<<<     ΛΛΛ     >>>   

Не существует сущности женщины, ибо женщина отстраняет и отстраняется от самой себя. В ее бездонных, непостижимых глубинах тонет всякая сущность, всякая подлинность и всякая бутафория, - вообще любое свойство. Ослепленный этим, философский дискурс идет ко дну: ринувшись, очертя голову, в бездну, тонет на мелководье. Не существует истины о женщине именно потому, что это бездонное, крайнее отделение от Истины, эта неистинность и есть сама Истина. Женщина - одно из имен для этой неподлинности Истины.

Таким образом, дистанция действует, когда она утаивает подлинное существо женщины и не обременяет им надменного философа - до тех пор, пока она дважды не пришпорит его, пока этот легковерный не получит пару ножевых ранений от ее ударов стилем, после которых расплывается всякая половая идентификация.

"Что кто-нибудь не может и, следовательно, не хочет защищаться, это, в наших глазах, еще вовсе не позорит его; но мы слишком низко ценим того, кто лишен как способности, так и готовности к мести - безразлично, мужчина это или женщина. Разве смогла бы удержать нас (или, как говорят, "привязать") женщина, которую мы не считаем способной при случае пустить в ход кинжал (или нечто вроде него...) против нас? - или против самой себя, что в иных случаях оказывается наиболее чувствительной местью ("китайская месть").

"По ту сторону добра и зла" открывается словами: "Предположив, что истина - женщина... - как? так не с полным ли основанием подозревали всех философов, всех, мысливших догматически, в том, что они плохо разбирались в женщинах? что ужасающая серьезность и угловатая назойливость, с которыми они имели обыкновение приступать к истине, были неловкими и неприличными попытками подцепить бабенку?.."

Однако в этот момент Ницше меняет тему и разворачивает истину женщины, истину истины:

"Совершенно очевидно, что она не позволяет себя подцепить - и всякого рода догматизм стоит нынче с печальным и унылым видом. Если только он вообще еще стоит!"

Женщина (Истина) не позволяет овладеть собой.

Истина о женщине не дает себя взять.

То, что наверняка не позволяет овладеть собой, есть feminine. Не торопитесь переводить это как женственность, как женскую сексуальность, - все эти и им подобные имитирующие сущность фетиши - это как раз именно то, что надеется подцепить, не рассчитывающая на большее, глупость философа-догматика, беспомощного художника или неопытного обольстителя.

Это уклонение от истины, обдирание ее и заключение в кавычки (махинация, крик, подлог, - хватка слабой женщины) - это все то, что, согласно Ницше, вынуждает закавычивать "истину" и вслед за ней все остальное, что ее запечатлевает - все это есть, если и не само feminine (женское), то женское действие (feminine operation).

Женщина пишется. Это к ней вынужден прибегать стиль. Больше того: если бы стиль был мужчиной, написанное было бы женщиной...

Возможно ли примирить эти явно профеминистские утверждения с ужасающим кодексом закоренелого антифеминизма у Ницше?

Конгруэнтность - слово, которое я здесь буду противоставлять согласованности - профеминистских и антифеминистских утверждений довольно загадочна и в то же время строго необходима, - это, наконец, и будет тезисом настоящей дискуссии.

Женщина, истина есть скептицизм или скрытое лицемерие; и это именно то, что мы должны продумать до конца. Примите во внимание скепсис относительно "истины" у состарившихся женщин:

"Боюсь, что состарившиеся женщины в сокровеннейшем тайнике своего сердца скептичнее всех мужчин: они верят в поверхностность бытия как в его сущность, и всякая добродетель и глубина для них - лишь покров этой "истины", весьма желательный покров некоего pudendum , - стало быть, вопрос приличия и стыда, не больше!"

"Истина" - всего лишь поверхность; она становится глубокой, недосягаемой и желанной истиной только благодаря эффекту набрасывания на нее покрывала: истиной не подвешенной между кавычек, а скрывающей поверхность жестом скромности. Достаточно лишь этому покрывалу спасть или быть сорванным, - и истины больше не будет, останется лишь "истина" - написанная в кавычках.

Но откуда в таком случае этот страх, это опасение, этот "стыд"? Женская дистанция отвлекает истину от нее самой, подвешивая отношение к кастрации - как можно было бы подвешивать или натягивать парус или какие-то отношения (оставляя их, таким образом, подвешенными в неопределенности).

Подвешенное отношение к кастрации: не к истине оскопления, в которую женщина не верит и не к истине как оскоплению, не к истине-оскоплению. Истина-кастрация - это как раз забота мужчин, мужская озабоченность, ибо мужчина никогда не бывает достаточно стар или скептичен, или достаточно скрытен, чтобы по своей доверчивости, в своем безрассудстве (которое всегда сексуально и при случае выдает себя за искушенность) не кастрировать самого себя и не секретировать иллюзию - приманку истины-оскопления...

"Женщина" - слово, которое ныне маркирует целую эпоху - не больше верит и в противоположность кастрации, в антикастрацию. Она слишком искушена для этого, и она знает - о себе, о своем воздействии, наконец, - то, что мы (но кто - мы?) должны бы выучить - что подобное превращение отняло бы у нее все возможности притворства и водворило бы ее еще надежнее, чем прежде, обратно в старую машину, в тот же самый механизм фаллогоцентризма, обзаведшийся лишь новым пособником - неопытным студентом навыворот, а в остальном - верным учеником своего учителя (фаллогоцентризма)".

Итак, "женщина" нуждается в эффекте кастрации: без него она бы не знала ни как обольщать, ни как раскрывать желание - но она открыто в нее не верит. Такова "женщина": она играет с тем, во что не верит. Играет: с новой концепцией или новым зданием веры, собираясь посмеяться. Она знает о мужчине - и таким знанием, которого не достичь ни одному легковерному философу-догматику - что кастрация не имела места.

Отсюда крайний "скептицизм женщин".

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Зовущиеся женщиной воплощение реактивных
Верит в истину женщины