<<<     ΛΛΛ     >>>   

Итак, в числе слагаемых жизненного мира мы обнаружили ближайшую к каждому из нас вещь — его собственное тело. В столкновении или контакте с ним появляются и все остальные тела, размещаемые в определенных областях человеческого мира в соответствии с некоторой перспективой. Но это не должно заслонять от нас того факта, что одновременно (не раньше и не позже, а именно одновременно) вещи служат средствами для жизни или, напротив, помехами на нашем жизненном пути. Иначе говоря, бытие каждой вещи не состоит в том, чтобы быть самой по себе и в себе — вещи имеют лишь бытие для чего-то. Поэтому мы используем понятие «бытия для чего-то», обозначая изначальное бытие вещей как «жизненных дел», занятий, значимостей. Ведь понятие каждой вещи как бы говорит нам, чем она является, в чем состоит ее бытие, высказанное, выраженное в таком определении, характеристике. Вспомним детскую игру: дети подходят к взрослому и, желая поставить его в тупик, спрашивают: «А что такое трещотка?» Не зная, что ответить, поскольку в данном случае трудно подыскать нужные слова, взрослый автоматически делает своей рукой круговые движения, будто и

532

впрямь вращая трещотку. Конечно, выглядит это по меньшей мере странно — дети смеются. Подобное движение, по сути, представляет собой некую действующую шараду, чья разгадка заключена в определенном предмете, который нужно крутить. Словом, трещотка — это то, с чем надо что-то сделать, таково ее «бытие для чего-то». Еще пример. Когда спрашивают: «Что такое велосипед?» — у нас в ногах инстинктивно возникает какое-то круговое движение, и гораздо раньше, чем мы подыщем нужный ответ. Что ж, определение, которое в конце концов строго описывает бытие трещотки, велосипеда, неба, горы, дерева и т. д., оказывается не чем иным, как словесным выражением смысла этих движений. Мы просто-напросто узнаем, что делает человек с каким-либо предметом или чему он подвергается с его стороны. А значит, любое определение — это описание жизненной сцены!.

Но мы не ставим вопроса, что же такое вещи в их абсолютном смысле, если все-таки предположить, что вещи могут чем-то быть абсолютно. Мы лишь хотим строго конкретно определить, что явно (а не предположительно) представляют собой вещи «тут», иначе говоря, в области той первичной, радикальной реальности, каковой и является наша жизнь. Такое бытие вещей, как выяснилось, есть

1 Изначальная сущность вещей состоит, таким образом, в том, чтобы быть для чего-то пригодным или, напротив, непригодным. Что говорить — сама метафизика возникла в Древней Греции в первой трети V века как поиск бытия вещей. Под последним подразумевалось то, чем вещи являются самостоятельно, а не чем они служат просто для нас. Это было «бытие в себе» и «бытие само по себе». С тех пор вот уже двадцать пять веков наука, которую в конце XVII столетия один из картезианцев назвал онтологией, бьется над загадкой этого бытия вещей. Продолжительность ее усилий свидетельствует о том, что искомое бытие вещей до сих пор обнаружить не удалось. И мы вправе подозревать, что такового бытия вещей не существует вообще, а вернее, если даже и существует, то оно, безусловно, сомнительно, иначе говоря, вещи не проявляют его очевидно. Вот откуда трудности в данном вопросе. Поэтому я уже давно пришел к смелой мысли, что бытие вещей — именно их собственное, независимое от человека бытие — есть такая же гипотеза, как и прочие научные идеи. Но развивать эту точку зрения — то же самое, что совершить переворот во всей философии — дело чудовищной трудности, от которого, к счастью, мы можем сейчас уклониться, поскольку наш курс лекций не затрагивает онтологии. Скажу одно. Среди множества ответов на вопрос: «Что такое вещи?» — самый удачный принадлежит Аристотелю, который сказал, что вещи суть субстанции и, следовательно, состоят в конечном счете в субстанциальности. Однако этот ответ давно признан неудовлетворительным, и европейским мыслителям приходится искать иные решения.

533

не предполагаемое «бытие в себе», а их очевидное «бытие для чего-то», способность помогать или мешать нам в нашей жизни. Другими словами, бытие вещей как pragmata дел и значимостей — это не их субстанциальность, а их пригодность, полезность (причем как с положительным знаком качеств, так и с отрицательным, то есть непригодность вещей, их способность причинять вред и препятствовать осуществлению наших планов).

Действительно, если рассматривать указанные свойства вещей (для простоты мы берем лишь их пригодность, а не способность выступать в качестве помех), легко обнаруживается следующее: всякая вещь служит для какой-то другой, а та в свою очередь еще для какой-то, третьей, и так далее, шаг за шагом, звено за звеном в цепи средств, служащих для чего-то, ведущих, в конце концов, к цели, поставленной человеком. Например, сера применяется для изготовления пороха; порохом заряжают ружья и пушки, а последние необходимы для войны. Наконец, война служит еще для каких-то целей. Подобная цепь разнообразных средств «для чего-то», заканчивающаяся войной, далеко не единственная из тех, что восходят к столь нужному для изготовления пороха веществу, как сера, поскольку порохом заряжают также охотничьи винтовки и ружья, а охота — занятие, в корне отличное от войны. У охоты иные цели, которые я попытался детально охарактеризовать в предисловии к книге об охотничьем искусстве, написанной графом де Йебесом*, человеком, который охотился на всех широтах и зевал от скуки на всех светских раутах; иными словами, тем, кто в лесу охотился на сурка, а в гостях спал, как сурок. Продолжив наши рассуждения об использовании серы и пороха, мы без труда обнаружим еще одну — третью — цепочку, исходящую от них. С помощью пороха устраивают фейерверк, без которого не обходится ни один народный праздник. А праздники — это замечательные события, происходящие в мире каждого.

Итак, вещи суть «положительные» или «отрицательные» назначения, формирующие сложнейшие связи и порождающие разного рода деяния, как, например, война, охота, праздник. Внутри общего мира они образуют малые. Так, в большом мире существуют миры религии, искусства, литературы, науки, бизнеса. Их я называю «прагмати-

«Двадцать лет охоты на крупного зверя» графа де Йебеса (см. Obras completas, t. IV).

534

ческими полями». Вот последний на данный момент структурный закон, который гласит: наш мир, или мир каждого человека, представляет собой не totum revolutum*, a нечто, организованное в «прагматические поля». Всякая вещь принадлежит к одному или нескольким полям, где она связывает свое «бытие для чего-то» с подобным же бытием других вещей, и так далее. Данные «прагматические поля», или поля «дел и значимостей», — в той или иной мере, непосредственно или опосредованно — состоят из тел. Поэтому все они более или менее точно локализованы, то есть приписаны преимущественно к неким пространственным областям. Вместо термина «поле» можно использовать выражение «прагматическая область». Но я предпочиI таю говорить именно о «полях», поскольку этот термин новейшей физики обозначает пространство чисто динамических отношений. Практические, или прагматические, отношения между людьми и вещами (и наоборот) — не материальные, а динамические, хотя в конечном счете они телесны. В нашем жизненном мире вообще нет ничего материального. Ни мое тело, ни вещи, с которыми оно сталкивается, не материальны. Точнее — и первое, и последнее суть столкновения, динамика в чистом виде.

Каждый из нас живет в некой бескрайней области: в Мире, но в мире своем, то есть отдельного, конкретного человека. Данный мир состоит из «полей дел и значимостей», расположенных в пространстве. Все, что предстает перед нами, непременно является как нечто, принадлежащее к одному из данных полей, областей. Обратив внимание на какой-нибудь предмет, мы тут же относим его к некоторому полю, области или — если угодно — стороне жизни. У вещей свои имена, иначе говоря, среди вещей, с которыми мы встречаемся, встречаются имена вещей. Поэтому произнося какое-нибудь слово, мы вслух или про себя говорим: названное — из такой-то области жизни. Если я скажу «платье», присутствующие дамы, словно корабль, который ложится на курс, мгновенно направят внимание к той стороне жизни, которая именуется «искусством красиво одеваться»; если же я произнесу слова «план Маршалла», мои слушатели, совсем не вникая в суть, подтолкнут (если можно так выразиться) слова к известной стороне жизни, именуемой «международная политика». Я сказал

Нечто беспорядочное (лат.).

535

«если можно так выразиться», а теперь опускаю этот словесный оборот, поскольку, говоря «подтолкнут», я имею в виду подлинную реальность. Даже с помощью относительно чувствительных физических приборов можно доказать: когда мы слышим какое-нибудь слово, происходит моментальное сжатие мускулов (его как раз и регистрирует стрелка индикатора), порождающее импульс, который «толкает» что-то — в данном случае слово — в определенном пространственном направлении. Какая тема для психологических исследований! Наше воображение содержит целую диаграмму мира, и в ее квадрантах, частях мы размещаем абсолютно все, включая даже то, что не является непосредственно телесным и называется «духовным», как, например, идеи, чувства и т. д. И очень любопытно, к какой части воображаемой диаграммы каждый из нас относит (подталкивает) слова, которые он слышит и произносит1.

Жизненный мир, а значит, и жизнь в мире сформированы взаимоориентацией разных сторон, называемых мной «прагматическими полями». Именно здесь нам дана уникальная возможность увидеть (хотя я вовсе не собираюсь уделять этой теме много внимания), что такое поэтический гений, да и сама поэзия. В моих трудах я постоянно подчеркиваю, что поэзия — это способ познания или же что поэзия — это правда. Разница между поэтической и научной истинами не играет роли, ибо и поэзия, и наука говорят о вещах истинных, реально присутствующих в ми-

1 Моя тетя, например, произнося слово «дьявол», устремляла гневный взор к центру Земли, энергично кивая головой. По всей вероятности, ад находится для нее там, внизу, и она без колебаний, словно видя все своими глазами, помещала дьявола именно туда. Если бы, к примеру, описанные выше лабораторные исследования производились надо мной, я бы предложил проверить мою реакцию на выражение «Парижская конференция». Бесспорно, я тотчас соотнесу его с той стороной моей жизни, которую называю «международная политика». Это значит, что мои мускулы подтолкнут данное выражение вниз и куда-то вбок, по линии, пересекающей горизонт под косым углом. Такова замысловатая пантомима (а ведь мы, и в особенности наше тело, — не что иное, как пантомима) позволяет судить, как я ненавижу любую политику, считая ее, по сути, чем-то крайне вредным и вместе с тем неизбежным во всяком обществе. Я позволил себе роскошь констатировать этот факт моей умственной жизни, не приводя каких-либо аргументов или объяснений, поскольку надеюсь: мне еще не раз предстоит продемонстрировать, что же такое политика и почему в мире процветает столь странное и в то же время столь необходимое дело. Вот тогда-то мы и поймем, почему любая политика (в том числе лучшая) так или иначе никуда не годится. По крайней мере (и независимо от приносимой пользы) также никуда не годятся для нее костыли и хирургическое вмешательство.

536

ре, где они обретают свои истины. Так, у Пруста — величайшего романиста нашей эпохи — не было ни малейшего научного представления о том, что жизнь и мир человека организованы связью сторон. Но обратимся к его «атмосферному» роману. Уже в первых томах писатель рассказывает о юноше, наделенном необычайной впечатлительностью, короче говоря, о самом себе. Летом он отдыхает в Отель Палас, на престижном курорте в одном из нормандских селений. По вечерам герой гуляет с родителями, выбирая иногда маршрут налево, а иногда — направо. Дорога налево вела к дому Свана; это был друг семьи из незнатного еврейского рода, обладавший редким даром элегантности, к которой примешивалась определенная доля извращенности. Путь направо выводил к летней резиденции Германтов, древнего аристократического рода. Несмотря на свое происхождение и положение (еврей и незнатен), Сван все же как-то соприкасался с миром Германтов. Но г, данное обстоятельство лишь подчеркивало различие между

двумя мирами. Сван и Германты — это своего рода проти1 воположные части света, два мира, две стороны, откуда поI переменно в душу героя дули ветры радостей и скорбей, | восторгов и пристрастий, влечений и разочарований. И вот S два тома эпопеи Пруст гениально называет «В сторону Свана» и «В сторону Германтов». В свете сказанного на | предыдущих лекциях данные заглавия как нельзя лучше ? подходят в качестве технических терминов подлинно науч| ной теории жизни. Вот как важно каждому представлять, каковы те стороны, части света, откуда напористо и страстно дуют на него ветры жизни!

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Общество избавляет нас от усилий самим придумывать себе завтрак говорят желание
Поставленной человеком
ОртегаиГассет Х. Человек и люди современной философии 5 человек
Обозначает реальность исключительную
ОртегаиГассет Х. Человек и люди современной философии 7 человек