ΛΛΛ     >>>   

Деррида Ж. Вопрос стиля

В заглавие этой дискуссии вынесен вопрос о стиле. Однако предметом разговора будет женщина.

Вопрос о стиле - это всегда вопрос об утонченном - заостренном - предмете. Порой это только перо, которое, однако, при случае становится стилетом или даже кинжалом. С их помощью, будьте уверены, мы можем решительно атаковать все, что философия выводит из материи или формы, - с тем, чтобы пробить в них брешь, оставить печать или оттиск. И вместе с тем эти орудия помогают отражать грозящую нам реальность, ставить ее в безвыходное положение, сдерживать ее напор и беречься от нее - все время сворачивая и путая следы, пригибаясь и укрываясь на бегу. А что касается всевозможных таких укрытий, ширм и завес - то непревзойденным знатоком всех родов подобного оружия был, бесспорно, Ницше.

Стиль будет, следовательно, выступать подобно шпоре, - как нос на старом паруснике, как рострум, трезубец, выдвигающийся вперед, чтобы отражать наступление и рассекать противолежащую поверхность. Или же - опять-таки прибегая к морской терминологии - как выступ скалы, который тоже называют "шпорой" и который "разбивает волны у входа в гавань".

Будучи такой шпорой, стиль способен также защищать от какой бы то ни было устрашающей, ослепляющей или даже смертельной угрозы, что может возникнуть и упорно "попадаться навстречу": а именно - опасность присутствия и, следовательно, сути самих вещей, смысла, истины - пока эта опасность не стала уже зияющей бездной, что вечно сопутствует раскрытию различий.

Уже - имя того, что изгладилось, того, что ускользает у тебя на виду, но в то же время оставляет след, - зависший росчерк на самой вещи, в которую оно отодвигается - здесь и сейчас - это нечто такое, что всегда придется принимать в расчет, хоть это отнюдь не просто и не осуществимо в один прием.

Шпора - eperon во французском, sporo в верхненемецком, sporна галльском - в английском языке представлено словом spur . Малларме в "Английских словах" устанавливает его связь со spurn - презирать, отгонять, отвергать с отвращением.

Это не просто завораживающая омонимия, скорее, это действие исторической и семантической необходимости, простирающейся от языка к языку. Английское spour , французское eperon - это "то же самое слово", что немецкое Spur - след, колея, метка, указатель, знак.

Пришпоривающий стиль - это утонченное орудие, которое служит одновременно отражению удара и проникновению вглубь; с листообразно вытянутым острием, на которое, как на мачту, натягиваются паруса, на мушку которого попадаются всевозможные вуали, покрывала и драпировки, - окутываются, а затем раскрываются вокруг него, наделенного мистической властью их дезавуировать.

Чтобы понять, как след от стилевой шпоры отпечатывается на вопросе о женщине (чтобы открыть по имени то, что управляет игрой парусов над нашей неизъяснимой мукой) и, наконец, чтобы увидеть, почему возникает своеобразная взаимозамена между стилем и женщиной у Ницше, - для всего этого мы должны обратиться к "Веселой науке" (§60):

"Женщины и их действие на расстоянии. Есть ли у меня еще уши? Превратился ли я в слух и ни во что больше?" Все ницшевские вопросы, и о женщинах в частности, свиваются кольцом в лабиринт уха; как и вот этот, следующий далее кусочек из "Веселой науки" / "Повелительницы повелителей" (§70)/*;

Здесь ухо Ницше слышит глубокое, могучее контральто, подымающее занавес /"над возможностями, в которые мы обычно не верим"/. И кажется, что этот голос, как самое лучшее из мужского, что есть в женщине, преодолевает границу между полами и становится воплощением идеала.

Однако поскольку таким голосам обычно приходится изображать "идеального любовника, Ромео, например", Ницше оговаривается: "Эти любовники неубедительны: такие голоса слишком сохраняют еще колорит матери и хозяйки дома, и больше всего именно тогда, когда в их звучании слышна любовь".

"Превратился ли я в слух и ни во что больше? Здесь стою я среди пылающего прибоя / Heir stehe ich inmuttendes Brandes der Brandung. Brandung - значит охваченный, стянутый объятиями Brand, означающего красный след, язык пламени, откат волны, когда она встречает горный хребет или разбивается о рифы, утесы, шпоры.../, чье белое пламя лижет мои ноги / значит, я - тоже шпора/; со всех сторон доносятся до меня вой, угрозы, крики, пронзительные звуки, а тем временем в глубине своих глубин старый потрясатель земли, словно ревущий бык, поет свою арию; он при этом отбивает ногами такой землетрясильный такт, что даже у этих обветренных скалистых чудищ трепещет сердце в груди. И тут, внезапно, словно из ничего, перед самыми воротами этого адского лабиринта, всего в нескольких саженях от них, появляется - большое парусное судно, скользящее мимо, молча, как привидение. О, эта призрачная красота! Какими чарами охватывает она меня! Неужели это судно загружено всем покоем и безмолвием мира? Неужели и само мое счастье занимает здесь свое тихое место, мое блаженное Я, моя вторая усопшая самость? Еще не мертвая, но уже и не живущая? Словно призрачное, тихое, созерцательно скользящее, парящее полусущество? Подобное судну, порхающему своими белыми парусами по темному морю как огромная бабочка. Да! Порхать по бытию! Вот что это! Вот чем могло бы это быть! - Кажется, этот шум сделал меня мечтателем? Всякий большой шум заставляет нас полагать счастьем тишину и даль. Когда мужчина стоит посреди своего шума, среди прибоя своих бросков и набросков, тогда-то и видит он, как скользят мимо него тихие очаровательные существа, счастье и замкнутость которых исполняет его тоски, - это женщины. Он готов уже думать, что там, в женщинах, и живет лучший он сам, что в этих уголках смолкает и самый шумный прибой, и жизнь сама становится сном о жизни".

Предыдущий афоризм в "Веселой науке" /"Мы, художники", § 59/, открывающийся словами "когда мы любим женщину", рисует движение, отмеченное одновременно сомнабулически-манящим риском смерти, мечтой о смерти и - сокрытием, вытеснением естественности. Однако ценность этого сокрытия, этого притворства - в сохранении неразрывной связи женщины с искусством:

"...нисходит на нас дух и сила грезы, и мы, с открытыми глазами, бесчувственные ко всякой опасности, взбираемся на самые рискованные стези, на крыши и башни бреда, без малейшего головокружения, словно рожденные лазать по высотам, - мы, лунатики дня! Мы, художники! Мы, утайщики естественности! Мы, сомнамбулы и богоманы! Мы, смертельно спокойные, бузустанные странники по высотам, которые даже видятся нам не высотами, а нашими равнинами, нашим оплотом".

"И все же! И все же! Мой благородный мечтатель, даже на прекраснейшем паруснике бывает так много шума и суеты, увы, столько жалкой, мелочной суеты! Волшебство и могущественнейшее воздействие женщин есть, говоря языком философов, действие на расстоянии, action in distans: и он требует сперва и прежде всего - дистанции!

Каким движением, каким па открывается этот dis-tanz? Ницше пытается передать его усилием стиля: соединяя латинские цитаты (пародия на язык философов) и восклицание, которое ударяет на слове "дистанция" и словно бы отодвигает, отстраняет его: благодаря такому пируэту или игре силуэтов, слово будто приглашает нас держаться на расстоянии от многослойных завес, драпировок, вуалей и прикрытий, заставляющих нас грезить о смерти.

Женское обольщение действует на расстоянии, и дистанция есть элемент ее власти. И, однако, мы должны сторониться этих чар, этого шарма. Мы сами должны держаться на расстоянии от дистанции, установленной женщиной - и не только, как могут ожидать, чтобы уберечься от этого обаяния, но в равной степени, чтобы именно испытать его. Дистанция необходима, мы нуждаемся в ней: мы должны держаться на расстоянии от того, что нам не достает и не достается - это похоже на совет мужчины мужчине: обольщать, не обольщаясь.

Коль скоро мы должны держаться на расстоянии от женского воздействия (от action in distans) - а это не равносильно тому, чтобы просто не приближаться к нему (если только не идти на риск встречи с самой смертью) - то это необходимо, потому что "женщина" - это как раз не любая вещь, не определенное опознаваемое явление, которое привнесено откуда-то и установлено на расстоянии, это не фигура, к которой можно или приближаться, или удаляться. Возможно, как неподлинная, неявленная, притворная, она являет собой бездну дистанции, расставление расстояния, напор пространства, чистого удаления - дистанцию как таковую, если можно так выразиться, длиннее которой быть не может.

Здесь мы должны обратиться к хайдеггеровскому употреблению слова Entfernung (дистанцирование): оно означает отстранение, удаление - и избегание отстраненности, избегание отдаленности, избегание, образующее разрушение (Ent-) дали как таковой - сокровенную тайну близости.

 ΛΛΛ     >>>   

Деррида Ж. Вопрос стиля современной философии 12 оппозицию
Деррида Ж. Вопрос стиля современной философии 3 женщина
Деррида Ж. Вокруг Вавилонских башен современной философии