<<<     ΛΛΛ     >>>   

Для того чтобы открыть наилучшие правила общежития, подобающие народам,
нужен ум высокий, который видел бы все страсти людей и не испытывал ни одной
из них который не имел бы ничего общего с нашею природой, но знал ее в
совершенстве чье счастье не зависело бы от нас, но кто согласился бы все же
заняться нашим счастьем наконец, такой, который, уготовляя себе славу в
отдаленном будущем, готов был бы трудиться в одном веке, а пожинать плоды в
другом*. Потребовались бы Боги, чтобы дать законы людям.
_________
* Народ становится знаменитым лишь когда его законодательство начинает
клониться к упадку. Неизвестно, в течение скольких веков устроение, данное
Ликургом, составляло счастье спартанцев, прежде чем о них заговорили в
других частях Греции.

Тот же вывод, который делал Калигула применительно к фактам, Платон
возводил в принцип для определения свойств человека, призванного к
гражданской деятельности или к тому, чтобы стать царем, принцип, поисками
которого он занят в своей книге о Правлении (73). Но если верно, что великие
государи встречаются редко, то что же тогда говорить о великом Законодателе?
Первому надлежит лишь следовать тому образцу, который должен предложить
второй. Этот - механик, который изобретает машину тот лишь рабочий, который
ее собирает и пускает вход. При рождении обществ, - говорит Монтескье, -
сначала правители Республик создают установления, а затем уже установления
создают правителей Республик (74).
Тот, кто берет на себя смелость дать установления какому-либо народу,
должен чувствовать себя способным изменить, так сказать, человеческую
природу, превратить каждого индивидуума, который сам по себе есть некое
замкнутое и изолированное целое, в часть более крупного целого, от которого
этот индивидуум в известном смысле получает свою жизнь и свое бытие
переиначить организм человека, дабы его укрепить должен поставить наместо
физического и самостоятельного существования, которое нам всем дано
природой, существование частичное и моральное. Одним словом, нужно, чтобы он
отнял у человека его собственные силы и дал ему взамен другие, которые были
бы для него чужими и которыми он не мог бы пользоваться без содействия
других. Чем больше эти естественные силы иссякают и уничтожаются, а силы,
вновь приобретенные, возрастают и укрепляются, тем более прочным и
совершенным становится также и первоначальное устройство так что, если
каждый гражданин ничего собою не представляет и ничего не может сделать без
всех остальных, а сила, приобретенная целым, равна сумме естественных сил
всех индивидуумом или превышает эту сумму, то можно сказать, что законы
достигли той самой высокой степени совершенства, какая только им доступна.
Законодатель - во всех отношениях человек необыкновенный в Государстве.
Если он должен быть таковым по своим дарованиям, то не в меньшей мере должен
он быть таковым по своей роли. Это - не магистратура это - не суверенитет.
Эта роль учредителя Республики совершенно не входит в ее учреждение. Это -
должность особая и высшая, не имеющая ничего общего с властью человеческой.
Ибо если тот, кто повелевает людьми, не должен властвовать над законами, то
и тот, кто властвует над законами, также не должен повелевать людьми. Иначе
его законы, орудия его страстей, часто лишь увековечивали бы совершенные им
несправедливости он никогда не мог бы избежать того, чтобы частные интересы
не искажали святости его создания.
Когда Ликург давал законы своему отечеству, он начал с того, что
отрекся от царской власти (75). В большинстве греческих городов существовал
обычай поручать составление законов чужестранцам. Этому обычаю часто
подражали итальянские Республики нового времени также поступила Женевская
Республика, и она не может пожаловаться на результаты*. Рим в пору своего
наибольшего расцвета увидел, как возродились в его недрах все преступления
тирании, и видел себя уже на краю гибели, потому что соединил в головах
одних и тех же людей знаки достоинства законодателя и власти царя.
___________
* Те, кто смотрят на Кальвина лишь как на богослова (77), не понимают,
по-видимому, всей широты его гения. Составление наших мудрых Эдиктов, в
котором он принимал немалое участие, делает ему столько же чести, как и его
"Наставление" (78). Какие бы перевороты ни произошли со временем в нашей
вере, - до тех пор пока не угаснет среди нас любовь к отечеству и свободе, -
в нашей стране никогда не перестанут благословлять память этого великого
человека.

Между тем даже Децемвиры никогда не присваивали себе (76) права вводить
какой-либо закон своею собственною властью. "Ничто из того, что мы вам
предлагаем, - говорили они народу, - не может превратиться в закон без
вашего согласия. Римляне, будьте сами творцами законов, которые должны
составить ваше счастье".
Вот почему тот, кто составляет законы, не имеет, следовательно, или не
должен иметь какой-либо власти их вводить народ же не может, даже при
желании, лишить себя этого непередаваемого права, ибо согласно
первоначальному соглашению, только общая воля налагает обязательства на
частных лиц, и никогда нельзя быть уверенным в том, что воля какого-либо
частного лица согласна с общею, пока она не станет предметом свободного
голосования народа. Я уже это говорил, но не бесполезно это еще раз
повторить.
Итак, мы обнаруживаем в деле создания законов одновременно две вещи,
которые, казалось бы, исключают один другую: предприятие, повышающее
человеческие силы, и, для осуществления его, - власть, которая сама по себе
ничего не значит.
И вот еще одна трудность, заслуживающая внимания. Мудрецы, которые
хотят говорить с простым народом своим, а не его языком, никогда не смогут
стать ему понятными. Однако есть множество разного рода понятий, которые
невозможно перевести на язык народа. Очень широкие планы и слишком далекие
предметы равно ему недоступны, поскольку каждому индивидууму по вкусу лишь
такая цель управления, которая отвечает его частным интересам, он плохо
представляет себе те преимущества, которые извлечет из постоянных лишений,
налагаемых на него благими законами. Для того чтобы рождающийся народ мог
одобрить здравые положения политики и следовать основным правилам пользы
государственной, необходимо, чтобы следствие могло превратиться в причину,
чтобы дух общежительности, который должен быть результатом первоначального
устроения, руководил им, и чтобы люди до появления законов были тем, чем они
должны стать благодаря этим законам. Так, Законодатель, не имея возможности
воспользоваться ни силою, ни доводами, основанными на рассуждении, по
необходимости прибегает к власти иного рода, которая может увлекать за
собою, не прибегая к насилию, и склонять на свою сторону, не прибегая к
убеждению.
Вот что во все времена вынуждало отцов наций призывать к себе на помощь
небо и наделять своею собственной мудростью богов, дабы народы, покорные
законам Государства как законам природы и усматривая одну и ту же силу в
сотворении человека и в создании Гражданской общины, повиновались по своей
воле и покорно несли бремя общественного благоденствия.
Решения этого высшего разума, недоступного простым людям, Законодатель
и вкладывает в уста бессмертных, чтобы увлечь божественною властью тех, кого
не смогло бы поколебать в их упорстве человеческое благоразумие*.
______________
* "E veramete, - говорит Макиавелли, - mai o fu alcuo ordiatore di
leggi traordiarie i u oolo, che o ricorree a Dio, erche
altrimeti o areero accetate erche oo molti ei cooctuti da uo
rudete, i quali o hao i e radgioi da otergli eruadere ad aitrui"
- Dicuri ora Tito Livio, L. I. сар. XI. "В самом деле, не было ни одного
учредителя чрезвычайных законов какого-либо народа, который бы не прибегнул
к Богу, так как иначе они не были бы приняты есть много благ, которые
хорошо понятны мудрецам, но сами по себе недостаточно очевидны, чтобы можно
было убедить в них других людей". - "Рассуждение на первую декаду Тита
Ливия", кн. I, гл. XI (итал.).

Но не всякому человеку пристало возвестить глас богов и не всякому
поверят, если он объявит себя истолкователем их воли. Великая душа
Законодателя - это подлинное чудо (79), которое должно оправдать его
призвание. Любой человек может высечь таблицы на камне или приобрести
треножник для предсказаний или сделать вид, что вступил в тайные сношения с
каким-нибудь божеством или выучить птицу, чтобы она вещала ему что-либо на
ухо или найти другие грубые способы обманывать народ. Тому, кто умеет
делать лишь это, пожалуй, удастся собрать толпу безумцев но ему никогда не
основать царства, и его нелепое, создание вскоре погибнет вместе с ним.
Пустые фокусы создают скоропреходящую связь, лишь мудрость делает ее
долговременной. Все еще действующий иудейский закон и закон потомка Исмаила
(80), что вот уже десять веков управляет половиною мира, доныне возвещают о
великих людях, которые их продиктовали, и в то же время как горделивая
философия или слепой сектантский дух видят в них лишь удачливых обманщиков
(81), истинного политика восхищает в их установлениях тот великий и могучий
гений, который дает жизнь долговечным творениям.
Не следует, однако, заключать из всего этого вместе с Уорбертоном (82),
что предмет политики и религии в наше время один и тот же но что при
становлении народов одна служит орудием другой (83).

Глава VIII
О НАРОДЕ

Подобно архитектору, который, прежде чем воздвигнуть большое здание,
обследует и изучает почву, чтобы узнать, сможет ли она выдержать его
тяжесть, мудрый законодатель не начинает с сочинения законов, самых благих
самих по себе, но испытует предварительно, способен ли народ, которому он их
предназначает, их выдержать. Вот почему Платон отказался дать законы жителям
Аркадии (84) и Киренаики (85), зная, что оба эти народа богаты и не потерпят
равенства. Вот почему на Крите были хорошие законы и дурные люди, ибо Минос
взялся устанавливать порядок (86) в народе, исполненном пороков.
Блистали на земле тысячи таких народов, которые никогда не вынесли бы
благих законов народы же, которые способны были к этому, имели на то лишь
весьма краткий период времени во всей своей истории. Большинство народов как
и людей, восприимчивы лишь в молодости старея, они становятся
неисправимыми. Когда обычаи уже установились и предрассудки укоренились,
опасно и бесполезно было бы пытаться их преобразовать народ даже не терпит,
когда касаются его недугов, желая их излечить, подобно тем глупым и
малодушным больным, которые дрожат при виде врача.
Это не значит, что подобно некоторым болезням, которые все
переворачивают в головах людей и отнимают у них память о прошлом, и в
истории Государств не бывает бурных времен, когда перевороты действуют на
народы так же, как некоторые кризисы на индивидуумов когда на смену
забвению приходит ужас перед прошлым и когда Государство, пожираемое
пламенем гражданских войн, так сказать, возрождается из пепла и вновь
оказывается в расцвете молодости, освобождаясь из рук смерти. Так было со
Спартой во времена Ликурга, с Римом после Тарквиниев, так было в наши
времена в Голландии и в Швейцарии после изгнания тиранов (87).
Но такие события редки: это - исключения, причина которых всегда лежит
в особой природе такого Государства. Они даже не могли бы повториться дважды
в жизни одного и того же народа ибо он может сделаться свободным тогда,
когда находится в состоянии варварства, но более на это неспособен, когда
движитель гражданский износился (88). Тогда смуты могут такой народ
уничтожить, переворотам же более его не возродить и как только разбиты его
оковы, он и сам распадается и уже больше не существует как народ. Отныне ему
требуется уже повелитель, а никак не освободитель. Свободные народы, помните
правило: "Можно завоевать свободу, но нельзя обрести ее вновь".
Юность - не детство (89). У народов, как и людей, существует пора
юности или, если хотите, зрелости, которой следует дождаться, прежде чем
подчинять их законам. Но наступление зрелости у народа не всегда легко
распознать если же ввести законы преждевременно, то весь труд пропал. Один
народ восприимчив уже от рождения, другой не становится таковым и по
прошествии десяти веков. Русские никогда не станут истинно цивилизованными,
так как они подверглись цивилизации чересчур рано. Петр обладал талантами
подражательными, у него не было подлинного гения, того, что творит и создает
все из ничего. Кое-что из сделанного им было хорошо, большая часть была не к
месту. Он понимал, что его народ был диким, но совершенно не понял, что он
еще не созрел для уставов гражданского общества (90). Он хотел сразу
просветить и благоустроить свой народ, в то время как его надо было еще
приучать к трудностям этого. Он хотел сначала создать немцев, англичан,
когда надо было начать с того, чтобы создавать русских. Он помешал своим
подданным стать когда-нибудь тем, чем они могли бы стать, убедив их, что они
были тем, чем они не являются. Так наставник-француз воспитывает своего
питомца, чтобы тот блистал в детстве, а затем навсегда остался ничтожеством.
Российская империя пожелает покорить Европу - и сама будет покорена. Татары,
ее подданные или ее соседи, станут ее, как и нашими повелителями (91).
Переворот этот кажется мне неизбежным. Все короли Европы сообща способствуют
его приближению.

Глава IX
ПРОДОЛЖЕНИЕ

Подобно тому, как природа установила границы роста для хорошо
сложенного человека, за пределами которых она создает уже лишь великанов или
карликов, так и для наилучшего устройства Государства есть свои границы
протяженности, которою оно может обладать и не быть при том ни слишком
велико, чтобы им можно было хорошо управлять, ни слишком мало, чтобы оно
было в состоянии поддерживать свое существование собственными силами (92).
Для всякого Политического организма есть свой максимум силы, который он не
может превышать и от которого он, увеличиваясь в размерах, часто отдаляется.
Чем более растягивается связь общественная, тем более она слабеет и вообще
Государство малое относительно сильнее большого.
Тысячи доводов подтверждают это правило. Во-первых, управление
становится более затруднительным при больших расстояниях, подобно тому, как
груз становится более тяжелым на конце большего рычага. Управление
становится также более обременительным по мере того, как умножаются его
ступени. Ибо в каждом городе есть прежде всего свое управление, которое
оплачивается народом в каждом округе свое, также оплачиваемое народом то
же - и каждой провинции затем идут крупные губернаторства, наместничества и
вице-королевства, содержание которых обходится все дороже по мере того, как
мы поднимаемся выше, и притом все это за счет того же несчастного народа,
наконец, наступает черед высшего управления, которое пожирает все. Такие
неумеренные поборы постоянно истощают подданных: они не только не
управляются лучше всеми этими различными органами управления, они
управляются хуже, чем если бы над ними был только один его орган. И уже
почти не остается средств для чрезвычайных случаев, а когда приходится
прибегать к этим средствам, Государство всегда оказывается на грани
разорения.
Это еще не все: у Правительства оказывается не только меньше силы и
быстроты действий, чтобы заставить соблюдать законы, не допускать
притеснений, карать злоупотребления, предупреждать мятежи, которые могут
вспыхнуть в отдаленных местах но и народ уже в меньшей мере может
испытывать привязанность к своим правителям, которых он никогда не видит к
отечеству, которое в его глазах столь же необъятно, как весь мир, и к
согражданам своим, большинство из которых для него чужие люди. Одни и те же
законы не могут быть пригодны для стольких разных провинций, в которых
различные нравы, совершенно противоположные климатические условия и которые
поэтому не допускают одной и той же формы правления. Различные законы
порождают лишь смуты и неурядицы среди подданных: живя под властью одних и
тех же правителей и в постоянном между собою общении, они переходят с места
на место или вступают в браки с другими людьми, которые подчиняются уже
другим обычаям, а в результате подданные никогда не знают, действительно ли
им принадлежит их достояние. Таланты зарыты, добродетели неведомы, по роки
безнаказанны среди этого множества людей, незнакомых друг другу, которых
место нахождения высшего управления сосредотачивает в одном месте.
Правители, обремененные делами, ничего не видят собственными глазами.
Государством управляют чиновники. И вот уже необходимы особые меры для
поддержания авторитета центральной власти, потому что столько ее
представителей в отдаленных местах стремятся либо выйти из подчинения ей,
либо ее обмануть эти меры поглощают все заботы общества уже нет сил
заботиться о счастье народа их едва хватает для защиты его в случае нужды
так организм, ставший непомерно большим, разлагается и погибает,
раздавленный своею собственной тяжестью.
С другой стороны, Государство, чтобы обладать прочностью, должно
создать для себя надежное основание, дабы оно успешно противостояло тем
потрясениям, которые ему обязательно придется испытать, и выдержать те
усилия, которые неизбежно потребуются для поддержания его существования. Ибо
у всех народов есть некоторая центробежная сила, под влиянием которой они
постоянно действуют друг против друга и стремятся увеличить свою территорию
за счет соседей, как вихри Декарта. Таким образом слабые рискуют быть в
скором времени поглощены, и едва ли кто-либо может уже сохраниться иначе,
как приведя себя в некоторого рода равновесие со всеми, что сделало бы
давление повсюду приблизительно одинаковым.
Из этого видно, что есть причины, заставляющие Государство расширяться,
и причины, заставляющие его сжиматься и талант политика не в последнюю
очередь выражается в том, чтобы найти между теми и другими такое
соотношение, которое было бы наиболее выгодным для сохранения Государства.
Можно сказать, вообще, что первые причины, будучи лишь внешними и
относительными, должны быть подчинены вторым, которые суть внутренние и
абсолютные. Здоровое и прочное устройство - это первое, к чему следует
стремиться и должно больше рассчитывать на силу, порождаемую хорошим
образом правления, нежели на средства, даваемые большой территорией.
Впрочем известны Государства, устроенные таким образом, что
необходимость завоеваний была заложена уже в самом их устройстве: чтобы
поддержать свое существование, они должны были непрестанно увеличиваться.
Возможно, они и радовались немало этой счастливой необходимости, но она
предсказывала им, однако, наряду с пределом их величины и срок неизбежного
их падения (93).

Глава Х
ПРОДОЛЖЕНИЕ

Политический организм можно измерять двумя способами, именно:
протяженностью территории и численностью населения и между первым и вторым
из этих измерений существует соотношение, позволяющее определить для
Государства подобающие ему размеры. Государство составляют люди, а людей
кормит земля. Таким образом, отношение это должно быть таким, чтобы земли
было достаточно для пропитания жителей Государства, а их должно быть
столько, сколько земля может прокормить. Именно такое соотношение создает
максимум силы данного количества населения. Ибо если земли слишком много, то
охрана ее тягостна, обработка - недостаточна, продуктов - избыток в этом
причина будущих оборонительных войн. Если же земли недостаточно, то
Государство, дабы сие восполнить, оказывается в полнейшей зависимости от
своих соседей в этом причина будущих наступательных войн. Всякий народ,
который по своему положению может выбирать лишь между торговлей и войною,
сам по себе - слабый народ он зависит от соседей, он зависит от событий
его существование необеспеченно и кратковременно. Он покоряет - и меняет
свое положение, или же покоряется - и превращается в ничто. Он может
сохранить свободу лишь благодаря незначительности своей или величию своему.
Нельзя выразить в числах постоянное отношение между протяженностью
земли и числом людей, достаточным для ее заселения это невозможно сделать
как по причине различий в качествах почвы, степени ее плодородия, в
свойствах производимых ею продуктов, во влиянии климатических условий, так и
вследствие различий, которые представляет организм людей, населяющих эту
землю, из которых одни потребляют мало в плодородном краю, а другие - много
на неблагодарной земле. Следует еще принять в расчет большую или меньшую
плодовитость женщин то, что в стране могут быть более или менее
благоприятные условия для заселения, чему Законодатель может надеяться
способствовать своими установлениями но для того он должен основывать свои
суждения не на том, что он видит, а на том, что предвидит, и должен исходить
не столько из настоящего состояния населенности, сколько из того, каких
размеров она должна естественным образом достигнуть. Наконец, в тысячах
случаев особые условия местности требуют или позволяют, чтобы люди занимали
больше места, чем это кажется необходимым. Так, следует расселяться реже в
гористой стране, где естественные угодья, именно: леса, пастбища, требуют
меньшей затраты труда где, как показывает опыт, женщины плодовитее, чем на
равнинах, и где большая поверхность склонов оставляет для обработки лишь
малую горизонтальную площадь, которая одна только и может приниматься в
расчет, когда речь идет об использовании плодоносной земли. Напротив, можно
селиться погуще вблизи берега моря, даже среди почти бесплодных скал и
песков, потому что рыболовство может в значительной степени дополнить здесь
то, что приносит земля, потому что люди здесь должны быть более сплоченными
для отпора пиратам потому что, кроме всего прочего, такую страну легче
освободить от избыточного населения, создавая колонии.
Для того чтобы дать установления народу, к этим условиям следует
добавить еще одно, которое, однако, не может вменить никакое другое, но без
которого все другое условия бесполезны: народ должен пользоваться благами
изобилия и мира. Ибо время, когда складывается Государство, подобно времени,
когда строится батальон, - это момент, когда организм менее всего способен к
сопротивлению и когда его легче всего уничтожить. Можно успешнее
сопротивляться во время полного беспорядка, чем в момент брожения, когда
каждый поглощен своим положением, а не общей опасностью. Пусть только война,
голод или мятеж возникнут в этот критический момент, и Государство неминуемо
падет.
Это не значит, что многие Правительства не возникали именно во время
таких бурь но тогда эти-то Правительства и разрушают государство.
Узурпаторы всегда вызывают ли выбирают такие смутные времена, чтобы
провести, пользуясь охватившим все общество страхом, разрушительные законы,
которых народ никогда не принял бы в спокойном состоянии. Выбор момента для
первоначального устроения - это один из самых несомненных признаков, по
которым можно отличить творение Законодателя от дела тирана.
Какой же народ способен к восприятию законов? Тот, который будучи уже
объединен в каком-либо союзе происхождением, выгодой или соглашением, вообще
еще не знала на себе подлинного ярма законов у которого нет ни глубоко
укоренившихся обычаев, ни глубоко укоренившихся предрассудков который не
боится подвергнуться внезапному нашествию который, не вмешиваясь в споры
своих соседей, может один противостоять каждому из них или воспользоваться
помощью одного, чтобы отразить другого тот народ, каждый член которого
может быть известен всем и которому нет нужды возлагать на человека большее
бремя, нежели то, какое он в состоянии нести тот, который может обойтись
без других народов и без которого может обойтись всякий другой народ* тот,
который не богат и не беден и может обойтись собственными средствами (94)
наконец, тот, который сочетает устойчивость народа древнего с
восприимчивостью народа молодого. Трудность создания законов определяется не
столько тем, что нужно устанавливать, сколько тем, что необходимо разрушать.
Причина же столь редкого успеха в этом деле - невозможность сочетать
естественную простоту с потребностями общежития. Все эти условия, правда,
трудно соединимы. Потому-то мы и видим так мало правильно устроенных
Государств.
Есть еще в Европе страна, способная к восприятию законов: это остров
Корсика. Мужеством и стойкостью, с каким этот славный народ вернул и отстоял
свою свободу (95), он, безусловно, заслужил, чтобы какой-нибудь мудрый муж
научил его, как ее сохранить. У меня есть смутное предчувствие, что
когда-нибудь этот островок еще удивит Европу (96).
____________
* Если бы из двух соседних народов один не мог обойтись без другого, то
создалось бы положение очень тяжелое для одного и очень опасное для другого.
Всякий мудрый народ в подобном случае постарается поскорее освободить другой
от этой зависимости. Тласкаланская республика (97), лежащая внутри
Мексиканской империи, предпочла обходиться без соли, чем покупать ее у
мексиканцев или даже согласиться брать ее даром. Мудрые тласкаланцы увидели
ловушку, скрытую под такой щедростью. Они сохранили свободу и это малое
Государство, заключенное внутри огромной империи, явилось а конце концов
орудием ее гибели.

Глава XI
О РАЗЛИЧНЫХ СИСТЕМАХ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВ

Если попытаться определить, в чем именно состоит то наибольшее благо
всех, которое должно быть целью всякой системы законов, то окажется, что оно
сводится к двум главным вещам: свободе и равенству. К свободе - поскольку
всякая зависимость от частного лица настолько же уменьшает силу Государства
к равенству, потому что свобода не может существовать без него.
Я уже сказал, что такое свобода гражданская. Что касается до равенства,
то под этим словом не следует понимать, что все должны обладать властью и
богатством в совершенно одинаковой мере но, что касается до власти, - она
должна быть такой, чтобы она не могла превратиться ни в какое насилие и
всегда должна осуществляться по праву положения в обществе и в силу законов
а, что до богатства, - ни один гражданин не должен обладать столь
значительным достатком, чтобы иметь возможность купить другого, и ни один -
быть настолько бедным, чтобы быть вынужденным себя продавать:* это
предполагает в том, что касается до знатных и богатых, ограничение размеров
их имущества и влияния, что же касается до людей малых - умерение
скаредности и алчности.
_____________
* Вы хотите сообщить Государству прочность? Тогда сблизьте крайние
ступени, насколько то возможно не терпите ни богачей, ни нищих. Эти два
состояния, по самой природе своей неотделимые одно от другого, равно
гибельны для общего блага из одного выходят пособники тирании, а из другого
- тираны. Между ними и идет торг свободой народною, одни ее покупают, другие
- продают.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Уже прекращали сбор голосов то
Почему сто человек
Руссо видел первое правило деятельности законодателя в создании
Руссо Ж. О причине неравенства философии 12 правления
Именно в правительстве заключены те посредствующие силы