<<<     ΛΛΛ     >>>   

Посредством правдивости интересное, значит, связано с прекрасным,
причем эта правдивость ведет за собою иллюзию. Но то идеальное, что присуще
истине, может уже нарушить иллюзию, так как оно ведет за собою полное
несходство между поэтическим произведением и действительностью. Но так как
возможно и совпадение действительного и идеального, то различие это не
всегда необходимым образом уничтожает всякую иллюзию. В пластических
искусствах применение средств до известной степени ограничено, что исключает
иллюзию, а именно - скульптура изображает одну лишь форму без красок, без
глаз и движения; живопись - вид только с одной точки зрения и заключенный в
резкие границы, отделяющие его от тесно прилегающей действительности: этим
исключается иллюзия, а следовательно, также сочувствие, подобное сочувствию
к какой-нибудь действительности, т.е. интересное, - исключается,
следовательно, и воля, а объект предоставляется чистому бескорыстному
созерцанию. Но в высшей степени замечательно, что есть одна пародия

393

пластических искусств, которая переходит эти границы, создает иллюзию
действительности и вместе с ней интересное, но зато сейчас же утрачивает
действие истинных искусств и становится непригодной для познавания идей. Это
- искусство восковых фигур. Здесь именно - та граница, которая исключает его
из разряда прекрасных искусств. Оно дает полную иллюзию, если мастерски
выполнено, но именно потому мы стоим перед его произведениями как перед
живым человеком, который уже заранее представляет собою объект для нашей
воли, т.е. интерес, следовательно - возбуждает волю и уничтожает чистое
познание: мы приближаемся к восковым фигурам с опасением и осторожностью,
как к живому человеку, наша воля возбуждена и ждет, будет ли она, эта
фигура, любить или ненавидеть, бежать или нападать; мы ожидаем от нее
какого-либо поступка. Но так как фигура остается все же безжизненной, то она
производит впечатление трупа - производит такое же неблагоприятное
впечатление. Интересное достигнуто здесь вполне, но не получается
произведения искусства: следовательно, интересное само по себе не есть еще
ни в каком случае цель искусства. Это вытекает также из того, что даже в
поэзии свойством интересного обладают лишь драматический и повествовательный
род: если бы оно наряду с прекрасным было целью искусства, то лирическая
поэзия уже вследствие этого одного была бы вдвое глубже, чем два других
рода.

Теперь переходим ко второму вопросу. Именно: если бы интересное было
средством для достижения прекрасного, то всякое интересное произведение было
бы также и прекрасным. Но этого не бывает ни в каком случае. Часто драма или
роман пленяют нас интересным, но вместе с тем страдают таким полным
отсутствием прекрасного, что нам потом стыдно потери времени. Так это в
некоторых драмах, ни в каком случае не дающих изображения сущности
человечества и жизни, рисующих характеры пошло или искаженно, так что в
сравнении с природой они являются чудовищными: но ход событий, сплетение
поступков так интригуют нас, герой благодаря своему положе-

394

нию возбуждает в нашем сердце такое сочувствие, что мы не можем
успокоиться, пока не разрешится путаница и герой будет вне опасности; при
этом ход событий так ловко направлен и поведен, что мы с непрерывным
напряжением следим за его дальнейшим развитием и все же не можем угадать
его, так что наше сочувствие, колеблясь между напряженностью ожидания и
разительностью неожиданной развязки, живо затронуто и мы, приятным образом
развлекаясь, не замечаем, как проходит время. В этом роде - большинство
произведений Коцебу. Большая публика и не нуждается в ином: ибо она ищет
развлечения, интересного препровождения времени, а не познания, прекрасное
же - дело познания; поэтому восприимчивость к нему так же различна у разных
людей, как и интеллектуальные их способности. Внутренняя правдивость
изображаемого, то, соответствует ли оно сущности человечества или
противоречит ей, большинству непонятны. Массе доступна пошлость: тщетны
усилия раскрыть ей глубины человеческой сущности.

Следует также заметить, что произведения, ценность которых заключается
в интересном, теряют при повторении, так как они не могут больше возбуждать
любопытства к дальнейшей развязке, которая уже известна. Частое повторение
делает их для зрителей пустыми и скучными. Наоборот, произведения, ценность
которых заключается в прекрасном, выигрывают от частого повторения, потому
что они становятся все более и более понятными.

Параллельно этим драматическим представлениям идут повествовательные,
созданные фантазией тех людей, которые в Венеции и Неаполе кладут свою шляпу
на улице и стоят, пока не соберется вокруг них аудитория, и тогда начинают
повествование, которое настолько овладевает интересом слушателей, что при
приближении катастрофы рассказчик берет шляпу и может собирать у
заинтересованных участников плату, не опасаясь, что они обратятся в бегство:
те же люди в Германии занимаются своим ремеслом менее непосредственно, а при
помощи издателей, лейпцигских ярмарок, владельцев библиотек и поэтому не
ходят в таких лохмотьях, как их коллеги в

395

Италии, и предлагают публике создания своей фантазии под названием
романов, новелл, рассказов, романтических произведений, сказок и т.д., и
публика может предаваться наслаждению интересным около камина и в халате с
большими удобствами, но и с большим терпением. Насколько подобное
производство лишено в большинстве случаев всякой эстетической ценности, всем
известно; но все же у многих из этих произведений нельзя вполне отрицать
свойства интересности: иначе разве они могли бы найти себе такое сильное
сочувствие?

Мы видим, следовательно, что интересное не всегда необходимым образом
соединено с прекрасным - в этом состоял второй вопрос. Но и обратно,
прекрасное не соединено необходимым образом с интересным. Могут быть
изображены значительные характеры, раскрыта в них глубина человеческой
природы, и все это представлено в необыкновенных поступках и страданиях, так
что сущность мира и человека будет выступать из картины очень сильными и
ясными чертами, - и все же, собственно, интерес наш к ходу событий не будет
в большей степени затронут ни беспрерывным развитием действия, ни
неожиданной развязкой обстоятельств. Бессмертные творения Шекспира мало
имеют интересного, действие в них не развивается в прямом направлении, оно
идет медлительно, как, например, в "Гамлете", оно распространяется в ширину,
как в "Венецианском купце", - в то время как мерилом интересного является
длина; сцены слабо связаны между собою, как, например, в "Генрихе IV".
Поэтому драмы Шекспира не производят на большинство сильного впечатления.

Требования Аристотеля, в особенности - единства действия, имеют в виду
интересное, а не прекрасное. Вообще, требования эти сообразуются с законом
основания: но нам известно, что идея, а следовательно, и прекрасное доступны
лишь тому познанию, которое освободилось от господства закона основания. Это
также служит различием между интересным и прекрасным, так как первое
очевидно принадлежит к способу созерцания по закону основания, прекрасное
же, наоборот, остается чуждым этому закону. Самое лучшее и удачное изложение
единств Аристотеля мы находим у Манцони в предисловии к его трагедиям.

396

Сказанное выше о Шекспире относится также к драматическим произведениям
Гете: даже "Эгмонт" не производит впечатления на толпу, потому что он почти
лишен завязки и развязки, - даже "Тассо" и "Ифигения"! [1]

Греческие трагики не имели намерения действовать на зрителей при помощи
интересного, и это ясно из того, что материалом для их образцовых
произведений служили почти всегда общеизвестные и много раз использованные
драматическим искусством события; отсюда мы видим также, как чуток был
греческий народ к прекрасному, так как в виде приправы к наслаждению он не
нуждался в интересности неожиданных событий и какой-нибудь неизвестной еще
истории.

Также и повествовательные классические произведения редко обладают
свойством интересного: старец Гомер раскрывает нам всю сущность мира и
человека, но он не старается возбудить наше сочувствие при помощи запутанных
событий или поразить нас неожиданным сплетением их; его шаг медлителен, он
останавливается на каждой сцене и спокойно рисует нам одну картину за
другой, детально изображая ее; читая его, мы не испытываем ни малейшего
волнения страсти, а одно только чистое познание, - он не возбуждает нашей
воли, но убаюкивает ее; для нас не составляет никакого усилия прервать
чтение, потому что мы не находимся в состоянии напряженного внимания. Еще в
большей мере это относится к Данте, который в сущности не дал эпоса, а лишь
описательное поэтическое произведение. То же самое замечаем мы в четырех
бессмертных романах: Дон Кихоте, Тристраме Шенди, Новой Элоизе и Вильгельме
Мейстере [2]. Главной целью их ни в коем случае не является возбуждение
нашего интереса: в Тристраме Шенди герой в конце книги достигает лишь
восьмилетнего возраста.

1 Здесь имеются в виду драма Гете "Ифигения в Тавриде" и трагедия
"Торквато Тассо". - Примеч. сост.
2 Речь идет о романах Сервантеса "Хитроумный идальго Дон Кихот
Ламанчский", Стерна "Жизнь и мнения Тристрама Шенди", Руссо "Юлия, или Новая
Элоиза", Гете "Годы учения Вильгельма Мейстера". - Примеч. сост.

397

С другой стороны, мы не имеем права утверждать, что интересное никогда
не встречается в классических произведениях. В драмах Шиллера мы находим
интересное уже в значительной степени, почему они и доступны большинству;
интересное имеется также в Эдипе Софокла; из повествовательных образцовых
произведений мы видим его в Роланде Ариосто [1]; несомненно, как прекрасный
пример интересного в самой высокой степени мы имеем превосходный роман
Вальтера Скотта, The tales of my Landlord 2d series. Это - самое интересное
из известных мне поэтических произведений, и на нем можно отчетливее всего
испытать все указанные выше в общих чертах свойства интересного; вместе с
тем роман этот прекрасен с начала и до конца, показывает нам разнообразные
картины жизни, нарисованные с поразительной правдивостью, и дает весьма
правильное и верное изображение в высшей степени многоразличных характеров.

1 Автор упоминает драму Софокла "Царь Эдип" и Л. Ариосто "Неистовый
Роланд". - Примеч. сост.

Следовательно, интересное во всяком случае соединимо с прекрасным - и в
этом состоял третий вопрос: но все же, пусть интересное, примешанное к
прекрасному в небольшой степени, и может сослужить ему очень большую службу,
- целью искусства есть и остается прекрасное. Прекрасное вдвойне отличается
от интересного, во-первых - тем, что прекрасное заключается в познании идеи
и познание это совершенно выделяет свой объект из форм, выражаемых законом
основания, - между тем как интересное заключается главным образом в
событиях, а их течение подчиняется закону основания. Во-вторых, интересное
действует на нас, возбуждая нашу волю; наоборот, прекрасное существует лишь
для чистого и свободного от воли познания. Тем не менее в драматических и
повествовательных произведениях примесь интересного необходима (подобно тому
как летучие, газообразные тела для сохранения и передачи нуждаются в
каком-нибудь

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Об априорности инстинкта платона
При-375 чинять нам страдания за страданиями
Как восприемлемость времени
Согласно закону основания