Пиши и продавай!
как написать статью, книгу, рекламный текст на сайте копирайтеров

 ΛΛΛ     >>>   

>

Руссо Ж. О причине неравенства

Я замечаю всякое неравенство в человеческом роде: одно, которое я назову естественным или физическим, так как оно установлено природой, состоит в различии возраста, здоровья, телесных сил и умственных или душевных качеств. Другое же может быть названо нравственным или политическим, так как оно зависит от своего рода договора и установлено или по крайней мере стало правомерным с согласия людей. Оно состоит в различных привилегиях, которыми одни пользуются к ущербу других, в том ,например, что одни более бога ты, уважаемы и могущественны, чем другие, или даже заставляют их повиноваться себе...
Способность к совершенствованию, которая при содействии различных обстоятельств ведет к постепенному развитию всех остальных способностей. Она также присуща всему нашему роду, как и каждому индивидууму, тогда как животное по истечении нескольких месяцев будет тем, чем останется оно всю свою жизнь, а его вид через тысячу лет тем же, чем был в первом году этого тысячелетий.
Печально было бы, если бы пришлось признать, что эта своеобразная и почти безграничная способность является источником почти всех человеческих несчастий, что она, в союзе с временем, выводит в конце концов человека из того первобытного состояния, в котором он вел спокойную и невинную жизнь, что она способствуя в течении целого ряда веков расцвету его знаний и заблуждений, пороков и добродетелей, заставляет его сделаться тираном над самим собой и природой...
У всех народов мира умственное развитие находится в соответствии с теми потребностями, которые породила в них природа или заставили приобрести обстоятельства, и, следовательно, с теми страстями, которые побуждают их заботиться об удовлетворении этих потребностей.
Я отметил бы то обстоятельство, что северные народы опережают в общем южные в области промышленности, так как им труднее обойтись, и что, следовательно, природа, как бы стремясь установить известное равенство, наделила умы продуктивностью, которой отказала почве. Но если даже мы не станем прибегать к малонадежным свидетельствам истории, разве не ясно для всякого, что все как бы намеренно удаляет дикаря от искушения и средства выйти из того состояния, в котором он находится. Его воображение ничего ему не рисует, его сердце ничего не требует, все что нужно для удовлетворения его скромных потребностей, у него под рукой, он нистолько далек от уровня знаний, обладать которыми необходимо, чтобы пожелать приобрести еще больше, что у него не может быть ни предусмотрительности, ни любознательности...
Не имея никакого нравственного общения между собой, не признавая за собой никаких обязанностей по отношению к себе подобным, люди не могли быть, по-видимому, в этом состоянии ни хорошими, ни дурными и не имели ни пороков, ни добродетелей, если только мы не будем, понимая эти слова в физическом смысле, называть пороками в индивидууме те качества, которые могут препятствовать его самосох ранению, и добродетелями те, которые могут ему способствовать; но в таком случае наиболее добродетельным пришлось бы назвать того, кто менее других противиться внушениям природы...
После того как я доказал, что неравенство едва заметно в естественном состоянии и его влияние там почти ничтожно, мне остается показать, как возникает оно и растет в связи с последовательным развитием человеческого ума. После того как я доказал, что способность к совершенствованию, общественные добродетели и прочие духовные свойства, которыми был наделен человек в естественном состоянии, не могли развиваться сами собой, что они нуждались для этого в содействии множества внешних причин, которые могли и вовсе не возникнуть и без которых он навсегда остался бы в первобытном состоянии, мне предстоит дать обзор и выяснить значение различных случайностей, которые могли способствовать совершенствованию человеческого разума, способствую в то же время вырождению человечества, которые могли сделать человека существом злым, сделав его существом общежительным, и дойти от эпохи бесконечно далекой до той поры, когда человек и Вселеная стали такими, какими и мы их видим...
Первый кто напал на мысль, огородив участок земли, сказав: "Это мое"> нашел людей, достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был истинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн и убийств, от скольких бедствий и ужасов избавил бы род человеческий тот, кто, выдернув колья и засыпав ров, крикнул бы своим ближним: Не слушайте лучше этого обманщика, вы погибли, если способны забыть, что плоды земные принадлежат всем, а земля никому!>.Но весьма вероятно, что дела не могли уже тогда оставаться дольше в том положении, в каком они находились. Идея собственности, зависящая от многих идей предшествующих, которые могли возникнуть лишь постепенно, не внезапно сложилась в уме человека. Нужно было далеко уйти по пути прогресса, приобрести множество технических навыков и знаний, передавать и умножать их из века в век, чтобы приблизиться к этому последнему пределу естественного состояния...
Я проношусь стрелой через длинную вереницу веков, так как время идет рассказать мне нужно о многом, а движение прогресса вначале почти что неудовимо, и чем медленнее следовали друг за другом события, тем скорее можно описать их. Первые завоевания человека открыли ему наконец возможность делать успехи более быстрые. Чем больше просвещался ум, тем больше развивалась промышленность. Люди не располагались уже на ночлег под первым попавшимся деревом и не прятались в пещерах. У них появилось нечто вроде топоров. С помощью твердых и острых камней они, рубили деревья, копали землю и строили из древесных ветвей хижины, которые научились впоследствии обмазывать глиной или грязью. Это была эпоха первого переворота. Образовывались и обособились семьи: появились зачатки собственности, а вместе с этим уже возникли, быть может, столкновения и раздоры...
Пока люди довольствовались сельскими хижинами, шили себе одежды из звериных шкур с помощью древесных колючек или рыбьих костей, украшали себе перьями или раковинами, разрисовывали себе тело в различные цвета, улучшали или делали более красивыми свои луки и стрелы, выдавливали острыми камнями немудрящие рыбачьи лодки или выделивали с помощью тех же камней грубые музыкальные инструменты, словом, пока они выполняли лишь такие работы, которые были под силу одному, и разрабатывали лишь такие искусства ,которые не требовали сотрудничества многих людей, они жили свободными, здоровыми, добрыми и счастливыми, насколько могли быть таковыми по своей природы, и продолжали наслаждаться всей прелестью независимых отношений. Но с той минуты, как человек стал нуждаться в помоши другого, с той минуты, как люди заметили, что одному полезно иметь запас пищи, достаточный для двух, равенство исчезло, возникла собственность, стал неизбежен труд и обширные леса превратились в веселые нивы, которые нужно было поливать человеческим потом и на которых скоро взошли и расувели вместе с посевами рабство и нищета.
Великий переворот этот произвело изобретение двух искусств: об работки металлов и земледелия. В глазах пофта золото и серебро, а в глазах философа железо и хлеб цивилизовали людей и погубили род человеческий...
Все способности наши получили теперь полное развитие. Память и воображение напряженно работают, самолюбие всегда настороже, мышление стало деятельным, и ум почти достиг уже предела доступного ему совершенства. Все наши естественные способности исправно несут уже свою службу: положение и участь человека стали определяться не только на основании его богатства и той власти приносит пользу или вред другим, какой он располагает, но также на основании ума, красоты, силы, ловкости, заслуг или дарований, а так как только эти качества могли вызывать уважение, то нужно было иметь их или делать вид, что имеешь. Выгоднее было казаться не тем , чем был в действительности: быть и казаться это для того времени уже вещи различные, это различие вызывало появление ослепляющего высокомерия, обманчивой хитрости и пороков, составляющих их свиту. С другой стороны, из свободного и независимого, каким был человек первоначально, он превратился как бы в подвластного всей природе, особенно же ему подобным, рабом которых до некоторой степени он становится, даже становясь их господином. Если он богат, он нуждается в их услугах, если он беден, он нуждается в их помощи, и даже при среднем достатке он все равно не в состояние обойтись без них. Он должен поэтому постоянно заинтерисовать их в своей судьбе, заставить их находить действительную или мнимую выгоду в том, чтобы содействовать его благополучию, а это делает его лукавым и изворотливым с одними, надменным и жестоким с другими и ставит его в необходимость обманывать тех, в ком нуждается, если он не может заставить их себя бояться и не находит выгодным у них заискивать. Ненасытное честолюбие, страсть увеличивать свое благосостояние, не столько ввиду истинных потребностей, сколько для того, чтобы стать выше других внушают всем людям низкую склонность вредить друг другу и тайную зависть, тем более опасную, что, желая вернее нанести удар, она часто прикрывается личиной благожелательности. Словом, конкуренция и соперничество, с одной стороны, а с другой стороны противоположность интересов и скрытое желание обогатиться за счет другого ближайшие последствия возникновения собственности, таковы неотлучные спутники нарождающегося неравенства.
Прежде чем изобретены были особые знаки, заменяющие всякие ценности, богатство могло состоять почти исключительно в землях и стадах скота, являвшихся единственными реальными благами, которыми могли владеть люди. Но когда поземелтные владения, переходившие по наследству из рода в род настолько увеличились в размерах и числе, что покрыли собой всю землю и соприкасались между собой, то одни из них могли возрастать только за счет других. Те люди, которые остались ни при чем, благодаря тому что слабость или беспечность помешали им в свою очередь приобрести земельные участки, стали бедняками, ничего не потеряв, потому что не изменились когда все изменилось вокруг них, и принуждены были получать пропитание из рук богатых или же похищать его у них. Отсюда возникли мало-помалу, в зависимости от различий в характере тех и других, господство и рабство или насилия и грабежи. Богатые же со своей стороны, едва ознакомившись с удовольствием властвовать, стали скоро презирать всех остальных и, пользуясь прежними рабами для подчинения новых, только и помышляли, что о порабощении и угнетении своих соседей, подобно прожорливым волкам которые, раз отведав человеческого мяса, отвергают всякую другую пищу и желают пожирать только людей.
Таким образом, наиболее могущественные или наиболее бедствующие, основываясь на своей силе или на своих нуждах, стали приписывать себе своего рода право на имущество другого, равносильное в их глазах праву собственности, и за уничтожением равенства последовали жесточайшие смуты. Захваты богатых, разбои бедных, разнузданные страсти и тех и других, заглушая естественное сострадание и слабый еще голос справедливости, сделали людей скупыми, честолюбивыми и злыми. Началась бесконечная борьба между правом сильного и правом первого завладевшего, приводившая к постоянным столкновениям и убийствам. Возникающее общество стало театром ожесточеннейшей войны. Погрязший в преступлениях и пороках и впавший в отчаяние род человеческий не мог уже не вернуться назад, ни отказаться то сделанных им злочастных приобретений; употребляя во зло свои способности, которые могли служить лучшим его украшением, он готовил себе в грядущем только стыд и позор и сам привел себя на край гибели...
Если мы проследим за прогрессом неравенства в связи с этими различными переворотами, то увидим, что возникновение законов и права собственности было начальным пунктом этого прогресса, установление магистратуры вторым, а третьим, и последним, изменение правомерной власти в основанную на произволе: так что различие между богатыми и бедными было узаконено первой эпохой, различие сильными и слабыми второй, а третьей различие между господином и рабом. Это последняя ступень неравенства, тот предел, к которому приводят все остальные, если только новые перевороты не уничтожат совершенно управления или не приблизят его к правомерному устройству...
Я попытался изложить историю происхождения и развития неравенства, возникновения политических обществ и злоупотреблений, которыми открывают они место, настолько все это может быть выведено из природы человека, при свете одного только разума и независимо то священных догм, дающих верховной власти санкцию божественного права. Из изложения этого видно, что неравенство, почти ничтожно в естественном состоянии, усиливается и растет в зависимости от развития наших способностей и успехов человеческого ума и становится наконец прочным и правомерным благодаря возникновению собственности и законов. Из него следует далее, что нравственное неравенство, узаконенное одним только положительным правом, противно праву естественному, поскольку оно не совпадает с неравенством физическим. Это различие достаточно ясно показывает, что должны мы думать о том виде неравенства, которое царит среди всех цивилизованных народов, так как естественное право, как бы мы его не определяли, очевидно, не может допустить, чтобы дитя властвовало над старцем, чтобы глупец руководил мудрецом и горсть людей утопала в роскоши, тогда как огромное большинство нуждается в самом необходимом...

Руссо Ж.Ж. О причинах неравенства // Антология мировой философии: В 4 т. М., 1970. Т. 2. С. 560-567.

Я хочу исследовать, возможен ли в гражданском состоянии какой-либо
принцип управления, основанного на законах и надежного, если принимать людей
такими, каковы они, а законы - такими, какими они могут быть (2). В этом
Исследовании я все время буду стараться сочетать то, что разрешает право, с
тем, что предписывает выгода, так, чтобы не оказалось никакого расхождения
между справедливостью и пользою (3).
Я приступаю к делу, не доказывая важности моей темы. Меня могут
спросить: разве я государь или законодатель, что пишу о политике. Будь я
государь или законодатель, я не стал бы терять время на разговоры о том, что
нужно делать, - я либо делал бы это, либо молчал.
Поскольку я рожден гражданином свободного Государства и членом суверена
(4), то, как бы мало ни значил мой голос в общественных делах, права
подавать его при обсуждении этих дел достаточно, чтобы обязать меня уяснить
себе их сущность, и я счастлив, что всякий раз, рассуждая о формах
Правления, нахожу в моих розысканиях все новые причины любить образ
Правления моей страны.

Глава I
ПРЕДМЕТ ЭТОЙ ПЕРВОЙ КНИГИ

Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах (5). Иной мнит себя
повелителем других, что не мешает ему быть рабом в большей еще мере, чем они
(6). Как совершилась эта перемена? Не знаю. Что может придать ей законность?
Полагаю, что этот вопрос я смогу разрешить.
Если бы я рассматривал лишь вопрос о силе и результатах ее действия, я
бы сказал: пока народ принужден повиноваться и повинуется, он поступает
хорошо но если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо,
сбрасывает его, - он поступает еще лучше ибо, возвращая себе свободу по
тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания
вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать. Но
общественное состояние - это священное право, которое служит основанием для
всех остальных прав. Это право, однако, не является естественным
следовательно, оно основывается на соглашениях. Надо выяснить, каковы эти
соглашения. Прежде чем приступить к этому, я должен обосновать те положения,
которые я только что выдвинул.

Глава II
О ПЕРВЫХ ОБЩЕСТВАХ

Самое древнее из всех обществ и единственное естественное - это семья
(7). Но ведь и в семье дети связаны с отцом лишь до тех пор, пока нуждаются
в нем. Как только нужда эта пропадает, естественная связь рвется. Дети,
избавленные от необходимости повиноваться отцу, и отец, свободный от
обязанности заботиться о детях, вновь становятся равно независимыми. Если
они и остаются вместе, то уже не в силу естественной необходимости, а
добровольно сама же семья держится лишь на соглашении.
Эта общая свобода есть следствие природы человека. Первый ее закон -
самоохранение, ее - первые заботы те, которыми человек обязан самому себе, и
как только он вступает в пору зрелости, он уже только сам должен судить о
том, какие средства пригодны для его самосохранения, и так он становится сам
себе хозяином.
Таким образом, семья - это, если угодно, прообраз политических обществ,
правитель - это подобие отца, народ - детей, и все, рожденные равными и
свободными, если отчуждают свою свободу, то лишь для своей же пользы. Вся
разница в том, что в семье любовь отца к детям вознаграждает его за те
заботы, которыми он их окружает, - в Государстве же наслаждение властью
заменяет любовь, которой нет у правителя к своим подданным.
Гроций отрицает, что у людей всякая власть устанавливается для пользы
управляемых (8): в качестве примера он приводит рабство*. Чаще всего в своих
рассуждениях он видит основание права в существовании соответствующего
факта. Можно было бы применить методу более последовательную, но никак не
более благоприятную для тиранов.
_____________
* "Ученые розыскания о публичном праве часто представляют собою лишь
историю давних злоупотреблений, и люди совершенно напрасно давали себе труд
слишком подробно их изучать". - (Трактат (12) о выгодах Фр [анции] в
сношениях с ее соседями г-на маркиза д'А[ржансона], напечатанный у Рея в
Амстердаме). Именно это и сделал Гроций.

По мнению Гроция, стало быть, неясно, принадлежит ли человеческий род
какой-нибудь сотне людей или, наоборот, эта сотня людей принадлежит
человеческому роду и на протяжении всей своей книги он, как будто,
склоняется к первому мнению. Так же полагает и Гоббс (9). Таким образом
человеческий род оказывается разделенным на стада скота, каждое из которых
имеет своего вожака, берегущего оное с тем, чтобы его пожирать.
Подобно тому, как пастух - существо высшей природы по сравнению с его
стадом, так и пастыри людские, кои суть вожаки людей, - существа природы
высшей по отношению к их народам. Так рассуждал, по сообщению Филона (10),
император Калигула, делая из такой аналогии тот довольно естественный вывод,
что короли - это боги, или что подданные - это скот.
Рассуждение такого Калигулы возвращает нас к рассуждениям Гоббса и
Гроция. Аристотель прежде, чем все они (11) говорил также, что люди вовсе не
равны от природы, но что одни рождаются, чтобы быть рабами, а другие -
господами.
Аристотель был прав но он принимал следствие за причину. Всякий
человек, рожденный в рабстве, рождается для рабства ничто не может быть
вернее этого. В оковах рабы теряют все, вплоть до желания от них
освободиться (13), они начинают любить рабство, подобно тому, как спутники
Улисса (14) полюбили свое скотское состояние*.
___________
* См. небольшой трактат Плутарха, озаглавленный: О разуме бессловесных.
Уступать силе - это акт необходимости, а не воли в крайнем случае, это -
акт благоразумия. В каком смысле может это быть обязанностью?

Итак, если существуют рабы по природе, так только потому, что
существовали рабы вопреки природе. Сила создала первых рабов, их трусость
сделала их навсегда рабами.
Я ничего не сказал ни о короле Адаме, ни об императоре Ное (15), отце
трех великих монархов, разделивших между собою весь мир, как это сделали
дети Сатурна (16), в которых иногда видели этих же монархов. Я надеюсь, что
мне будут благодарны за такую мою скромность ибо, поскольку я происхожу
непосредственно от одного из этих государей и, быть может, даже от старшей
ветви, то, как знать, не оказался бы я после проверки грамот вовсе даже
законным королем человеческого рода? Как бы там ни было, никто не станет
отрицать, что Адам был властелином мира, подобно тому, как Робинзон (17) -
властелином своего острова, пока он оставался единственным его обитателем, и
было в этом безраздельном обладании то удобство, что монарху, прочно
сидевшему на своем троне, не доводилось страшиться ни мятежей, ни войн, ни
заговорщиков.

Глава III
О ПРАВЕ СИЛЬНОГО

Самый сильный никогда не бывает настолько силен, что бы оставаться
постоянно повелителем, если он не превратит своей силы в право, а
повиновения ему - в обязанность. Отсюда - право сильнейшего оно называется
правом как будто в ироническом смысле, а в действительности его возводят в
принцип. Но разве нам никогда не объяснят смысл этих слов? Сила - это
физическая мощь, и я никак не вижу, какая мораль может быть результатом ее
действия.
Предположим на минуту, что так называемое право сильнейшего существует.
Я утверждаю, что в результате подобного предположения получится только
необъяснимая галиматья ибо, если это сила создает право, то результат
меняется с причиной, то есть всякая сила, превосходящая первую, приобретает
и права первой. Если только возможно не повиноваться безнаказанно, значит
возможно это делать на законном основании, а так как всегда прав самый
сильный, то и нужно лишь действовать таким образом, чтобы стать сильнейшим.
Но что же это за право, которое исчезает, как только прекращается действие
силы? Если нужно повиноваться, подчиняясь силе, то нет необходимости
повиноваться, следуя долгу и если человек больше не принуждается к
повиновению, то он уже и не обязан это делать. Отсюда видно, что слово
"право" ничего не прибавляет к силе. Оно здесь просто ничего не значит.
Подчиняйтесь властям. Если это означает - уступайте силе, то заповедь
хороша, но излишняя я ручаюсь, что она никогда не будет нарушена. Всякая
власть - от Бога (18), я это признаю но и всякая болезнь от Него же: значит
ли это, что запрещено звать врача? Если на меня в лесу нападает разбойник,
значит, мало того, что я должен, подчиняясь силе, отдать ему свой кошелек
но, даже будь я в состоянии его спрятать, то разве я не обязан по совести
отдать ему этот кошелек? Ибо, в конце концов, пистолет, который он держит в
руке, - это тоже власть.
Согласимся же, что сила не творит право и что люди обязаны повиноваться
только властям законным. Так перед нами снова возникает вопрос, поставленный
мною в самом начале.

Глава IV
О РАБСТВЕ (19)

Раз ни один человек не имеет естественной власти над себе подобными и
поскольку сила не создает никакого права, то выходит, что основою любой
законной власти среди людей могут быть только соглашения.
Если отдельный человек, говорит Гроций (20), может, отчуждая свою
свободу, стать рабом какого-либо господина, то почему же не может и целый
народ, отчуждая свою свободу, стать подданным какого-либо короля? Здесь
много есть двусмысленных слов, значение которых следовало бы пояснить
ограничимся только одним из них - "отчуждать". Отчуждать - это значит
отдавать или продавать (21). Но человек, становящийся рабом другого, не
отдает себя он, в крайнем случае, себя продает, чтобы получить средства к
существованию. Но народу - для чего себя продавать? Король не только не
предоставляет своим подданным средства к существованию, более того, он сам
существует только за их счет, а королю, как говорит Рабле (22), немало надо
для жизни. Итак, подданные отдают самих себя с условием, что у них заберут
также их имущество? Я не вижу, что у них останется после этого.
Скажут, что деспот обеспечивает своим подданным гражданский мир. Пусть
так, но что же они от этого выигрывают, если войны, которые им навязывает
его честолюбие, если его ненасытная алчность, притеснения его правления
разоряют их больше, чем это сделали бы их раздоры? Что же они от этого
выигрывают, если самый этот мир становится одним из их бедствий? Спокойно
жить и в темницах, но разве этого достаточно, чтобы чувствовать себя там
хорошо! Греки, запертые в пещере Циклопа (23), спокойно жили в ней, ожидая
своей очереди быть съеденными.
Утверждать, что человек отдает себя даром, значит - утверждать нечто
бессмысленное и непостижимое: подобный акт незаконен и недействителен уже по
одному тому, что тот, кто его совершает, находится не в здравом уме.
Утверждать то же самое о целом народе - это значит считать, что весь он
состоит из безумцев: безумие не творит право (24).
Если бы каждый и мог совершить отчуждение самого себя, то он не может
этого сделать за своих детей они рождаются людьми и свободными их свобода
принадлежит им, и никто, кроме них, не вправе ею распоряжаться. До того, как
они достигнут зрелости, отец может для сохранения их жизни и для их
благополучия принять от их имени те или иные условия, но он не может отдать
детей безвозвратно и без условий, ибо подобный дар противен целям природы и
превышает отцовские права. Поэтому, дабы какое-либо самовластное Правление
стало законным, надо, чтобы народ в каждом своем поколении мог сам решать
вопрос о том, принять ли такое Правление или отвергнуть его но тогда это
Правление не было бы уже самовластным.
Отказаться от своей свободы - это значит отречься от своего
человеческого достоинства, от прав человеческой природы, даже от ее
обязанностей. Невозможно никакое возмещение для того, кто от всего
отказывается. Подобный отказ несовместим с природою человека лишить
человека свободы воли - это значит лишить его действия какой бы то ни было
нравственности. Наконец, бесполезно и противоречиво такое соглашение, когда,
с одной стороны, выговаривается неограниченная власть, а с другой -
безграничное повиновение. Разве не ясно, что у нас нет никаких обязанностей
по отношению к тому, от кого мы вправе все потребовать? И разве уже это
единственное условие, не предполагающее ни какого-либо равноценного
возмещения, ни чего-либо взамен, не влечет за собою недействительности
такого акта? Ибо какое может быть у моего раба право, обращенное против
меня, если все, что он имеет, принадлежит мне, а если его право - мое, то
разве не лишены какого бы то ни было смысла слова: мое право, обращенное
против меня же?
Гроций и другие видят происхождение так называемого права рабовладения
еще и в войнах (25). Поскольку победитель, по их мнению, вправе убить
побежденного, этот последний может выкупить свою жизнь ценою собственной
свободы, - соглашение тем более законное, что оно оборачивается на пользу
обоим.
Ясно, однако, что это так называемое право убивать порожденных ни в
коей мере не вытекает из состояния войны. Уже хотя бы потому, что люди,
пребывающие в состоянии изначальной независимости, не имеют столь постоянных
отношений между собою, чтобы создалось состояние войны или мира от природы
люди вовсе не враги друг другу (26). Войну вызывают не отношения между
людьми, а отношения вещей, и поскольку состояние войны может возникнуть не
из простых отношений между людьми, но из отношений вещных, постольку не
может существовать войны частной (27), или войны человека с человеком, как в
естественном состоянии, где вообще нет постоянной собственности, так и в
состоянии общественном, где все подвластно законам.
Стычки между отдельными лицами, дуэли, поединки суть акты, не создающие
никакого состояния войны что же до частных войн, узаконенных Установлениями
Людовика IX (28), короля Франции, войн, что прекращались Божьим миром (29),
- это злоупотребления феодального Правления, системы самой бессмысленной
(30) из всех, какие существовали, противной принципам естественного права и
всякой доброй политии.
Итак, война - это отношение отнюдь не человека к человеку, но
Государства к Государству, когда частные лица становятся врагами лишь
случайно и совсем не как люди и даже не как граждане*, но как солдаты не
как члены отечества, но только защитники его.
____________
* Римляне, которые знали и соблюдали право войны более, чем какой бы то
ни было народ в мире, были в этом отношении столь щепетильны, что гражданину
разрешалось служить в войске добровольцем лишь в том случае, когда он
обязывался сражаться против врага и именно против определенного врага. Когда
легион, в котором Катон-сын (31) начинал свою военную службу под
командованием Попилия, был переформирован, Катон-отец написал Попилию (32),
что, если тот согласен, чтобы его сын продолжал служить под его началом, то
Катона-младшего следует еще раз привести к воинской присяге, так как первая
уже недействительна, и он не может более сражаться против врага. И тот же
Катон писал своему сыну, чтобы он остерегся принимать участие в сражении, не
принеся этой новой присяги. Я знаю, что мне могут противопоставить в этом
случае осаду Клузиума (33) и некоторые другие отдельные факты, но я здесь
говорю о законах, обычаях. Римляне реже всех нарушали свои законы, и у них
одних были законы столь прекрасные.

 ΛΛΛ     >>>   

Руссо Ж. О причине неравенства философии 7 деятельности
Имеются ли в виду отношения человека к человеку
Могла быть названа в печати
Таким образом
Так как голоса считались только по центуриям
Философия. Розов Н. Подход к проблеме смысла истории

сайт копирайтеров Евгений