<<<     ΛΛΛ     >>>   

закабалить себя работой. "Каждую минуту, - пишет он в "Интимных дневниках", - нас подавляет идея и ощущение времени. И есть всего лишь два средства избавиться от этого кошмара, забыться:

наслаждение и работа. Наслаждение нас изнуряет. Труд нас укрепляет. Выберем"* [28]. Второе, смежное по смыслу высказывание помещено в начале "Дневников": "Всякий человек всегда несет в себе два совпадающих во времени запроса: один обращен к Богу, другой к Сатане. Воззвание к Богу, или духовность, есть желание возвыситься, - воззвание к Сатане, или животность, есть радость нисхождения"** [29]. Но только первое высказывание дает ключ. Наслаждение - позитивная форма жизни чувств; мы не можем его испытать без непроизводительной траты наших ресурсов (оно изнуряет). Труд, напротив, представляет собой образ действий; он имеет результатом приумножение наших ресурсов (он укрепляет). Итак, дано: "всякий человек всегда несет в себе два совпадающих во времени запроса", и один из них направлен к труду (приумножение ресурсов), а другой к наслаждению (трата ресурсов). Труд соответствует попечению о завтрашнем дне, наслаждение - заботе о текущем моменте. Труд полезен и приносит удовлетворение - наслаждение, бесполезное, оставляет ощущение неудовлетворенности. Эти соображения кладут экономику в основу морали - ив основу поэзии. Всегда, все время выбор касается вульгарного, материального вопроса: "располагая моими нынешними ресурсами, должен я их тратить или приумножать?" Взятый во всей полноте, ответ Бодлера - особенный. Хотя, с одной стороны, в его заметках звучит решимость работать, жизнь его была длительным отказом от производительной деятельности. Он писал:

"Быть человеком полезным всегда казалось мне вещью из числа самых гнусных"***[30]. Та же невозможность разрешить противоречие в пользу Добра обнаруживается и в иных плоскостях. Он не только выбирает Бога, как и работу, чисто номинально, лишь затем, чтобы еще глубже принадлежать Сатане, - но он не в состоянии даже определить, является ли для него противоречие личным и внутренним (между наслаждением и работой) или внешним (между Богом и дьяволом). Можно сказать одно: он склонен и отбросить свою трансцендентную форму, - фактически верх в нем берет отказ работать, а значит, быть удовлетворенным; он ставит над собой трансцендентность долга исключительно ради того, чтобы подчеркнуть ценность

* Мо n coeur mis a nu, LXXX1X
** Ibid. XIX.
*** Ibid. IX.

45

отказа и сильнее ощутить тревожную прелесть не удовлетворяющей жизни.

Однако здесь надо говорить не об индивидуальном заблуждении, и именно факт, что Сартр довольствуется таким аспектом, обусловливает недостатки его разборов, сводящихся в итоге к негативной критике, в которой лишь путем соположения с историческим прошлым удается заметить позитивный взгляд. Сумма отношений производства и траты - в истории , опыт Бодлера - в истории . И опыт этот позитивно имеет точный смысл, заданный историей.

Подобно всякой деятельности, поэзия может быть рассмотрена под экономическим углом зрения. И одновременно с поэзией - мораль. В самом деле, своей жизнью и несчастными размышлениями Бодлер поставил узловую для обеих названных областей проблему. Это проблема, затрагиваемая и вместе избегаемая Сартром. Он ошибается, когда толкует творчество и нравственную позицию поэта как результат выбора. Даже если допустить, что индивид совершил выбор, - для других смысл сотворенного им социально обусловлен нуждами, коим отвечала его деятельность. И полный смысл любого бодлеровского стихотворения не в заблуждениях автора, а в предопределенном - главным образом исторически - чаянии, коему эти "заблуждения" соответствовали. Очевидно, выбор, аналогичный выбору Бодлера (по Сартру), был возможен и в другие эпохи. Но в другие эпохи он не имел следствием стихов, похожих на "Цветы Зла". Пренебрегая этой истиной, объяснительная критика Сартра, содержащая ряд глубоких замечаний, не может постичь полноты, с какой в наше время поэзия Бодлера захватывает ум (либо постигает ее перевернуто - когда, в инверсии, хула приобретает неожиданный смысл понимания). Не говоря уже об элементе милости, или удачи, "ни с чем не сравнимое напряжение" бодлеровского шага выражает не только индивидуальную потребность - оно является следствием некоего материального напряжения, исторически заданного извне. Миру, обществу, живя в котором поэт написал "Цветы Зла", самому надлежало - поскольку по сравнению с индивидом оно было более высокой инстанцией - ответить на два совпадающих во времени запроса, не перестающих требовать человеческого решения: как и индивид, общество призвано сделать выбор между попечением о завтрашнем дне и заботой о текущем моменте. По сути дела, общество основывается на слабости индивидов, компенсируемой его силой:
изначально связанное с приматом будущего, оно в известном смысле является тем, чем не является индивид. Но оно не может отрицать

46

настоящего и оставляет на его долю часть, по поводу коей решение абсолютно не задано. Это часть празднеств, где есть и тяжелый момент жертвоприношения*. Жертвоприношение сосредоточивает внимание на трате - в счет настоящего мгновения - ресурсов, каковые забота о завтрашнем дне приказывает приберечь. Однако общество "Цветов Зла" - уже не прежнее двойственное общество, глубоко поддерживавшее примат будущего, но отводившее настоящему номинальное старшинство в сфере священного (впрочем, замаскированного, переодетого ценностью будущего, трансцендентным и вечным объектом, незыблемой основой Добра). Это капиталистическое общество в полном его развитии, сохраняющее возможно большую часть продуктов труда для приумножения средств производства. Сие общество санкционировало террор в осуждение роскошеств знати. Оно справедливо отвернулось от касты, использовавшей к своей выгоде двойственность старого общества. Оно было не способно простить аристократам захвата в целях личного блеска части ресурсов (труда), которая могла бы послужить приумножению средств производства. Но фонтаны Версаля с современными плотинами - решение, сопряженное не только с противодействием коллектива людям, обладающим привилегиями: по сути, такое решение противопоставило приумножение производительных сил непроизводительным утехам. Буржуазное общество в середине XIX века сделало выбор в направлении плотин - оно внесло в мир фундаментальные изменения. За период от рождения до смерти Шарля Бодлера Европа оплела себя сетью железных дорог, производство открыло перспективу безграничного приумножения производительных сил и поставило это приумножение своей целью. Началась издавна подготавливавшаяся операция - стремительное преображение цивилизованного мира, основанное на примате будущего, а точнее - на капиталистическом накоплении . Со стороны пролетариев операция эта, ограниченная перспективами личной выгоды капиталистов, должна была вызвать отрицание: так она породила противонаправлен-ность рабочего движения. Со стороны писателей она возбудила романтический протест, ибо положила конец великолепию Старого Строя и заменила блистательные творения утилитарными. Два протеста, различные по природе, в одном пункте могли бы слиться. Рабочее движение, в принципе не возражавшее против накопления, делало его целью - в грядущей перспективе - освободить человека из рабства труда. Романтизм немедленно придавал конкретную форму всему отрицающему, отменяющему сведение человека к утили-

* "Отверженная часть", о которой я упоминал в предыдущей главе.

47

тарным ценностям. Традиционная литература просто выражала не утилитарные (военные, религиозные, эротические) ценности, принятые обществом или господствующим классом; литература романтическая выражала ценности, которые отрицали бы современное Государство и буржуазную деятельность. Но сие выражение все же оказывалось слишком неопределенным для того, чтобы облечься в какую-либо точную форму. Часто романтизм ограничивался восторженным прославлением прошлого, наивно противопоставлявшегося настоящему. Это было компромиссом и ничем иным: ведь ценности прошлого сами шли на сделку с принципами полезности. Даже тема природы, чье сопротивление могло показаться более радикальным, предоставляла лишь возможность на время отвлечься (к тому же, любовь к природе настолько легко заподозрить в согласии с приматом пользы, или завтрашнего дня, что она явилась самым распространенным - самым безболезненным - способом компенсации для обществ-потребителей: очевидно, по-настоящему опасна, по-настоящему разрушительна, наконец, по-настоящему дика только дикость скал). Романтическая позиция индивида - позиция на первый взгляд более последовательная: индивид, как существо мечтательное, страстное, не повинующееся дисциплине, изначально противится социальному принуждению. Но требование чувствительного индивида не твердо: оно лишено жесткого и прочного стержня религиозной морали или сословного кодекса чести. Единственная постоянная, заданная для индивидов, - это заинтересованность в известной сумме растущих ресурсов, которую капиталистические предприятия в состоянии полностью удовлетворить. И посему индивид становится конечной целью буржуазного общества так же неизбежно, как иерархический порядок становится целью общества феодального. Вдобавок преследование частных интересов - и цель, и одновременно источник капиталистической деятельности. Поэтическая - титаническая - форма индивидуализма есть, по утилитарному счету, ответ чрезмерный, но ответ: в своей освященной форме романтизм был только неким антибуржуазным поворотом буржуазного индивидуализма. Надрыв, самоотрицание ностальгия о том, чего не имеешь, отражали болезненное беспокойство буржуазии, которая вошла в историю, связывая себя с отказом от ответственности, и выражала противоположное тому, чем являлась, но устраивалась так, чтобы не терпеть последствий этого или даже извлечь из этого выгоду. Отрицание, в литературе, основ капиталистической деятельности слишком поздно очистилось от компромисса. Лишь в период полного размаха и уверенного развития, миновавшего острый момент романтической горячки, буржуазия почувствовала себя спокойно. Тут литературные поиски перестали сдерживаться возможностью компромисса. В Бодлере, правда, не было ничего от радикала - его упорно не покидало желание не иметь

48

жребием невозможного, вновь войти в милость, - однако, как помогает увидеть Сартр, он извлек из тщетности своего усилия то, что другие извлекали из мятежа. Первопричина найдена: у него нет воли, но вопреки его желанию его воодушевляет некое влечение. Отказ Шарля Бодлера - отказ самый глубокий, поскольку он ни в коей мере не являлся утверждением какого-то противоположного принципа. Он выражает лишь закупоренное состояние души поэта, выражает всем тем, что в нем есть недоказуемого и невозможного. Зло, скорее зачаровывающее поэта, чем совершаемое им, - действительно Зло, ибо воля, которая может стремиться исключительно к Добру, не играет здесь ни малейшей роли. Впрочем, важно в конце концов только то, что это Зло: так как противоположность воли - зачаро-ванность, а зачарованность - распад воли, вынести нравственный приговор зачарованному поведению, возможно, единственное средство хотя бы на время полностью освободить его от воли. Религии, сословия, а недавно и романтизм, со своей стороны, принимали соблазн в расчет, но тогда соблазн пустился на хитрость, он достиг соглашения с волей, тоже расположенной хитрить. Таким образом, поэзия, обращающаяся к чувствительности с намерением соблазнить ее, должна была ограничить предлагаемые объекты соблазна теми, какие могла взять на себя воля (воля сознательная, обязательно ставящая условия, требующая длительности, удовлетворения). Прежняя поэзия ограничивает свободу, содержащуюся в поэзии. Бодлер открыл в бурлящей громаде этих вод упадок сил некоей проклятой поэзии, которая больше не брала на себя ничего и не обороняясь поддавалась неспособному удовлетворить, разрушающему очарованию. Таким образом поэзия отворачивалась от требований, заданных ей извне, от требований воли, дабы отвечать одной только внутренней потребности, связывающей ее с тем, что зачаровывает, и делающей из нее противоположность воли. Выбор слабого индивида не объясняет этой высшей предопределенности поэзии. Пусть какая-то личная склонность, обязывающая к ответственности, проливает свет на обстоятельства жизни поэта, - нам все равно. Для нас значение "Цветов Зла", а следовательно, и значение Бодлера - результат нашего интереса к поэзии. Если бы не интерес, порождаемый стихами, мы не знали бы ничего об индивидуальной судьбе. Итак, мы можем говорить о ней лишь постольку, поскольку ее освещает наша любовь к "Цветам Зла" (не взятым отдельно, а как бы вошедшим в хоровод). С этой стороны, именно особенное положение поэта по отношению к морали дает осознать произведенный им разрыв: отрицание Добра у Бодлера есть в основе своей отрицание примата завтрашнего дня; одновременно поддерживаемое утверждение Добра происходит от зрелого чувства (часто ведущего поэта к размышлениям об эротизме). Утверждение Добра обнаруживало перед ним, регу-

49

лярно и несчастливо (проклятым способом), парадокс мгновения, которого мы достигаем лишь удаляясь от него и которое исчезает из виду, если мы пытаемся его схватить. Несомненно, проклятое - унизительное - положение Бодлера могло бы быть преодолено. Но в возможном преодолении нет ничего оправдывающего бездеятельность. Унизительное несчастье отыскивается снова в других формах, менее пассивных, более тесных, без лазеек, и таких грубых, или неосмысленных, словно это - дикое счастье. Преодолена сама поэзия Бодлера: противоречие между отказом от Добра (от ценности, предписанной попечением о длительности) и сотворением способного длиться произведения увлекает поэзию на путь стремительного разложения, где она постигает себя, все более и более негативно, как некое совершенное молчание воли.

Комментарии :

При подготовке данной главы Батай опирался прежде всего на текст своей статьи ""Обнаженный"" Бодлер: анализ Сартра и сущность поэзии", появившейся в' "Критик" ( № 8-9, январь-февраль 1948) в связи с публикацией "Интимных записок" Бодлера со вступительным очерком Сартра: Baudelaire. E'crits intimes: Fusees-Mon coeur mis a nu.- Camet. - Correspondance. / Introduction par Jean-Paul Sartre. - Editions du Point du Jour, 1946.
Рецензия начиналась с утверждения о том, что Сартр оценивает Бодлера в основном с точки зрения судьи-моралиста и что главная мысль его эссе сводится к следующему: "Кара, ниспосланная поэту, есть плата за ошибки - он получил "проклятую" судьбу, которую заслуживал". Возражая против такого "негативного" подхода, Батай тем не менее признает ценность вклада, сделанного Сартром в изучение "поэтического факта" вообще и "бодлеровского поэтического факта" в частности: . "Образ, данный на первых страницах введения, на самом деле мог бы иметь вторичную или даже ложную связь с изъяном, приписываемым Сартром несчастному решению ребенка, - он все равно дает точную, общую схему поэтического видения вещей. Рассмотренный в негативе, так, как Сартр предпочитает видеть и живописать Бодлера, это образ поэта больного, но при изменениях не больших, чем те, которые возникают на снимке при переходе из негатива в позитив, - это образ "поэта самовластного", чье видение сокращает для других дистанцию между ним и миром".
Для сборника "Литература и Зло" статья была переработана и выстроена уже как отклик на книгу Сартра "Бодлер" (на титуле первого издания - 1947; в примечаниях Батая годом выхода назван 1946).
В разрозненных черновиках Батая есть два любопытных фрагмента, проясняющих, на наш взгляд, суть его претензий к философии Сартра:
"...Сартр пытается обрисовать - негативно - образ мыслей, кажущийся мне основным. Присущ он не только мне, но я развиваю его во всех своих сочинениях.
Для меня человек определен позицией запрета, коему он покоряется, и тем не менее он нарушает границы. Пример сему дает сравнительно недавний запрет на наготу. В одежде мы раскрываем то, чего Сартр не хочет видеть, - некое средство дойти до наготы. Мы раскрываем в запрете средство дойти до нарушения границ.
Сартр настолько плотно закрыт для этой истины, что в нравственной позиции Бодлера он осуждает отношение, лежащее в основе человеческих поступков и противопоставляющее их поступкам животного, чуждого подобному восприятию запрета и нарушения границ - которое является последствием запрета".
И другое: "Сартр воображает, будто он осудил Бодлера, будто он окончательно доказал ребяческий характер его позиции.
Но он лишь раскрыл условия, в коих человек ускользает от заданных им себе запретов, - условия, выделить которые имеют целью все мои сочинения. Его суждения - превратное истолкование превратных идей, унаследованных от одного философа свободы. Там, где ему видится нищета поэзии, он описывает изначальный союз между поэзией и нарушением границ, между нарушением границ и детством. Он не знает, что именно ясная и логическая позиция взрослого служит в нас источником запрета на постыдные пути свободы".
Из бодлеровских текстов особенно часто Батай привлекает к анализу "Интимные дневники". Это три серии записей ("Мое обнаженное сердце", "Фейерверки", "Гигиена"), работу над которыми Бодлер не успел завершить. После смерти автора Огюст Пуле-Маласси, группируя разрозненные листы манускрипта, присоединил "Гигиену" к "Моему обнаженному сердцу". Текст, расчлененный, таким образом, на два, а не на три отдела, опубликовал в 1887 г. Эжен Крепе, сократив его и дав ему заглавие "Интимные дневники". Первое научное издание "Дневников", подготовленное Жаком Крепе, который восстановил по рукописи опущенные фрагменты, вышло в 1938 г. в "Меркюр де Франс". Практически исчерпывающий комментарий содержится в кн.: Charles Baudelaire. Journaux intimes: Fusees. Mon coeur mis a' nu. Camet. - edition critique etablie par Jasques Cre'pet et George Blin. - Paris , [1949] .
Окончательно систематизированная версия текста представлена в позднейших Собраниях сочинений Бодлера. См ., например : Baudelaire. Oeuvres completes. - Preface par Claude Roy. Notices et notes de Michel James. - 5-me reimpression. - Paris , 1992. Известный русскому читателю перевод Эллиса (.Бодлер Ш. Мое обнаженное сердце. М.: "Дилетант", 1907), к сожалению, неполон и не сохраняет авторского деления на циклы.
Номера цитируемых отрывков из "Интимных дневников" указаны в примечаниях Батая по изданию "Меркюр де Франс". Поскольку они не соответствуют принятой ныне нумерации, мы даем здесь дополнительный библиографический комментарий.
При сверке цитат из Бодлера и Сартра нами исправлялись лишь явные описки и незначащие неточности, допущенные Батаем. В остальных случаях текст Батая оставлен без изменений, а разночтения с источником отмечены в комментариях.
Добавим, что, когда рукопись этой книги была уже полностью подготовлена к печати, в свет вышло издание, включающее новый перевод бодлеровских "Дневников", а также эссе Сартра "Бодлер": Бодлер Ш. Цветы Зла. Стихотворения в прозе /Сост., вступ. ст. Г.К.Косикова; коммент. А.Н.Гиривенко, Е.В.Батаевской, Г.К.Косикова.- М., 1993.

1. По Аристотелю, "благо есть то, к чему все стремятся". О благе как "абсолютно последней, цели" любого глубокого акта воли и о невозможности зла ради зла - то есть зла "бескорыстного* - писал, в частности, Ж.Маритен в книге "Ответственность художника" (русский перевод см. в сб.: Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М.,1991. С. 171 -203). Ср. также положения, сформулированные Н.О Лосским в "Условиях абсолютного добра" (глава "О природе сатанинской").

2. Согласно Сартру, есть три формы проявления человеческого бытия: "бытие-в-себе", "бытие-для-себя" и "бытие-для-другого". Из них с чистым "ничто" отождествляется "бытие-для-себя", то есть субъективная жизнь изолированного самосознания. См. об этом в трактате Сартра "Бытие и ничто" (1943).

3. Полностью это письмо опубликовано в кн.: Charles Baudelaire. Correspondance generate. - Recuillie, classee el annote'e par Jacques Crepet. - T.5: 1865 et 1866. - Paris , 1949. Апсель. Нарсис-Дезире (Ancelle; 1801-1889) - нотариус, в 1844 г. назначенный опекуном Бодлера по настоянию его семьи. Высказывания Бодлера о "Цветах Зла" см. в: Oeuvres completes. P. 131-134.

4. Совершен ли он в силу недостатка в силу избытка? - Отсылка к "Никомаховой этике" Аристотеля, где говорится: "...добродетель есть сознательно избираемый склад души, состоящий в обладании серединой по отношению к нам, причем определенной таким суждением, каким определит ее рассудительный человек. Серединой обладают между двумя видами порочности, один из которых - от избытка, другой - от недостатка. А еще и потому добродетель означает обладание серединой, что как в страстях, так и в поступках пороки преступают должное либо в сторону избытка, либо в сторону недостатка, добродетель же умеет находить середину и ее избирает" (перевод Н.В.Брагинской, цит. по: Аристотель. Сочинения.: В 4 т. Т. 4. М, 1983. С.87).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Без прихоти событие
Оно всего только мгновение
Из за царящего в тот момент беспорядка произошло следующее разбросанные рукописи маркиза потерялись рукописи действительно
Ограничивающей рамками детства дозволенное ребячество
Поставившего себя вне человечества