<<<     ΛΛΛ     >>>   

32

каст решение второй альтернативы, что и служит залогом того свободного положения, которое философия занимает с начала нового времени.
4. Однако, этим еще окончательно не устанавливается отношение религии к философии. Так как философия нового времени находится под влиянием всех прошлых философских течений, то в ней борьба миросозерцании приобретает более горячий, чем в прежнее время, характер. Большая свобода в движении философского мышления расширяет поле борьбы. Первоначально, в связи с разделением областей философии и религии, достигнутым в конце средних веков, преобладает взгляд, по которому философия охватывает всю совокупность светского знания, содержание же религии представляет собою норму, по которой должна направляться и наука. Философия, следовательно, есть чистая наука. Однако, так как вера сравнительно со знанием обладает высшей ценностью, то во всех сомнительных случаях философия должна подчиняться догме. Впрочем, это подчинение, без сомнения, уже в первый период новой философии, очень часто является условною формулой, при помощи которой, главным образом в католических странах, пытаются предотвратить возможное со стороны церкви противодействие предлагаемым учениям. Отсюда же в эпоху Просвещения постепенно развивается понимание, вполне противоположное первоначальному: не философия должна подчиняться контролю догматов веры, а, наоборот, эти последние должны подчиняться философскому исследованию. Таким образом, возникает требование религии чистого разума, которая должна заменить положительную, полученную путем предания, религию и иметь не частный, как последняя, но общечеловеческий характер, словом, представлять собою общезначимую систему веры подобно тому, как философия, рассматриваемая в качестве науки, претендует быть общезначимой системой знания. Так как, далее, внутри философской системы религия подчиняется науке и так как, следовательно, содержанием веры может быть только то, что, вместе с тем, является объектом знания, то в самых крайних философских системах данного периода различие религиозного и научного миросозерцания вообще отбрасывается: в конце концов, содержание веры сводится к определенному числу научных законов об основах бытия, добытых эмпирическим или спекулятивным путем.
5. Однако, такое понимание претерпевает существенное преобразование в следующий за эпохой Просвещения период новейшей филосо-

33
фии, начало которого преимущественно связывается с именем Канта. Кант показал, что религиозное миросозерцание покоится не на понятиях, которые, подобно научным понятиям, могли бы определяться по известным логическим и эмпирическим критериям, но на трансцендентных предпосылках, которые вообще никогда не могут стать содержанием чистой науки, но опираются непосредственно на известные пограничные понятия, недоступные научному познанию и поэтому имеющие для него регулятивное значение. Вследствие этого религия и философия отделяются друг от друга в качестве двух самостоятельных областей, дополняющих друг друга лишь постольку, поскольку чувственный мир предполагает сверхчувственный. Последнее обнаруживается также из того, что сами научные проблемы в заключение приводят к трансцендентному вопросу о последнем основании и цели вещей, вопросу, который выдвигается наукой, но не может быть решен ею.
Из этого отношения прежде всего вытекает, что философия и религия должны взаимно признать независимость друг друга и разнородность своих задач. Вследствие этого, дальнейшее развитие новой философии, получившей свой исходный пункт от Канта, направляется в резкой противоположности к философии предшествующего времени, хотя, конечно, возвращение к тенденции последнего очень часто наблюдается вплоть до настоящего времени. Философия, как и всякая другая наука, имеет дело с чувственным эмпирическим миром, который только и может быть предметом нашего познания: философия не желает и не может быть ничем иным, как только заключительным звеном в системе теоретических наук. Предмет религии, напротив того, — сверхчувственный мир, который, правда, может быть объектом человеческих желаний и надежд, но отнюдь не доступен теоретическому познанию, несмотря на то, что чувственный эмпирический мир неизбежно указывает на него: стремление найти основание и цель вещей не останавливается там, где наше познание находит определенные границы, но, вследствие особенной природы нашего разума, переходить за эти границы. Так как оба мира по своему содержанию вполне отличны друг от друга, то философия так же мало может ставить религиозному миросозерцанию определенные границы, сколь мало религия уполномочена и способна вмешиваться в дела науки, будет ли то философия или какая-либо другая специальная дисциплина. Поэтому подобно тому, как религия совершенно не

34
касается вопросов о том, движется ли Земля в мировом пространстве, произошел ли человек от обезьяны, требуют ли психические факты для своего объяснения допущения, что душа есть субстанция, или нет и т. д. — так точно и философия с указанной точки зрения не имеет никакого дела с вопросом, как человек по своим религиозным потребностям относится к сверхчувственному миру, дополняющему для него мир чувственный.
6. Однако соотношение религии и философии нельзя огранить простым противоположением их. Ибо знающий и верящий, философствующий и религиозный человек — не две различные личности, внутренне не соотносящиеся друг с другом. Также и здесь, в отношении знания и веры, должно иметь значение стремление к единству нашего разума, не терпящего противоречий между различными отраслями знания. Философия XIX столетия пыталась удовлетворить этому стремлению двумя путями: она выдвинула две религиозно-философских системы, которые, как различные проведения установленного Кантом принципа — взаимной самостоятельности и независимости религии и философии, — противостоят религиозным стремлениям того времени, направленным на полную замену религии философией. Первая попытка этого рода исходила из представления чувственного и сверхчувственного миров, как объектов двух различных духовных функций человека. Чувственный мир есть мир рассудка, который регулирует его по прирожденным ему законам. Сверхчувственный мир — мир чувства, собственная область которого ограничивается непосредственным пониманием отношений человека к сверхчувственному основанию бытия и которое проявляется в религии в виде чувства зависимости. Главный защитник такого дуалистического проведения Кантовской мысли — Шлейермахер. Вторая попытка исходит из взгляда на религию и философию, как на необходимые продукты человеческого разума; философия и религия сами по себе не имеют различного содержания, они только различные формы, в которых раскрывается всеобщий разум, действующий в каждом индивидуальном сознании. Одна из этих форм — символическая, действующая в чувствах и представлениях: ее орган — фантазия, ее продукт —религия. Другая — мысль, развивающаяся логически: ее орган — мыслящий разум, ее продукт — философия. Таким образом, философия и религия имеют одно и то же содержание, которое они выражают только в различных формах.

35
Главный представитель этого монистического проведения Кантовской мысли, — проведения, которое, конечно, вместе с тем заключает в себе существенное преобразование ее, — Гегель.
7. Хотя обе эти попытки с их стремлением соединить религию и философию в высшем единстве еще и до настоящего времени находят себе последователей, однако господствующие направления теологии и философии отошли от них, возвращаясь, в вопросе об отношении философии и религии, к более общему и, конечно, также к более неопределенному пониманию Канта. В этом возврате к Канту существенную роль играет развитие новейшей теологии. Стремясь все более и более добиться положения истинной науки о религии, теология неизбежно должна пытаться выступить посредствующим звеном между философией и религией подобно тому, как во всех других отраслях научного знания специальная наука служит подготовкой для философского исследования, вследствие чего объектом последнего является не непосредственный опыт, а знание, добытое при посредстве специальных наук. Наука теология, с одной стороны, в качестве критической истории религиозных преданий и их литературных источников, принадлежит к историческим и филологическим дисциплинам. С другой стороны, поскольку она не может отрешиться от познания психологического происхождения религиозных идей и их этического значения, она близко соприкасается с психологией и этикой. При таком положении философия к теологии относится так же, как и вообще ко всем специальным дисциплинам, именно она пытается соединить употребляемые ею при познании принципы и методы в одну беспротиворечивую систему. Поэтому религия столь же мало, как и разрешение каких-либо математических, физических и исторических задач, образует непосредственное содержание философского исследования; философия также имеет своим объектом уже подвергшиеся научной обработке факты, предлагаемые ей религиозною наукой — частью психологической, частью исторической отраслью знания. Философия религии, следовательно, так же относится к положительной религии, как философия права к положительному праву или эстетика к истории искусств. Во всех этих случаях предмет философии образует материал, уже переработанный специальной наукой, следовательно, там, где речь идет о каком-либо содержании человеческой жизни, предмет философии — не само непосредственное содержание, а результат его анализа. При этом также и на-

36
учные результаты, добытые наукою о религии, образуют предмет философии только в том смысле, что эта последняя со своими общими задачами выступает там, где научное специальное исследование оказывается недостаточным: по отношению ко всем специальным вопросам философия выдвигается именно там, где результаты специальной отрасли и методы, требуемые ее предметом, тесно связываются с результатами и методами других отраслей и с общими проблемами человеческого познания.
8. Если мы теперь сравним отношение между философией и религией, оказавшееся в нашем историческом обзоре его развития соответствующим нынешней ступени науки вообще и религиозной в особенности, с установленным нами и также соответствующим основной потребности современной науки отношением философии к совокупности других специальных наук, то мы увидим, что между ними нет никакого различия и что, следовательно, наука о религии без остатка входит в состав совокупности прочих наук. Философия так же мало может основать новые религии, как и создать положительное право или сделать естественнонаучные или психологические открытия. Ее задача и здесь также заключается в исследовании содержания данных, уже обработанных специальной наукой, и во включении их в общую систему нашего знания. Эта задача сама по себе теоретическая, и только косвенно, через влияние, оказываемое теоретическим познанием на практическую деятельность людей, она становится практической. При всем том в стремлении оказывать влияние на практическую деятельность первое место принадлежит специальной науке, соединяющей в этом случае практическую тенденцию с теоретической, а именно теологии, подобно тому, как в области права первое место по влиянию на положительное право принадлежит правовой науке и только косвенно, через ее посредство, философии права.
Будучи сначала неодинаковыми, отношения между философией и наукой, с одной стороны, и философией и религией, с другой, постепенно изменяясь соответственно изменению культурных условий, в конце концов, становятся тождественными: отношение философии к прочим наукам включает также и ее отношение к религии. Поэтому прежде (§ 2, п. 8) установленное общее определение философии, как «всеобщей науки», не нуждается для выражения ее отношения к религии ни в каком

37
дополнении, а нуждается лишь в пояснении, что к специальным наукам, образующим основу философии, должна быть причислена и наука о религии в ее полном объеме, поскольку, по крайней мере, она есть независимая теоретическая наука. Последнее ограничение всегда полезно прибавлять, потому что теология, как и все вообще научные отрасли, стоящие в тесной связи с жизненной практикой, — а теология даже более, чем любая другая специальная наука, — определяется, вместе с тем, практическими стремлениями, часто не имеющими ничего общего с научными стремлениями и нередко препятствующими научному исследованию.
Литература. Кант. Спор факультетов, I, 1 раздел. Шлейермахер. Речи о религии, 2 речь. Dialektik (Nachgel. W:rke, II, 2), §214 ff. Гегель. Лекции по философии религии, введение. Лекции по истории философии, 1, введение В. А 1 b r. R i t s с h l. Theologie und Metaphysik. 1887. W. H e r r m a n n . Die Religion im Verhaltniss zum Welterkennen etc. 1879. 0. Pfleiderer. Religionsphilosophie, II, 3 Absehn. III. Вундт. Система философии. Этика, 4 отд., 1 гл., 4. F. R. Li p s i u s. Die Vorfragen der systemat. Teologie. 1899.

1. С установленной нами точки зрения на задачу философии теперь также можно решить вопрос о правильности того понимания задачи философии, согласно которому философия не есть общая теоретическая наука или, по крайней мере, впредь не должна быть таковою, а должна быть практической дисциплиной, наукой о ценности или учением о благах.
В защиту такого понимания задачи философии приводят то соображение, что, по выделении из философии последней из специальных наук — психологии с ее особенными задачами, для первой вообще уже не остается более никакого места в системе теоретических наук, так как компилятивное соединение общих результатов специальных наук и стремление познать еще раз уже познанное специальными науками ни в каком случае не могут образовать самостоятельной задачи. Подобное заключение было бы, однако, правильно только в том случае, если бы задача философии всецело сводилась к тому, чтобы, так сказать, временно ведать еще недостаточно разработанными специальными отраслями знания. Между тем дело обстоит совсем не так. Скорее выполнение та-

38
кой задачи всегда было второстепенной целью философии; в каждом отдельном случае эта задача могла сделаться, естественно, сознательной лишь после отделения соответствующих специальных отраслей от философии, и тогда философская разработка проблем, как она применялась в последний раз еще в психологии и частью до сих пор еще применяется, была бы совершенно невозможной, если бы в основании философии, за указанной целью, не лежало другое более глубокое стремление — стремление к систематизации познания и его методов. Очевидно, для удовлетворения этого стремления требуется общая и поэтому соединяющая результаты специальных работ, выходящая за границы разделения труда, определенного преимущественно практическими соображениями, наука. Ибо ни в каком случае нельзя понять, как могла бы выполнить такую систематизацию какая-нибудь специальная наука, не затрагивая другие специальные, отличные от нее, отрасли научного знания. А коль скоро последнее происходит, специальное научное исследование превращается в философское исследование; когда же делается попытка указать отношение специальной дисциплины к соседним отраслям знания, на сцену неизбежно является исследование о том, как относятся содержания данных отраслей друг к другу и какие отсюда вытекают следствия. Нельзя, конечно, отрицать, что специалист, работающий в определенной области, многократно будет наталкиваться на философские задачи, и что он может с успехом их разрабатывать, поскольку он достаточно хорошо знаком не только с отдельными, специально принадлежащими к области его исследования, фактами, но также и с общими проблемами познания. Ибо философия столь же мало может монополизироваться, как и всякая другая наука, даже менее, чем любая специальная дисциплина, связанная с определенными предпосылками в интересах технической успешности работы. Философствовать может всякий, кто хочет или умеет, безразлично, будет он или нет так называемым профессиональным философом. Если теперь философские задачи, касающиеся различных отраслей знания, с трудом поддаются исследованию — ведь оно должно удовлетворять как притязаниям специальных наук, так и философии, — то в этом, однако, еще не лежит никакого основания отрицать вообще их существование; здесь, в крайнем случае, дается основание предостерегать от попытки разрешать их без необходимых для их исследования средств. Однако, этим отнюдь не оправдывается утверждение, будто философия с

39
настоящего времени должна избрать совершенно новый путь, который освобождает ее от необходимости исследовать общие проблемы теоретического знания и на котором в будущее время ее исследованию будут подлежать не вопросы, как, почему и что человек познает, а единственно вопрос, как ценно познанное.
2. Представители только что указанного понимания задачи философии, не говоря о тех, которые сферу последней ограничивают этикой, до сих пор не предприняли попытки проведения поставленной ими задачи. В исторических же системах, в которых вопросы о ценности играют преимущественную роль, эти последние постоянно связываются с обсуждением теоретических проблем. Философия, как чистое учение о ценности, таким образом в лучшем случае, только привлекательный эскиз. Кто в самом деле не пожелал бы узнать, как ценны наши поступки, наши познания и, если можно, также сами вещи? Подобная философская программа поэтому очень пригодна для того, чтобы завоевать симпатии у специалистов при том условии особенно, если их одновременно уверять, что они совершенно правильно и как следует философствуют в своих областях в качестве естественников, историков, юристов и т. д.: в их специальное дело собственно философия не намерена вмешиваться. Конечно, согласятся ли эти специалисты с таким разграничением областей философии и науки не просто в отрицательном смысле, когда философия оставляет их в покое, но также и в положительном, когда окончательные оценочные суждения будут отведены исключительно философии, — остается сомнительным. Даже такая теоретическая наука, как физика, поскольку не может обойтись без оценочных суждений, постольку она приписывает различную ценность различным явлениям и их законам по их общезначимости и значению для связи естественных явлений. Политическая экономия важнейшую часть своих общих исследований прямо называет «теорией ценности». В исторической науке обычно реже идет речь о ценностях, но тем более все содержание истории проникнуто оценочными суждениями, так как историческая жизнь сводится к поступкам людей, оценка же мотивов таких поступков и их следствий выражается вообще в оценочных суждениях. Наконец, психология имеет, правда, своим содержанием процессы сознания вообще и, следовательно, не только такие, которые обладают познавательной ценностью для нашего мышления или нравственной ценностью для нашего практичес-

40
кого поведения, но также и такие, которые не подлежат оценке. Однако, вследствие того, что факт оценки сам, в свою очередь, «феномен сознания», психология не может освободиться от обязанности дать отчет прежде всего о возникновении чувства оценки, а потом также и о возникновении оценочных суждений.
3. Поэтому, если не может быть и речи о выделении философии, как особенной «науки о ценности» в том смысле, что ценность должна быть ей специфически принадлежащим понятием, то остается только еще один путь — приписать ей характер чистого «учения о благах». Правда, этот путь до нынешнего времени едва ли кем избран, он только намечен для будущего. Везде, где в специальных науках идет речь об оценочных понятиях и суждениях, подразумевается вообще относительная ценность, как определяющая относительное значение эмпирических фактов. Однако, относительная ценность предполагает абсолютную, как свой необходимый коррелят и корректив. Философия, таким образом, не должна говорить о том, что ценно под временными условиями, но о том, что ценно безусловно и во все времена. Одним словом, философия должна быть учением об общезначимых ценностях, которые возникают из природы человеческого разума независимо от ограничений, поставляемых его деятельности эмпирическим миром. В этом смысле философия называется законодательной или нормативной дисциплиной. Ее задача состоит не в описании или объяснении фактов, но в выработке норм, которые в качестве законов разума должны господствовать над фактами.
4. Такое понимание философии как чистой науки об абсолютной ценности, хотя такой науки фактически до настоящего времени не существует, может, по-видимому, ссылаться на известные части философии, на то, что в них оценочные суждения на деле играют выдающуюся роль. Эти три части философии — логика, этика и эстетика. Логика содержит оценочные суждения о связи мыслимого и познанного, этика — о мотивах воли, эстетика — о чувствах удовольствия и неудовольствия, обычно связывающихся с нашими представлениями. Поэтому эти три отрасли философии и называются в указанном смысле нормативными науками. Однако, при ближайшем рассмотрении их содержания и задач становится ясным, что ни одна из них никогда не была чисто нормативной наукой, да на деле и не может быть таковой. Развивая логику в существенных чертах в форме нормативной науки, Аристотель выводил

41
ее законы из форм языка; эту элементарную задачу он также пытался уже расширить через дальнейшее исследование методов и норм научного познания. Не иным путем, очевидно, ныне и мы поступаем при разработке логики, причем, само собой разумеется, мы должны стремиться разрешить подобную задачу в смысле, соответствующем современному состоянию науки, а не в смысле, — что, к сожалению, еще очень часто случается, — соответствующем состоянию аристотелевской или схоластической науки. То же можно сказать и про этические и эстетические нормы. Хотя они сами по себе еще не содержатся в фактах нравственной жизни и в продуктах художественного творчества, однако, они никогда не могут возникнуть, если объективно данные факты не возбудят в нас чувств и оценочных суждений, о происхождении которых мы, естественно, можем дать отчет, только проанализировав помимо их самих также и вызвавшие их объекты. Следовательно, логика, этика и эстетика, поскольку они вообще претендуют быть науками, не могут отказываться от анализа условий, при которых возникают их нормы, а, значит, и от объяснения самих норм. Если же они пожелают ограничиться установлением этих последних, то они так же мало будут считаться науками, как мало уложение о наказаниях или государственная конституция представляют собою науки. Конечно, и эти последние могут стать объектом научного исследования, если будут даны обоснование и научное толкование содержащихся в них определений. Поэтому нет чисто нормативных наук вообще, но всякая нормативная наука есть, вместе с тем, объяснительная. Собственно научная задача в нормативных науках состоит в объяснении. Их отличие от других наук состоит не в том, что их задача лежит не в объяснении фактов, а в том, что значительная часть фактов, подлежащих их объяснению, носит характер норм и оценочных суждений. Вследствие действительной тесной естественной связи между установлением фактов и их объяснением последнее в нормативных науках содействует отысканию правильной формулировки норм и оценочных суждений. Поэтому, хотя и могут существовать чисто объяснительные науки, которые, как, например, механика, физика или психология, нисколько не интересуются различением фактов по их ценности, однако, не может быть никакой научной дисциплины, котируя могла бы вполне отказаться от всякого объяснения фактов. Нормы и оценочные суждения, основание, цель и связь которых не-

42
известны, представляли бы собою или изречения оракула, или пустые фразы, но ни в каком случае не научные законы.
5. Философия, взятая в целом, в той же мере, как и отдельные философские отрасли, в которых играют роль оценочные суждения, естественно, не может быть специфической наукой о ценности. Где оценочные суждения привходят в нее, там они отличаются от соответствующих оценочных суждений специальных наук своей общей природой, таким образом, в том же самом смысле, в каком вообще содержание философии отличается от соответствующего содержания специальных наук. Однако, так как оценочные суждения вообще без всякого обоснования и объяснения того, что в них высказывается, сами по себе не могут образовать никакой научной задачи, то в вышесказанном выражается лишь та мысль, что философия при изучении мира становится на более общую точку зрения, чем любая специальная научная отрасль. Такое всеобщее изучение нельзя произвольно ограничить на какой-нибудь одной из функций, которые должны каким-либо образом объединяться во всяком научном исследовании: всякое научное исследование заключает в себе и объяснение и оценку, и все, что оно может сказать о ценности жизни и о ее отдельных благах, останется до тех пор произвольным немотивированным мнением, пока оно не попытается обосновать свои суждения, пока оно на даст отчета о связи фактов, к которым эти суждения относятся. Выполнить же это философия может, руководствуясь тем, как специальные науки дают единство и правильное распределение своему содержанию. Если, таким образом, понятие философии как всеобщего учения о ценности последовательно развить до конца, то — при условии строгого выполнения требования, что философия должна быть наукой, а не совокупностью необоснованных субъективных мнений — неизбежно признание нами прежде установленного понимания философии: философия должна быть всеобщей наукой в том вышеустановленном смысле, согласно которому предметом ее будут принципы и методы познания, так как очевидно, они не могут быть окончательно исследованы ни в какой специальной дисциплине.
6. Однако, как всеобщая наука философия не предшествует специальным наукам, но следует за ними: всеобщие принципы и методы познания могут быть добыты из частных применений. С другой стороны, сама, установленная нами, всеобщая задача философии нуждается в

1. Классификация наук есть законная задача философии: так как классификация предполагает сравнительный обзор различных областей знания по их содержанию и по их методу, то, очевидно, установление ее не может быть делом никакой специальной науки. Как понятие самой философии, так и содержание этой особенной ее задачи изменяются в ходе времени. В древности классификация наук вполне совпадала с систематическим делением философии, так как тогда философия и наука вполне еще сливались друг с другом. Таких попыток систематического подразделения философии до нас дошло две. Они лежат в основании двух величайших и влиятельнейших систем древности, платоновской и аристотелевской, и могут рассматриваться в качестве плана, по которому происходило разделение труда в школах этих философов. Эти подразделения прямо не проведены самими философами; они частью лежат в основании расположения материала в их сочинениях, частью дошли до нас через их школы.

Из этих двух первых классификаций науки классификация Платона

является оригинальной, аристотелевская же в существенных чертах есть ее дальнейшее проведение. Установленный Платоном принцип, сохранившийся с удивительным постоянством до новейших времен, — принцип разделения научных отраслей соответственно различию духовных способностей, которые принимаются в существенных чертах во внимание при различных научных проблемах. Таких духовных способностей три: познание в понятиях, совершающееся путем беседы, ???????????, или в форме диалога, или в форме вопросов, которые задает себе мыслитель, и ответов, которые он на них находит; чувственное восприятие, посредством которого воспринимаются объекты природы; и, наконец, воля и желание, которые служат источником человеческого действования с его продуктами. Отсюда вытекают три части науки: диалектика, физика и этика. Это деление в таком виде точно проведено учеником Платона, Ксенократом; однако, и важнейшие платоновские диалоги не

45

трудно подвести под эту схему: диалоги «Теэтет», «Парменид», «Софист» относятся к диалектике; «Тимей», а также «Федон», ибо понятие души у Платона принадлежит к области природы — к физике; «Государство», «Политик», «Филеб» и «Горгий» — к этике. Указанные три области, однако, не координированы друг с другом; диалектика, как принадлежащая высшей духовной способности, мыслящему разуму, главенствует над другими. Поэтому диалектика входит также в другие две науки, так как только она может доставить совершенное познание как природы, так и норм человеческих поступков. Такое отношение между частями философии можно представить в следующей схеме:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Все математические дисциплины имеют своими объектами самые всеобщие свойства явлений природы
У ее важнейших представителей в существенных чертах компилятивной эклектической философии времени столетия
Это существенно источник нравственного поведения она видит в человеческом со
Теория познания у позитивизма
Устанавливается отношение религии к философии