<<<     ΛΛΛ     >>>   

20. БОГ МЕРТВ

"Заратустра! Заратустра! Разгадай загадку мою! Говори, говори! Что такое месть
свидетелю?
Я предостерегаю тебя, здесь скользкий лед! Смотри, смотри, как бы гордость твоя не
сломала здесь ногу себе!
Ты считаешь себя мудрым, ты, гордый Заратустра! Так разгадай же загадку, ты,
щелкун твердых орешков, — загадку, которую представляю я! скажи: кто л!"
— Но когда Заратустра услыхал слова эти, как думаете вы, что случилось с душою его?
Сострадание овладело им, и вдруг он упал ниц, как дуб, долго сопротивлявшийся многим
дровосекам, тяжело, внезапно, пугая даже тех, кто хотел срубить его. Но вот он снова
поднялся с земли, и лицо его сделалось суровым.
"Я отлично узнаю тебя, — сказал он голосом, звучавшим, как медь, — ты убийца Бога!
Пусти меня.
Ты не вынес того, кто видел тебя, — кто всегда и насквозь видел тебя, — самого
безобразного человека! Ты отомстил этому свидетелю!"
Так говорил Заратустра и хотел идти, но невыразимый схватил его за край одежды
и снова стал клокотать и подыскивать слова. "Останься! — сказал он наконец —
— останься! Не проходи мимо! Я угадал, какой
топор сразил тебя: хвала тебе, о Заратустра, что
ты снова встал!
Ты угадал, я знаю это, каково тому, кто его убил, — убийце Бога. Останься!
Присядь ко мне, это будет не напрасно.
К кому же стремился я, как не к тебе? Останься, сядь! Но не смотри на меня! Почти
этим — безобразие мое!
Они преследуют меня •— теперь ты последнее убежище мое. Не ненавистью своей, не
своими ищейками — о, над таким преследованием смеялся бы я, гордился бы им и
радовался ему!
Разве успех не был доселе на стороне хорошо преследуемых? И кто хорошо
преследует, легко научится следовать — раз уж он очутился — позади! Но от их
сострадания —
— от их сострадания бегу я и прибегаю к тебе. О
Заратустра, защити меня, ты последнее убежище
мое, ты единственный, разгадавший меня [... ]
Но и ты сам — остерегайся ты сам своего сострадания! Ибо многие находятся на пути
к тебе, многие страждущие, сомневающиеся, отчаивающиеся, утопающие,
замерзающие. —
Я предостерегаю тебя и против меня. Ты разгадал мою лучшую, мою худшую
загадку, меня самого и что свершил я. Я знаю топор, сразивший тебя.
Ho он — должен был умереть: он видел глазами, которые все видели, — он видел
глубины н бездны человека, весь его скрытый позор и безобразие.
Его сострадание не знало стыда: он проникал в мои самые грязные закоулки. Этот
любопытный, сверх-назойливый, сверх-сострадательный должен был умереть.
Он видел всегда меня: такому свидетелю хотел я отомстить — или самому не жить.
Бог, который всё видел, не исключая и человека, — этот Бог должен был умереть!
Человек не выносит, чтобы такой свидетель жил".
Так говорил самый безобразный человек.
"Так говорил Заратустра",
IV. Самый безобразный человек. Пер. Ю. M. Антоновского

21. ПОСЛЕ СМЕРТИ БОГА
СНОВА НИГИЛИЗМ

[... ] Если принять те два положения, что путем становления ничего не достигается, и
что подо всем становлением нет такого великого единства, в котором индивид мог бы
окончательно потонуть, как в стихии высшей ценности, то единственным исходом остается
возможность осудить весь этот мир становления как марево и измыслить в качестве
истинного мира новый мир, потусторонний нашему. Ho как только человек распознает,
что этот новый мир создан им только из психологических потребностей и что он на это
не имел решительно никакого права, возникает последняя форма нигилизма,
заключающая в себе неверие в метафизический мир, — запрещающая себе веру в
истинный мир. C этой точки зрения реальность становления признается единственной
реальностью и воспрещаются всякого рода окольные пути к скрытым мирам и ложным
божествам — но, c другой стороны, этот мир, отрицать который уже более не хотят,
становится невыносимым...
— Что же в сущности произошло? Сознание отсутствия всякой ценности было
достигнуто, когда стало ясным, что ни понятием "цели", ни понятием "единства", ни
понятием "истины" не может быть истолкован общий характер бытия. Ничего этим не
достигается и не приобретается; недостает всеобъемлющего единства во множестве
совершающегося: характер бытия не "истинен", а ложен... в конце концов нет более
основания убеждать себя в бытии истинного мира... Коротко говоря: категории
"цели", "единства", "бытия", посредством которых мы сообщили миру ценность, снова
изъемлются нами — и мир кажется обесцененным...
Положим, мы осознали, в какой мере нельзя более истолковывать мир посредством
этих трех категорий и что вслед за этим признанием мир начинает утрачивать для нас
свою ценность, — в таком случае мы должны спросить себя, откуда берет начало наша
вера в эти три категории: — попытаемся, нельзя ли отказать и им в нашем доверии! Если
нам удастся обесценить эти три категории, то доказанная неприложимость их к целому
перестанет быть основанием к тому, чтобы обесценивать это целое.
- Результат: вера в категории разума есть причина нигилизма, - мы измеряли
ценность мира категориями, которые относятся к чисто вымышленному миру.
- Конечный результат: все ценности, посредством которых мы доныне сперва
пытались сообщить миру ценность, а затем ввиду их неприменимимости к нему
обесценивали его – все эти ценности, рассматриваемые психологически, суть
результаты определенных утилитарных перспектив, имеющих в виду
поддержание и усиление идеи человеческой власти, и только ложно
проецированы нами в существо вещей. Это все та же гиперболическая наивность
человека: полагать себя смыслом и мерой ценности вещей…[3]
«Воля к власти», I, фр. 12.
Пер. под ред. Г.Рачинского и Я. Бермана*

22. НЕОБХОДИМОСТЬ ОЖИДАНИЯ

Безумный человек. Слышали ли вы о том безумном человеке, который в светлый
полдень зажег фонарь, выбежал на рынок и все время кричал: «Я

В этом тексте заключена сводка всей истории нигилизма, как понимает ее Ницше, к тому
же это описание его последней формы: того, что Заратустра называет «последним
человеком» (Предисловие, 5; Часть вторая, «Прорицатель»). Эту форму нигилизма нельзя
смешивать со следующей формой: «человек, который хочет гибели», она описана в тексте
№ 23 и знаменует собой преодоление нигилизма.

ищу Бога! Я ищу Бога!" — Поскольку там собрались как раз многие из тех, кто не верил
в Бога, вокруг него раздался хохот. Он что, пропал? — сказал один. Он заблудился, как
ребенок, — сказал другой. Или спрятался? Боится ли он нас? Пустился ли он в
плавание? эмигрировал? -— так кричали и смеялись они вперемешку. Тогда безумец
вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. "Где Бог? — воскликнул он. — Я хочу
сказать вам это! Мы его убили — вы и я! Мы все его убийцы! Ho как мы сделали это?
Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего
горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца? Куда теперь движется
она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц? He падаем ли мы непрерывно? Назад, в
сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? He блуждаем ли мы
словно в бесконечном Ничто? He дышит ли на нас пустое пространство? He стало ли
холоднее? He наступает ли все сильнее и больше ночь? He приходится ли средь бела дня
зажигать фонарь? Разве мы не слышим еще шума могильщиков, погребающих Бога?
Разве не доносится до нас запах божественного тления? — и Боги истлевают! Бог умер!
Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и
могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими
ножами — кто смоет c нас эту кровь? Какой водой можем мы очиститься? Какие
искупительные празднества, какие священные игры нужно будет придумать? Разве
величие этого дела не слишком велико для нас? He должны ли мы сами обратиться в
богов, чтобы оказаться достойными его? Никогда не было совершено дела более
великого, и кто родится после нас, будет, благодаря этому деянию, принадлежать к
истории высшей, чем вся прежняя история!" — Здесь замолчал безумный человек и снова
стал глядеть на своих слушателей; молчали и они, удивленно глядя на него. Наконец, он
бросил свой фонарь на землю, так что тот разбился вдребезги и погас. "Я пришел слишком
рано, — сказал он тогда, — мой час еще не пробил. Это чудовищное событие еще в пути и
идет к нам — весть о нем не дошла еще до человеческих ушей. Молнии и грому нужно
время, свету звезд нужно время, деяниям нужно время, после того как они уже совершены,
чтобы их увидели и услышали. Это деяние пока еще дальше от вас, чем самые отдаленные
светила, — и все-таки вы совершили его!» — Рассказывают еще, что в тот же день
безумный человек ходил по различным церквам и пел в них свой Requiem aeternam deo*.
Его выгоняли и призывали к ответу, а он ладил все одно и то же: "Чем же еще являются
эти церкви, если не могилами и надгробиями Бога?"
"Веселая наука", III, 125. Пер. K. A. Свасьяна

23. ПРИБЛИЖЕНИЕ K ПРЕОБРАЗОВАНИЮ

B человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он
переход и гибель.
Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.
Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому
берегу.
Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться
жертвою — а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею
сверхчеловека.
Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-
нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.
Я люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построить жилище для
сверхчеловека и приготовить к приходу его землю, животных и растения: ибо так хочет
он своей гибели.
Я люблю того, кто любит свою добродетель: ибо добродетель есть воля к гибели и
стрела тоски.
Я люблю того, кто не бережет для себя ни капли духа, но хочет всецело быть духом
своей добродетели: ибо так, подобно духу, проходит он по мосту.
Я люблю того, кто из своей добродетели делает свое тяготение и свою напасть: ибо так
хочет он ради своей добродетели еще жить и не жить более.
Я люблю того, кто не хочет иметь слишком много добродетелей. Одна добродетель
есть больше добродетель, чем две, ибо она в большей мере есть тот узел, на котором
держится напасть.
Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздает ее: ибо
он постоянно дарит и не хочет беречь себя.
Я люблю того, кто стыдится, когда игральная кость выпадает ему на счастье, и кто
тогда спрашивает: неужели я игрок-обманщик? — ибо он хочет гибели.
Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди своих дел и исполняет всегда еще
больше, чем обещает: ибо он хочет своей гибели.
Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо он
хочет гибели от людей настоящего.
Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любит своего Бога: ибо он должен
погибнуть от гнева своего Бога.
Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах и кто может погибнуть при малейшем
испытании: так охотно идет он по мосту.
Я люблю того, чья душа переполнена, так что он забывает самого себя, и все вещи
содержатся в нем: так становятся все вещи его гибелью.
Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: так голова его есть только утроба
сердца его, а сердце его влечет его к гибели.
Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из
темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут,
как провозвестники.
Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи; но эта молния называется
сверхчеловек.
"Так говорил Заратустра", Предисловие,4.
Пер. KX M. Антоновского

24. ПРЕОБРАЗОВАНИЕ:
ОТРИЦАНИЕ HA СЛУЖБЕ ВНЕШНЕГО УТВЕРЖДЕНИЯ

[... ] Психологическая проблема в типе Заратустры заключается в вопросе, каким образом
тот, кто в неслыханной степени говорит Нет, делаem Нет всему, чему до сих пор
говорили Да, может, несмотря на это, быть противоположностью отрицающего духа;
каким образом дух, несущий самое тяжкое бремя судьбы, роковую задачу, может,
несмотря на это, быть самым легким и самым потусторонним — Заратустра есть
танцор, — каким образом тот, кто обладает самым жестоким, самым страшным
познанием действительности, кто продумал "самую бездонную мысль", не нашел,
несмотря на это, возражения против существования, даже против его вечного
возвращения, — напротив, нашел еще одно основание, чтобы самому быть вечным
утверждением всех вещей, "говорить огромное безграничное Да и Аминь"... "Bo все
бездны несу я свое благословляющее утверждение"... Ho это и есть еще раз понятие
Диониса.
"Ecce Homo", Так говорил Заратустра,
б. Пер. Ю. M. Антоновского

25. УТВЕРЖДАЮЩАЯ СУЩНОСТЬ ВОЛИ K ВЛАСТИ

Властолюбие: пылающий бич для самых твердых сердец, жестокая пытка, которую
самый жестокий приготовляет для себя самого; мрачное пламя живых костров.
Властолюбие: злая узда, наложенная на самые тщеславные народы; пересмешник
всякой сомнительной добродетели; оно ездит верхом на всяком коне и на всякой
гордости. Властолюбие: землетрясение, сламывающее и взламывающее все гнилое и
пустое внутри; рокочущий, грохочущий, карающий разрушитель повапленных гробов;
сверкающий вопросительный знак возле преждевременных ответов.
Властолюбие: пред взором его человек пресмыкается, гнется, раболепствует и
становится ниже змеи и свиньи: пока наконец великое презрение не возопит в нем. —
Властолюбие: грозный учитель великого презрения, которое городам и царствам
проповедует прямо в лицо: "Убирайтесь прочь!" — пока сами они не возопят: "Пора
нам убираться прочь!"
Властолюбие: оно же заманчиво поднимается к чистым и одиноким и вверх к
самодовлеющим вершинам, пылая, как любовь, заманчиво рисующая пурпурные
блаженства на земных небесах.
Властолюбие: но кто назовет его любием, когда высокое стремится вниз к власти!
Поистине, нет ничего больного и подневольного в такой прихоти и нисхождении!
Чтобы одинокая вершина уединялась не навеки и не довольствовалась сама собой;
чтобы гора спустилась к долине и ветры вершины к низинам:
O, кто бы нашел настоящее имя, чтобы окрестить и возвести в добродетель такую
тоску! "Дарящая добродетель" — так назвал однажды 3apaтустра то, чему нет имени.
"Так говорил Заратустра", III.
O трояком зле, 2. Пер. Ю. M. Антоновского

E) ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

Теперь я расскажу историю
Заратустры. Основная концепция
этого произведения, мысль
о вечном возвращении, эта высшая
форма утверждения...
"Ecce Homo"

26. ВОЛЯ K ВЛАСТИ И ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

Воля — так называется освободитель и вестник радости; так учил я вас, друзья мои! A
теперь научитесь еще: сама воля еще пленница.
"Хотеть" освобождает — но как называется то, что и освободителя заковывает еще
в цепи?
"Было" — так называется скрежет зубовный и сокровенное горе воли. Бессильная
против того, что уже сделано, она — злобная зрительница всего прошлого.
Обратно не может воля хотеть; что не может она победить время и остановить
движение времени, — в этом сокровенное горе воли.
"Хотеть" освобождает; чего только не придумывает сама воля, чтобы освободиться
от своего горя и посмеяться над своим тюремщиком?
Ax, безумцем становится каждый пленник! Безумством освобождает себя и
плененная воля.
Что время не бежит назад, — в этом гнев ее; "было" — так называется камень,
которого не может катить она.
И вот катит она камни от гнева и досады и мстит тому, кто не чувствует, подобно ей,
гнева и досады.
Так стала воля, освободительница, причинять страдание: и на всем, что может
страдать, вымещает она, что не может вернуться вспять.
Это, и только это, есть само мщение: отвращение воли ко времени и к его "было".
Поистине, великая глупость живет в нашей воле, и проклятием стало всему
человеческому, что эта глупость научилась духу.
Дух мщения: друзья мои, он был до сих пор лучшей мыслью людей; и где было
страдание, там всегда должно было быть наказание.
"Наказание" — именно так называет само себя мщение: c помощью лживого слова
оно притворяется чистой совестью.
И так как в самом хотящем есть страдание, что не может он обратно хотеть, — то и
сама воля, и вся жизнь должны бы быть — наказанием!
И вот туча за тучей собралися над духом — пока наконец безумие не стало
проповедовать: "Все преходит, и потому все достойно того, чтобы прейти!"
И самой справедливостью является тот закон времени, чтобы оно пожирало своих
детей, — так проповедовало безумие.
Нравственно все распределено по праву и наказанию. Ax, где же избавление от
потока вещей и от наказания "существованием"? Так проповедовало безумие.
Может ли существовать избавление, если существует вечное право? Ax, недвижим
камень "было": вечными должны быть также все наказания. Так проповедовало безумие.
Никакое деяние не может быть уничтожено: как могло бы оно быть несделанным через
наказание! B том именно вечное в наказании "существованием" , что существование вечно
должно быть опять деянием и виной!
Пока наконец воля не избавится от себя самой и не станет отрицанием воли, — но ведь
вы знаете, братья мои, эту басню безумия!
Прочь вел я вас от этих басен, когда учил вас: "Воля есть созидательница".
Всякое "было" есть обломок, загадка, ужасная случайность, пока созидающая воля не
добавит: "Ho так хотела я!"
— Пока созидающая воля не добавит: "Ho так хочу я! Так захочу я!"
Ho говорила ли она уже так? И когда это случается? Распряжена ли уже воля от своего
собственного безумия?
Стала ли уже воля избавительницей себя самой и вестницей радости? Забыла ли она
дух мщения и всякий скрежет зубовный?
И кто научил ее примирению со временем и высшему, чем всякое примирение?
Высшего, чем всякое примирение, должна хотеть воля, которая есть воля к власти, —
но как это может случиться c ней? Кто научит ее хотеть обратно?
"Так говорил Заратустра", II.
O6 избавлении. Пер. Ю. M. Антоновского

27. ПОЧЕМУ ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ВНУШАЕТ СТРАХ

He за то был я пригвожден к древу мучений, что я знаю, что человек зол, — но за то,
что я кричал, как никто еще не кричал:
"Ax, его самое злое так ничтожно! Ax, его самое лучшее так ничтожно!"
Великое отвращение к человеку — оно душило меня и заползло мне в глотку; и то,
что предсказывал прорицатель: "Все равно, ничто не вознаграждается, знание душит".
Долгие сумерки тянулись предо мною, смертельно усталая, пьяная до смерти
печаль, которая говорила, зевая во весь рот:
"Вечно возвращается человек, от которого устал ты, маленький человек" — так
зевала печаль моя, потягивалась и не могла заснуть.
B пещеру превратилась для меня человеческая земля, ее грудь ввалилась, все
живущее стало для меня человеческой гнилью, костями и развалинами прошлого.
Мои вздохи сидели на всех человеческих могилах и не могли встать; мои вздохи и
вопросы каркали, давились, грызлись и жаловались день и ночь:
— "Ax, человек вечно возвращается! Маленький человек вечно возвращается!"
Нагими видел я некогда обоих, самого большого и самого маленького человека:
слишком похожи они друг на друга, — слишком еще человек даже самый большой
человек!
Слишком мал самый большой! — Это было отвращение мое к человеку! A вечное
возвращение даже самого маленького человека! — Это было неприязнью моей ко
всякому существованию!
Ax, отвращение! отвращение! отвращение! — Так говорил Заратустра, вздыхая и
дрожа, ибо он вспоминал о своей болезни.
"Так говорил Заратустра", III.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Игра вечного возвращения утверждение человека
Ho как только человек распознает