты. К некоторым сложным вопросам он возвращался по нескольку раз, рассматривая их то под одним, то под другим углом зрения, незаметно подводя к верному решению. Время от времени он ненадолго замолкал и смотрел в зал, чтобы убедиться в том, что его понимают. Студенты из Кракова, Ченстоховы и Силезии, пришедшие на семинар, сидели, затаив дыхание, будто загипнотизированные его манерами. Он не только одевался совсем не так, как другие профессора факультета. Необычной была у него сама манера преподавания. Он не просто старался передать им знания, а всякий раз как бы приглашал их совместно заняться исследованием той или иной проблемы.

В тот день речь шла о закреплении материала, который они недавно проходили, скорее всего о личном у общественном благе или о проблеме взаимоотношения социальных классов. На таких называемых коллоквиумами занятиях этот преподаватель старался сделать все от него зависящее, чтобы каждый студент изложил свою собственную точку зрения по данной теме. Сделать это порою было нелегко - жизнь в те годы больше располагала к скрытности, чем к откровенным высказываниям. Но на сей раз ни к каким особым приемам прибегать не потребовалось. Двадцатилетний Ромуальд Валдера с нетерпением ждал момента, когда ведущий завершит вступительное слово. За время учебы на юридическом факультете Ягеллонского университета он успел проникнуться марксистскими идеями и считал своим долгом отстаивать их правоту и на этом коллоквиуме. Со свойственной юности безапелляционностью он принялся оспаривать тезисы преподавателя и разоблачать социальное учение клерикалов в целом. Его изобилующая марксистской терминологией страстная речь казалась в этих стенах столь странной и чуждой, что сидящие рядом испугались за товарища. Кто-то, пытаясь успокоить распалившегося оратора, дернул его за рукав.

- Остановись! Тебя же выгонят! - прошептал кто-то еще. Преподаватель выслушивал тирады Валдеры, невозмутимо расхаживая по своему обыкновению по сцене, заложив руки за спину и чуть склонив голову.

Наконец молодой человек высказал все, что накипело у него за последнее время, и опустился на свое место, вытирая выступивший на лбу пот. В зале наступила полная тишина. Отец Кароль Войтыла на мгновение замер, затем вышел на середину сцены и произнес фразу, поразившую всех присутствующих и, наверное, больше всего самого Ромуальда Валдеру.

- Господа, то, что вы сейчас услышали от вашего коллеги, со всей очевидностью доказывает, что он начинает мыслить как теолог, - сказал он и принялся один за другим разбирать высказанные аргументы. Ни разу не повысив голос, он отвечал на самые острые вопросы. Постепенно в разговор стали включаться студенты. Они говорили о самом наболевшем: об условиях, в которых вынуждены жить многие люди, о состоянии, в котором оказалось польское государство, о Боге. Священник-преподаватель вновь заходил по сцене, внимательно слушая и терпеливо разъясняя точку зрения католической Церкви на каждую из волнующих студентов проблем.

По окончании занятий отец Войтыла попросил Ромуальда Валдеру задержаться, и они еще долго беседовали в коридоре вдвоем. Священник понимал, какое смятение творится в душе молодого человека, и постарался ему помочь. Полученный тогда урок терпимости и доброты запомнился Ромуальду Валдере на всю жизнь. И четверть века спустя, когда уже ему как священнику пришлось столкнуться с революционной горячностью нового поколения, он старался вести себя так, как его университетский наставник.

ИЗМЕНЕНИЕ ПЛАНОВ

23 июля 1953 г. скончался «непокоренный князь» кардинал Стефан Сапега. Окруженный множеством свечей гроб с его телом стоял в Вавельском кафедральном соборе. Священнослужители со всей страны, сменяя друг друга, отдавали долг памяти епископу, сумевшему провести их сквозь мрачные годы оккупации. Именно этот человек, рукоположивший Кароля Войтылу, был для него образцом служения Богу. И сейчас, вглядываясь в лицо умершего, отец Войтыла чувствовал себя, как в тот день, когда стал сиротой. Кардинал Сапега был захоронен в мраморном склепе, расположенном напротив саркофага святого Станислава, также неустанно отстаивавшего права католической Церкви и боровшегося против вмешательства в ее дела мирских владык.

Найти преемника кардинала Сапеге на место архиепископа Краковского оказалось делом крайне сложным. Согласно достигнутой с коммунистическим правительством договоренности польский епископат (на практике - Примас Вышыньский), проконсультировавшись со Святым Престолом, должен был согласовать предложенную кандидатуру с государственными органами. Полномочий назначать епископов у властей, таким образом, не было, но они могли наложить вето на решение Церкви. Это право и было использовано в Кракове. Святой Престол выдвинул в качестве преемника Сапеги архиепископа Евгениуша Бажака. Власти были категорически против. Ватикан продолжал настаивать на своем, и в конце концов архиепископская кафедра в Кракове оставалась вакантной целых двенадцать лет. Впрочем, так обстояло дело с официальной точки зрения государственных органов. Для Церкви Евгениуш Бажак де-факто был архиепископом Краковским.

Папа Иоанн Павел II, вспоминая о Евгениуше Бажаке, говорил о нем как о человеке, «прожившем драматическую жизнь», исполненную трагических событий. Родившийся в 1890 г., Бажак был назначен архиепископом католиков латинского обряда Львова 22 ноября 1945 г., практически в тот самый день, когда этот старинный галицийский город, став Лвiвом, вошел в состав Украинской Советской Социалистической Республики. Интернированного, а затем высланного из собственной резиденции советскими властями архиепископа кардинал Сапега пригласил к себе в Краков.

Сама жизнь распорядилась так, что Бажак оказался рядом с Сапегой в годы сильнейшего сталинского давления на Польскую Церковь. В этот, как охарактеризовал его один из служивших тогда в Кракове священников, «труднейший период, когда вмешательство приобрело самый радикальный характер», коммунисты даже пытались назначать своих ставленников в качестве помощников священнослужителей. Архиепископ Бажак решил, что в столь тяжелых обстоятельствах его долг заключается в том, чтобы непреклонно «стоять» там, куда он был поставлен, подобно скале защищая священные институты от проникновения чуждых течений. К его несчастью, этому в определенной мере мешало дружеское расположение Сапеги, который, будучи, по определению Иоанна Павла II, «настоящим владыкой», считал естественным не отказывать себе в удовольствии общения с близкими ему священниками и мирянами. О Евгениуше Бажаке Папа вспоминал как «о прекрасном, добросердечном человеке», который как должное воспринимал то, что современники называли его «излишне строгим и сухим». Главным для него было показать, что он никогда не станет игрушкой в руках режима. Напряженность, которая часто возникала в его отношениях с окружающими, объяснялась именно стремлением постоянно демонстрировать свою жизненную позицию. Это был нелегкий путь. По свидетельству коллег, его никогда не видели праздным или расслабленным ни в архиепископской резиденции, ни в канцелярии. Но они же говорят о необычайной теплоте и по-настоящему дружеском расположении, с которыми он всегда встречал гостей, приезжавших к нему из Львова.

Именно архиепископ Бажак и предложил викарию костела Святого Флориана вернуться к академической жизни и написать работу на соискание второй докторской степени, что дало бы тому право преподавать в высших учебных заведениях. Сам отец Кароль Войтыла встретил предложение, которое, судя по всему, было оговорено с кардиналом Сапегой еще при жизни последнего, без энтузиазма. Его деятельность в качестве стажера-священника костела Святого Флориана развивалась весьма успешно, к тому же он добавил к ней служение на ниве заботы о здоровье рабочих. Но Бажак настаивал. С 1 сентября 1955 г. он отправил Кароля Войтылу в двухгодичный академический отпуск для завершения работы над диссертацией. Чтобы молодому священнику было легче работать, а как подозревают некоторые, еще и для того, чтобы отрезать ему пути к отступлению, архиепископ распорядился о переезде отца Войтылы из пастырского дома при костеле Святого Флориана в принадлежащее Церкви здание по адресу улица Канонича, 21, известное как Деканский дом. Расположенное на одной из самых респектабельных улиц Кракова, это здание получило свое название потому, что именно в нем жили когда-то каноники Вавельского собора. Теперь соседом Войтылы был пожилой отец Игнаций Рожицкий, бывший его наставником в Краковской семинарии. Начинающему философу, формально числившемуся помощником настоятеля костела Святого Флориана, предоставили комнату на втором этаже, служившую ему и спальней, и кабинетом. Помещение в двадцать квадратных футов отапливалось изразцовой печуркой, возле которой обычно стояли лыжи молодого священника. На мраморной столешнице письменного стола стояла старенькая пишущая машинка «Ремингтон». Вот, пожалуй, и вся обстановка.

Зная, что отец Войтыла способен работать за троих, архиепископ Бажак сразу намекнул, что не будет возражать, если тот во время академического отпуска не оставит и пастырского служения. Молодой священник в сопровождении своего «маленького хора» из членов «Родзинки» ежедневно служил мессы в костеле Святой Екатерины. Кроме того, он периодически читал проповеди в костеле Святого Флориана и занимался со студентами множеством других дел. Четвертую неделю Великого поста он обязательно проводил в своем бывшем приходе, а в первую пятницу каждого месяца служил мессу для студентов в университетской церкви Святой Анны. Но при всем этом, в соответствии с указанием архиепископа Бажака, основной деятельностью отца Войтылы оставалась подготовка научной работы на соискание профессорского звания.

ИССЛЕДОВАНИЕ СУЩНОСТИ ВЕЩЕЙ

Приступая к выполнению поручения архиепископа, Кароль Войтыла уже имел свою точку зрения на исследуемую проблему. «Борьба» с метафизикой Вайса на химическом заводе «Солвай» убедила его в том, что каждый, кто желает исследовать тот или иной вопрос до конца, понять его во взаимодействий с другими проблемами, должен очистить суть от всего наносного и поверхностного, а сделать это можно только с помощью истинной веры в Бога. Объективную реальность можно взвесить на весах мысли. Мысли свойственно извлекать суть вещей, подобно тому как стальная стружка извлекается магнитом из кучи мусора.

От этого выстраданного убеждения относительно «объективной» реальности мира Войтыла не отходил и по мере дальнейшего углубления в философские вопросы. Когда он занялся непосредственно этикой, это помогло ему прийти к еще одному выводу: именно через «объективную» реальность мира раскрываются такие важнейшие духовные понятия, как добродетель, стремление к счастью, моральный долг и цель жизни. Он также подошел к пониманию того, что реальность и ее взаимосвязь с внутренней духовной жизнью не совсем адекватно воспринимаются в современном мире. Аристотель и Фома Аквинский вполне обоснованно строили свою философию на фундаменте космологии. Но, двигаясь к понятию личности от общей теории мироздания, они почти не коснулись проблемы свободы человека.

Некоторые мыслители вообще начали трактовать учение о внутреннем мире человека как нечто изобретенное в сугубо прагматических целях. С этим Войтыла согласиться не мог. Он полагал, что философы, используя в своих рассуждениях разные точки зрения, в принципе должны преследовать одну цель: проникнув в суть окружающего, помочь человеку понять, как он должен себя вести. Собственный опыт внутренней жизни, постоянная борьба между «Я, каков я есть» и «Я, каким я должен быть», и есть та сцена, с которой неизбежно заявляют о себе самые главные вопросы морали: о добре и зле, целомудрии и долге. С этого и следует начать размышления о философских основах морали. Но возможно ли, изучая этику, оттолкнувшись от анализа внутреннего человеческого опыта, не оказаться в ловушке известного солипсического парадокса: думать о том, что думают, когда думают о том, что думают? Может ли современный человек избежать тупика радикального скептицизма, отрицающего саму возможность понять что-либо через веру?

Сконструировать философскую модель внутренней жизни человека - так теперь понимал Кароль Войтыла задачу, которая смутно замаячила перед ним еще во время его ранних научных занятий и о необходимости решения которой настойчиво говорил его опыт пастырского служения. Именно этому и была посвящена диссертация. По совету своего бывшего наставника и нынешнего соседа отца Рожицкого он решил начать с изучения трудов немецкого мыслителя Макса Шелера - не удастся ли найти подход к решению поставленной проблемы в выработанной Шелером философии нового типа? Вскоре выяснилось, что ответа на последний вопрос в философии Шелера нет. Но само понимание этого стало своего рода поворотным моментом в интеллектуальном развитии Войтылы. Так что Шелер сыграл достаточно важную роль в его жизни.

Макс Шелер родился в 1874 г. и, прожив не очень продолжительную, но весьма бурную жизнь, умер в 1928 г. Многие современники почитали его настоящим гением. Но в то же время в немецких академических кругах он считался отступником и изгоем. Основания для разного рода толков и подозрений давали и его еврейские корни, и переход в католицизм, и произошедший позже отход от Церкви. Как бы там ни было, Шелер был одним из тех немецких мыслителей, которые смогли вдохнуть в католическую философию новую жизнь, образовав сразу же после Первой мировой войны в Мюнхене кружок единомышленников-интеллектуалов. Членами этого кружка были также Дитрих фон Хилдебранд и Эдит Штейн, одно время жившие во Львове и имевшие непосредственное отношение к польской философской школе. Первоначально центром этой группы мыслителей был Эдмунд Гуссерль (1859-1938), сформулировавший философский метод, получивший название феноменология. Но, как полагали Шелер, Ингарден, фон Хилдебранд и Штейн, Гуссерль впоследствии отказался от своих изначальных воззрений, которые могли бы стать инструментом новой философии, способной соединить теоретические построения с объективной реальностью. Считая своим долгом пройти до конца по пути, который оказался не по силам основоположнику теории, каждый из этих мыслителей занялся разработкой одного из вопросов, поставленных Гуссерлем. Несмотря на сложность анализа и терминологии феноменологов, разобраться в основных положениях этой философии было не так трудно. А тому, кто хочет понять, как мыслил тогда Кароль Войтыла, сделать это просто необходимо.

 <<<       >>>   

10 церковь
Перекличка стала традицией всемирного дня молодежи
В краковской епархии служил непокоренный князь адам стефан сапега
Церковь провозгласила невозможность какого бы говорил двадцать
Посвященная личность превосходит святостью священников престола священников