<<<     ΛΛΛ     >>>   

 — разделение, расчленение, рассосредоточение, расположение в пространстве. Через смысловую близость с "промежутком", "интервалом" устанавливается связь между пространственными и временными значениями: в этом смысле "разбивка" часто
1 Кстати сказать, элемент "archi" встречается еще в целом ряде французских терминов, и во всех этих случаях он переводится нами как "прото"- (прото-синтез, прото-след, прото-насилие). Почти синонимичны всем этим понятиям с "archi" те же самые понятия с "originaire" (у нас соответственно первосинтез, первослед, первонасилие). Эти пары варьирующихся понятий (прото-след и первослед; прото-синтез и первосинтез; прото-наличие и первонасилпе) не имеют в оригинале четких смысловых различий. По-видимому, возникновение параллельных схем терминообразования обусловлено языковыми истоками: в одном случае греческим, в другом - немецким (так, французские термины с originaire возникают нередко при переводе немецкого Ur-). В любом случае читатель может быть спокоен: мы последовательно переводили (archi-) как "прото-", a originaire - как "перво-".

[95]
выступает как своего рода условие любых операций с пространством, а также со(рас)членения пространства со временем, подкрепляя этим пространственно-временной смысл differAnce. В русских работах о Деррида иногда используется латинизм "спасиализация". Однако у Деррида термин spacialisation, в отличие от espacement, встречается редко; мы переводим его "опространствливание" (а соответственно spacialite — "пространственность").
В подавляющем большинстве контекстов употребления слова espacement в "О грамматологии" значение артикуляции, расчленения пространства безусловно преобладает над значением пространственной вместимости. Так, разбивка — это синоним пунктуации (пауза, пробел, интервал); это природное и культурное явление (тропинки в тропиках; разделение на слова при письме); хотя, разумеется, невма предполагает особую вокализацию без разбивки, все равно уже в пении действует интервал, этот "суровый закон разбивки", а язык тем более требует разбивки и размещения в пространстве: он просто обречен на разбивку, поскольку людское рассеяние никогда не преодолевается; благодаря разбивке в наличие внедряется интервал и происходит расчленение на представление и представляющее; разбивка — это артикуляция образов, которая касается пространства в живописи и времени в музыке; разбивка — это пауза между желанием и наслаждением и т. д.

Членораздельность, артикуляция (articulation)

Главные варианты перевода этого термина — членораздельность, артикуляция, реже: расчленение, сочленение, узел. В языке, например, дело идет о "членораздельной" речи, но когда имеется в виду развитие языка, можно сказать, что тут напевная интонация сменяется "артикуляцией"2.

Восполнение, восполнительность (supplement, supplementarite)

Знаменитый термин, взятый Деррида у Руссо. В русских переводах Руссо на его месте, как уже отмечалось, стоит либо слово "замена", либо ничего не стоит, поскольку оно не было терминологическим ни для Руссо, ни — естественно - для его русских переводчиков. У Деррида оно может озна-
2 Большие трудности возникали из-за отсутствия в русском философском языке традиции перевода феноменологических терминов; эта традиция только сейчас начинает вырабатываться. В данном случае дело осложнялось дополнительным культурным и концептуальным преломлением: речь идет о немецкой феноменологии в ее французской интерпретации. Однако даже в тех случаях, когда определенная традиция перевода имелась в культуре, это подчас ничем не могло помочь ни нам, ни читателю. Как известно, "О грамматологии" - это текст о других текстах, прежде всего - Руссо. Казалось бы, Руссо — это не французская феноменология: он уже успел прочно войти в русскую культуру, и стало быть, нам есть на что опереться. Однако применительно к тому, что Деррида считает важным в Руссо, чтение этого автора по-русски оказывается бесполезным, поскольку то, что было важно для Деррида, не тематизировалось автором и не сохранялось переводчиками.

[96]
чать настолько разные вещи, что оказывается фактически непереводимым. С одной стороны, оно обозначает интимный опыт Руссо, связанный с мастурбацией (так, в "Исповеди" Руссо говорит о dangereux supplement, т. е. о грехе и опасности этой практики, причем эта фраза становится заглавием важного раздела в "О грамматологии"). С другой стороны, оно обозначает у Деррида особую логику, неподвластную логике исключенного третьего. Найти такое слово, которое годилось бы и для обозначения интимного опыта, и для предельных обобщений в логике "нетождества", практически невозможно. В общем смысле под supplement Руссо имеет в виду разнообразные процессы, связанные с переходом от природы к культуре, от доязыкового состояния — к языку или, вообще, с таким агрессивным вторжением извне, которое нарушает изначальную полноту и безмятежное тождество природы. Однако логика самого Деррида иная: природная полнота и чистота — это миф, а то, что кажется "вторгающимся извне", на самом деле изначально присутствует в природе (у Деррида это относится не только к природе, но и к любым процессам в человеческом мире).
В списке вариантов терминов supplement и supplementarite, предложенных переводчиками и исследователями Деррида, чаще других встречаются следующие:
— дополнение, дополнительность: возникающая при этом ассоциация с "принципом дополнительности" Нильса Бора либо неуместна, либо ограниченно уместна; к тому же тут часто путают complement, complementaire" — (это ближе к боровской дополнительности) и supplement, supplementaire, что далеко не одно и то же 3;
— прибавка, прибавочность (неуместные политэкономические ассоциации),
— добавка — слишком конкретное слово;
— приложение (слишком узкий по смыслу термин).
За неимением лучшего нам пришлось остановиться на слове "восполнение", завидуя переводчикам на те европейские языки, которые здесь могли ограничиться калькой. Это слово имеет достаточно широкое и нейтральное значение и позволяет образовать более абстрактное понятие — восполнительность — хотя и непривычное, но не нагруженное неуместными ассоциациями. Конечно, приходится сожалеть о том, что корневой элемент в этом слове — "полнота": в принципе, это не тот смысловой обертон, которого просит деконструкция. Однако тот же корень "полнота" и в русском "дополнении", и конечно, во франко-латинском sup-plement. He забудем и о том, что позиция этого слова в книге
3 Проблематику дополнительности Н. Бора применительно к деконструкции рассматривает в своей монографии "Complementarity..." А. Плотницкий.

[97]
неоднозначна: у Руссо оно существует в мире наличии и полнот, но ухитряется вырваться в другой мир и другую логику.
В данном случае мы не только не отступаем от столь любимого Деррида этимологического принципа, но даже усиливаем его, обращаясь через голову существующих различий к исходному латинскому корню. В самом деле, supplement — это стержень группы однокоренных слов, смысл которых в современном французском языке отчасти разошелся:
это supplementaire, supplementarite, о которых уже шла речь, далее — suppleance, suppleant (заменитель, сменщик), а также suppleer (может означать и добавление, и замену). Контексты употребления этих слов в той или иной степени покрываются введенным нами термином "восполнение". Есть такие случаи, когда передаваемый смысл требовал бы полной развертки всех возможных замен и сдвигов (приложение, добавление, дополнение, восполнение, замена, подмена), но обычно преобладает какое-то одно значение из этого ряда.
Не забудем, что Деррида пользуется целым рядом частичных синонимов к "supplement": для них мы и зарезервируем соответственно "замену" (substituer, remplacer) и "добавку", "добавление" (ajouter, additionner).
Мы видим, что подбор эквивалентов есть столь же дело интуиции, сколь и расчета. Любое интуитивно принимаемое решение всегда может быть оспорено или подтверждено целым рядом общезначимых критериев и потому в принципе должно обсуждаться. Отсюда и своя мораль. Идеальных решений практически не бывает. Всегда можно назвать такие контексты, в которых больше подходило бы другое слово. Однако разовая уместность никогда не является основанием для выбора общего термина: выбор эквивалента, который сохраняется как терминологическая единица, требует "системного подхода": учета всех смысловых контекстов употребления слова, его синтаксических и морфологических возможностей (и прежде всего способности образовывать другие слова оттого же корня), сравнительной орфоэпической простоты и пр. Сочетание интуиции с возможностью анализа делает перевод близким как науке, так и искусству.

Наличие (presence)

Выбор русских эквивалентов для presence (present) потребовал долгих размышлений. В русском языке в данный момент имеют хождение два слова — "наличие" и "присутствие". Деррида подчеркивает, что французское presence — это перевод двух немецких понятий, преднамеренно сближавшихся Хайдеггером, а именно Anwesenheit (наличие вообще) и Gegenwartigkeit (наличие во временном смысле — настоящий момент) 4. Мы выбрали русский термин "наличие" (наличный),
4 Marges - de la philosophie, p. 75.

[98]
так как оно интуитивно кажется нам менее казенно-бюрократическим, чем "присутствие", а кроме того, легче образует составные слова. Однако есть и другие мнения: один блестящий переводчик уверял, что Деррида не любит слово "presence" именно из-за некоторых казенно-бюрократических контекстов его употребления во французском языке (но ведь мы-то переводим не на французский, а на русский). В любом случае, это лишний раз показывает, что индивидуальные вкусовые ассоциации могут резко расходиться, и потому одной интуиции при переводе недостаточно. Что касается усиленного варианта "наличного" — etant-present, то мы переводим его как "налично-настоящий" и полагаем, что это лучше, чем "сущий-присутствующий" — вариант, неизбежный для тех, кто выберет "присутствие", но решит быть терминологически последовательным.
Слово "presence" — главное из "деконструируемых". На нем держатся и многие другие. Это "самоналичная речь" (parole presente a soi), самоналичие субъекта (la presence a soi du sujet), определение сознания (или субъективности) как "самоналичия cogito" (presence a soi du cogito) и др. Конечно, а soi точнее было бы переводить "перед самим собой" (но ни в коем случае не "в себе", что иногда встречается). Постараемся запомнить это: "самоналичный" (самоналичное cogito) означает нечто вроде "находящийся перед самим собой — как бы в рефлексивной позиции". Прежде чем остановиться на "наличии", позволяющем нам, по-видимому, удержать наибольшее количество смысловых контекстов, не раздробив термина, мы испытывали и другие варианты ("перед-собой-поставленность", "к-себе-повернутость" и даже "на-себя-обращенность"). И разумеется, были такие отдельные случаи, в которых "присутствие" было бы лучше "наличия" (например, интенциональность как "соприсутствие" себя и другого), но это опять же не могло быть основанием для выбора общего эквивалента.
Нередко встречались сочетания слов "наличие", "наличный" с pleine и pleinement (полный, полно): в качестве прилагательного это дало нам "полноналичный". В некоторых случаях "наличие" играло с "наличностью" — не обязательно "денежной", но имеющей накопительно-количественные характеристики. Во всех подобных случаях возможность сохранения игры смыслов (наличие/наличность) представлялась еще одним, хотя и малым, доводом в пользу "наличия", а не "присутствия".

Представление, репрезентация (representation)

Для Деррида (точнее для Руссо) язык - это основа, от которой протягиваются нити во все другие области. Пример такой зависимости и параллелизма — это представление (representation) языка посредством письма и представительство (representation) как делегирование полномочий в социальной структуре. В переводе "Курса общей лингвистики" Соссюра representation приме-

[99]
нительно к языку обычно переводят как "изображение" языка. Однако в тех случаях, когда на первый план выходила аналогия между языковыми и социальными процессами, мы сохраняли и применительно к изображенному на письме языку термин "представление", чтобы подчеркнуть этот важный смысловой параллелизм языкового и социального.

(Перво)начало (origine)

Переводится как "происхождение" во всех классических и традиционных контекстах (в частности, в заглавиях работ Руссо и Кондильяка и в описании их концепций). Переводится как "(перво)начало" применительно к собственной мысли Деррида, имеющей явно антигенетический смысл. Слово "(перво)начало" крепче держит абсолютный и непереходный смысл, а слово "происхождение" более явно требует дополнения. Иногда предлагается вариант "исток", но он, пожалуй, излишне конкретен и опять-таки требует дополнения: слово "исток" использовалось нами для перевода "source".

Собственный, собственность, собственно, свойственный, свойство (propre, propriete, proprement)

Помимо основных значений ("собственность", "свойство", "собственный смысл"), можно выделить два главных контекста употребления этого термина: "propre" в противопоставлении "figure" значит "прямой, точный" (в противопоставлении "образному"), a "propre" в противопоставлении "commun" (noms communs) подразумевает собственное имя (в противоположность имени нарицательному). Ср.: le propre du nom — собственное свойство имени; 1е sens propre n'existe pas — прямого смысла не существует.

Внутренний—внешний

3 Проблематику дополнительности Н. Бора применительно к деконструкции рас­сматривает в своей монографии "Complementarity..." А. Плотницкий.

4 Marges - de la philosophie, p. 75.

Некоторые нетерминологические слова частого употребления

Почать (entamer)

 — один из любимых глаголов Деррида. В его семантике соединяются два важных момента: агрессивное начало, разрыв с предыдущим (так хирург вскрывает полость, приступая к операции) и обреченность на осуществление, неумолимо приводящее к концу (если

[100]
дирижер взмахивает палочкой, значит, симфония будет сыграна): иначе говоря, в начале действия уже содержится его конец, в рождении — смерть. Нашим главным эквивалентом было "починать" (реже - надрезать). Вот примеры с глаголом entamer: структура восполнения сводит с ума, поскольку оно не является ни наличием, ни отсутствием и починает и наше удовольствие, и нашу девственность (222); восполнительность всегда и уже починает наличие (233) и др.
Сюда же относится группа слов, обозначающих различные военные хитрости (aventure, contrebande, leurre — риск, уловки, обман) — вполне в соответствии с заявленным Деррида отношением к логоцентризму и метафизике. Слово "контрабанда" нередко используется в значении "исподтишка, скрыто, неявно" (например, Леви-Стросс описал нечто en contrabande, т. е. не отдавая себе в этом отчета). Деррида ведет себя с западной метафизикой так же, как Леви-Стросс с девочками из племени намбиквара, которых он настраивал друг против друга, чтобы выведать у них имена взрослых: Деррида обманывает метафизику, чтобы уловками выведать генеалогию ее понятий (имен), даже если она о них забыла или не хочет раскрывать свои тайны.
При переводе часто используемых Деррида слов с разрушительной семантикой мы старались выдерживать следующие эквиваленты: стирать (effacer), стушевывать (obliterer), вычеркивать (raturer, biffer). В слове "стушевывать" есть и момент забвения (забывание собственных имен,. включение их в систему классификации как механизм становления языка), и, момент "похеривания". В группе отрицательных слов dislocation переводилось как "распад"; degradation — "упадок" (понижение рангом), depravation (в основном применительно к истории, обществу, языку)—как "порча".

О переводе вообще

У Деррида переводческая работа соизмерима с работой деконструкции: вспомним, как он искал аналог деконструкции в "Письме японскому другу" и в конце концов нашел его в переводе. Всякий перевод — а не только Шиллер в переводе Жуковского — разрушителен для оригинала, однако правила в этой разрушительной работе должны быть систематически выдержаны. Текст типа "Глокая куздра штеко булданула бокра и курдячит бокренка" — это не просто выдуманный Л. Щербой пример: именно такой вид имеют промежуточные стадии работы по переводу с тех языков, которые только-только начинают расшифровываться. Иногда именно так выглядят и переводы с непроработанными в языке смысловыми единицами (диссеминация, спасиализация, де-презентация и проч.).

[101]
Среди русских переводов современной западной философской лигературы наметились две крайности: либо уход в русскую этимологию слов, что при массивном использовании делает перевод неудобочитаемым, неоправданно затрудненным для мысли, либо построение таких текстов, которые выглядят как транслитерация иностранного текста в русском алфавите. Мы стремились построить текст на русском языке, т. е. сделать перевод не только с языка на язык, но и с культуры на культуру В процессе перевода было интересно наблюдать жизнь смыслов, которая в родном языке остается незаметной. И потому одна из важных современных задач — это перевод вторгшихся в русский язык, но не переваренных им терминов (в конце концов даже абстракция вне логики — это отвлечение, аргумент — это довод, проект — замысел, анализ — разборка). В меру возможного мы пытались передавать "аудио-фоническую систему" как "устройство, позволяющее слышать звук"; "мануально-визуальное письмо" — как "письмо рукой для глаза"; "оральность" (не в психоаналитическом смысле) — как "работу голоса" и др.
Мы вовсе не призываем возрождать шишковские общества защиты словесности, поскольку иностранные слова неизбежно входят в язык; однако в связи с огромным объемом нынешних заимствований во всех сферах жизни от всех нас — носителей языка, читателей и переводчиков — требуется поддержка языка, забота о его роли, силе, концептуальном статусе (во французской культуре периодически принимаются меры для защиты от внедрения упрощенного англо-американского, и даже если результаты не соответствуют чаяниям, нужно делать в этом направлении все что можно). Пробелы в проработке тех или иных содержаний (социальных, политических, финансово-экономических, философских) мешают пользоваться родным языком, как мы сейчас видим и на собственном примере, и на примере коллег из бывших советских республик и бывших социалистических стран.
Сейчас нам важно осмыслить перевод как значимую культурную деятельность, как развитие русского философского языка, а не как область откровений для избранных. Иначе говоря, требуется разрабатывать не столько "поэтику" перевода, сколько "науку о переводе", о его трудностях и закономерностях. Если бы каждый переводчик поделился результатами своего труда с читателями и коллегами, дал себе и им отчет в том, почему он выбрал одни термины и отверг другие, которые тоже продумывал, это позволило бы сделать наши переводы более осмысленными. Перевод слов и перевод мыслей — не одно и то же: требуется не только находить слова, но и сохранять и определять понятия, даже если это определение в принципе уходит в бесконечность.
Возиться с переводом приходится долго, часто на свой страх и риск. Никто из нас никогда не знает, какие эквиваленты (иногда — неологизмы) за-

[102]
крепятся в языке, какие будут забыты или заменены другими словами. Но в любом случае последовательная проработка своего варианта становится честной проверкой шансов и возможностей того или иного элемента, той или иной составляющей русского философского языка. И потому любой публикуемый перевод должен быть "шедевром" — не "лучшим на все времена" (в переводе такого просто не бывает), а тем, что стало к данному моменту "лучшим образцом моей работы, который я предъявляю в гильдию, коллегам по ремеслу" (chef-d'oeuvre в его средневековом понимании).
И последнее. Ни один перевод никогда не бывает совершенным, и ни один перевод никогда не переводит абсолютно все в оригинале. Весь вопрос в том, что выбрать и как удержать то, что будет выбрано. Если мы выберем десяток значимых терминов и последовательно проведем их через весь русский текст, то наш читатель не будет плавать среди неясных довербальных смыслов; он сможет работать с понятиями, выраженными в его родном языке. А потому мы ставили во главу угла передачу гибкой и сложной мысли, жертвуя, в случае необходимости, несмыслонесущими стилистическими красотами. Наверное, это сейчас важнее и для русского читателя, и для русского философского языка.
Я бы хотела выразить мою огромную благодарность Шарлю Маламуду, Маргерит Деррида, Ивону Бресу и особенно - Михаилу Леоновичу Гаспарову за неоценимую научную помощь и неизменную человеческую поддержку. Я признательна Администрации Дома наук о человеке (Париж), соответствующим отделам Министерства культуры и Министерства иностранных дел Франции, а также Посольства Франции в Москве за их участие и содействие в этой работе.

Библиография 4

Книги и статьи Деррида

L'origine de la geometric de Husserl. Paris, Presse univ. de France, 1962.
La voix et le phenomene. Introduction au probleme du signe dans la phenomenologie de Husserl. Paris, Presse univ. de France, 1967.
L'ecriture et la difference. Paris, Seuil, 1967.
De la grammatologie. Paris, Minuit, 1967.
La dissemination. Paris, Seuil, 1972.
Marges - de la philosophie. Paris, Minuit, 1972.
4 Источники расположены по годам, а внутри одного года - по алфавиту названий книг в перечне работ Деррида и фамилий авторов - внутри общего библиографического списка.

[103]
Positions. Paris, Minuit, 1972.
Glas. Paris, Galilee, 1974.
L'archeologie du frivole. Lire Condillac. Paris, Denoel-Gontier, 1976.
Eperons. Les styles de Nietzsche. Paris, Flammarion, 1978.
La verite en peinture. Paris, Flammarion, 1978.
La cane postale: De Socrate a Freud et au-dela. Paris, Aubier-Flammarion, 1980.
D'un ton apocalyptique adopte naguere en philosophie. Paris, Galilee, 1983.
Otobiographies. L'enseignement de Nietzsche et la politique du nom propre. Paris, Galilee, 1984.
Parages. Paris, Galilee, 1986.
Schibboleth - pour Paul Celan. Paris, Galilee, 1986.
De 1'esprit Heidegger et la question. Paris, Galilee, 1987.
Psyche: Invention de 1'autre. Paris, Galilee, 1987.
Ulysse gramophone. Deux mots pour Joyce. Paris, Galilee, 1987.
Memoires pour Paul de Man. Paris, Galilee, 1988.
Signeponge. Paris, Seuil, 1988.
Du droit a la philosophie. Paris, Galilee, 1990.
Le probleme de la genese dans la philosophie de Husserl. Paris, Presse univ. de France, 1990.
Limited Inc. Evanston, Northwestern University Press, франц. изд. : Paris, Galilee, 1990.
Donner le temps. I. La fausse monnaie. Paris, Galilee, 1991.
L'autre cap. Paris, Minuit, 1991.
Points de suspension. Entretiens. Pres. par E. Weber. Paris, Galilee, 1992.
Khora. Paris, Galilee, 1993.
Passions. Paris, Galilee, 1993.
Saufle nom. Paris, Galilee, 1993.
Spectres de Marx. L'Etat de la dette? Le travail du deuil et la nouvelle Internationale. Paris, Galilee, 1993.
Force de loi. Paris, Galilee, 1994.
Politiques de 1'amitie. Paris, Galilee, 1994.
Mal d'archive: une impression freudienne. Paris, Galilee, 1995.
Apories. Mourir — s'attendre aux "limites de la verite". Paris, Galilee, 1996,
Le monolinguisme de 1'autre. Paris, Galilee, 1996.
Resistances - de la psychanalyse. Paris, Galilee, 1996.
Adieu - a Emmanuel Levinas. Paris, Galilee, 1997.
Cosmopolites de tous les pays, encore un effort! Paris, Galilee, 1997.
De 1'hospitalite (A. Dufourmantelle invite J. D. a repondre). Paris, Calmann-Levy, 1997.
Demeure. Maurice Blanchot. Paris, Galilee, 1998.
Donner la mort. Paris, Galilee, 1999.

[104]
Оu commence et comment Unit un corps enseignant / Politiques de la philosophie. Paris, Grasset, 1976, p. 55-98.
Les antinomies de la discipline philosophique. Lettre preface / La greve des philosophes. Ecole et philosophie. Paris, Osiris, 1986, p. 9—31.
"Y a-t-il une langue philosophique?"//Autrement, № 102, 1988.
L'autre nom du College // Rue Descartes 7: Logiques de 1'ethique. Paris, Albin Michel, 1993, p. 9-28.
Foi et savoir. Les deux sources de la "religion" aux limites de la simple raison / La religion. Seminaire de Capri sous la-dir. de J. Derrida et G. Vattimo. Paris, Seuil, 1996.
Derrida with his replies // Revue intemationale de philosophie. № 3, 1998.

Из русских переводов Деррида

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Она порождается воображением
Несистематизированное
В игре различий есть изначальное насилие само по себе
Различия уже использовались в философии
Естественным образом связанного со звуковой субстанцией выражения