<<<     ΛΛΛ     >>>   

Исходная активность смысла смысла не носит целенаправленный характер. Любое «нечто», случайно попадающее в область его обзора (Хайдеггер здесь точно ругался бы), преобразуется в объект тоже случайно, и лишь став объектом, участвует в объект-субъектных отношениях в режиме интенциональности сознания. И только имея в наличии интенциональность, можно говорить о целенаправленном познании объекта: интенциональность, равно как и целенаправленность понимаются как «направленность на...», так что по своему существу эти понятия совпадают. Таким образом, не имея в себе интенции, смысл смысла проявляет активность без цели. В то же время исходная конструкция Фихте, как и его последователя Гуссерля, представляет собой активность, всегда направленная на что-то. Чистое Я и трансцендентальная субъективность с безусловностью предполагают объект-напротив. Объект здесь находится, так сказать, в приготовленном виде. По сути, Фихте и Гуссерль пропустили один шаг в виде нецеленаправленной активности, поэтому их трансцендентальные центры сознания оказались отличными от смысла смысла. Впрочем, как уже указывалось, у Гуссерля мы встречаем пассивный синтез – некий аналог нашей нецеленаправленной активности, но он не довел свою догадку до уровня последовательной философии. В принципе, вся философия Гуссерля (речь идет, разумеется, о его поздних сочинениях) не изменилась бы, исключи он пассивный синтез из своих размышлений.

13. То обстоятельство, что смысл смысла несет в себе нецеленаправленную активность, позволяет объяснить иррациональную сущность человека. Попробуем изложить это объяснение ниже.

Сознание воспринимает непрерывный опытный поток непрерывно. Если бы это было не так, то восприятие мира оказалось бы прерывистым, дискретным. Между двумя блоками информации имелись бы разрывы, которые трактовались как дискретность поля опыта. Но поскольку Мир воспринимается плавно, без рывков, то опытный поток должен быть непрерывным именно в плане непрерывности его восприятия.

Кроме того, дискретное восприятие привело бы к тому, что вот-это сущее, данное сознанию, стало бы представителем не только того «нечто», которое предстало перед сознанием в момент «теперь», но и того, что является частью окружения этого «нечто» – того окружения, которое попадает в протяженность дискретности. Последнее, т.е. окружение, может лишь бытийствовать, так что воспринимаемое сущее перестало бы быть чистым, незапятнанным загадкой бытия, перестало бы быть собой. Если угодно, результат дискретного восприятия представляет интегральную оценку некоторого кусочка поля опыта и уже потому предполагает деятельность сознания по соответствующему суммированию и выводу некоторой «средней» величины, предстоящей перед взором. Последнее – уже не есть непосредственная данность и потому не есть сущее. Поэтому плавность, непрерывность восприятия обусловлено онтологически, точнее – глобальным отличием того, что существует, и того, что не существует сейчас передо мной, но о присутствии чего можно постоянно догадываться.

Но раз опытный поток схватывается непрерывно, то каждый акт приятия сущего незавершен в смысле отсутствия у него явно выраженного начала и конца. Сам акт подобен точке касания колеса о поверхность дороги, только в качестве колеса здесь служит сознание, а в качестве поверхности – поток опыта. Само сущее – результат акта приятия, результат «движения» в аристотелевском понимании, которое всегда незавершенно, но только в таком незавершенном виде и может предстать перед нами в своей чистоте.

Таким образом, нецеленаправленная активность представляет собой «движение» незавершенности и сама по себе никогда не может быть рационально обусловленной, поскольку рациональное решение всегда оформлено, закончено, обусловлено тем-то и тем-то.

Исходный импульс смысла смысла иррационален по своей глубинно сущностной природе. Это налагает важное ограничение на любой акт конституирования, который теперь следует полагать только как вторичный шаг, оформляющий и утверждающий первичную иррациональную спонтанность.

14. Расслоение опытного потока на сущее и бытие окружения сущего происходит непрерывно и поэтому в любой свой момент представляет некоторую незавершенность, неоконченность. Это было выяснено выше. Но тогда возникает вопрос о том, как из этого акта выливается акт по формированию объекта, который мы называем конституированием.

Действительно, по сути, речь здесь должна идти о преобразовании незавершенности в завершенность, т.е. о переходе аристотелевского «движения» в ту сущность, которую сам Аристотель называл – в переводе на русский язык – «энергийностью». В этой «энергийной» завершенности уже имеется некая осмысленность, в отличии от свободной от какой-либо осмысленности незавершенности. Поэтому наш вопрос переформулируется в вопрос о том, как отсутствие мысли становится ее наличием. Или, иначе – как осуществляется конституирование.

Конституирование в качестве своего исходного продукта имеет акт незавершенности. Последний будет воспринят только после того, как его можно будет воспринять, т.е. когда он будет представлять собой целое нечто. Целое – означает сформированное. Значит, акт незавершенности выводит (создает) некоторую окончательную сформированность, что выглядит противоречиво.

В некотором роде это противоречие мнимое. В самом деле, пусть некий строитель во время строительства неясного для себя сооружения находится в ситуации незавершенности: он все еще бесцельно строит. Однако его результат, даже будучи еще не окончательно готовым, представляет собой некоторую законченную по своей предметности сущность – то ли фундамент, то ли стены без крыши и проч. Этот пример показывает, что незавершенное действие создает завершенный (в смысле своей самостоятельной цельности) предмет.

Однако в нашем случае ситуация осложняется тем, что наша цельность, поставляемая для конституирования, не осмысливается как цельность и поэтому нет и не может быть никаких оснований полагать ее в том или ином виде, в том числе и в виде цельности. Получается, что войти в оборот конституирования результат первичной активности смысла смысла может лишь после своего осмысления как цельности, но, по большому счету, именно в этом и заключается акт конституирования. Иными словами, с одной стороны – акт незавершенности не может поставлять продукт для акта завершенности, а с другой стороны – именно это он и делает. Налицо явное, а не мнимое противоречие.

Разрыв поля опыта, по своей сути иррациональный, одним из своих итогов имеет создание сущего. До разрыва сущего нет, сознанием властвует ничто. Сущее – это граница между ничто и конституированием чтойности, оно соединяет несоединяемое. Другим итогом разрыва поля опыта является возникновение догадки о присутствии бытия окружения сущего. Догадка – это еще не конституированная активность, совершенно не оформленная и не оконченная, не представляющая собой цельность, но уже являющаяся первым отрицанием неосмысленности сущего. В этой догадке еще нет конституированного смысла, но уже есть намек на него. Эта догадка о бытии и есть само бытие. Оно, как и сущее, тоже представляет собой границу между ничто и смыслополаганием или созданием смысловых образов. Сущее и бытие – это две стороны одной границы. Первое смотрит на ничто, второе – на смысл, однако ни первое ни второе не являются ни тем, ни другим.

Каждая из этих форм не являют собой цельности, но вместе они создают пару противоречия, которое есть подготовка к той цельности, что в акте конституирования переходит в объект.

Противоречие движет самое себя: вот, вроде бы оно возникло и заключается в не-существовании той формы (первичного акта смысла смысла), которая на деле существует. Однако эта форма сама есть глубочайшее противоречие между существованием и не-существованием. Противоречие существования и не-существования формы переходит в противоречие существования и не-существования самого этого противоречия, т.е. самого себя. В этом самозамыкании видится принцип движения иррациональной активности к активности рациональной. Противоречие обращается на самое себя, отрицает и утверждает себя. Отрицает – значит, делает себя иным, движет себя. Утверждает – значит, оставляет себя, уберегает от уничтожения. Отрицание и утверждение самого себя означает, что оно поставляется к рационализации иным. Не пара сущее – бытие окружения сущего как некая цельность является непосредственным предметом для конституирования объекта, а другая, усложненная конструкция, в которую входит противоречие и обратное ему противоречие. В последнем каждый элемент прошел отрицание и утверждение: сущее после отрицания стало не-сущим, а после утверждения осталось, не ушло в разряд ничто и предстало в качестве бытия этого сущего.

Бытие окружения сущего стало не-бытием окружения сущего в режиме осуществляющего присутствия.

Опытный поток, коснувшись сознания, расщепляется, а результат расщепления тут же становится иным. В этой инаковости заключено отрицание, а то, что он иным становится, заключено его утверждение. Исходное противоречие, встретившись со своей противоположностью, которую оно само и инспирировало, получает двойника, вместе с которым оно для себя (но еще не для сознания) становится некоторой цельной структурой, замыкающейся на саму себя и вступающей в рационализирующий акт конституирования объекта.

15. Из всего сказанного достаточно четко видно наше следование основам философии Фихте. В то же время имеются и отличия, на которые хочется обратить внимание.

Коренной момент наукоучения Фихте заключается в самогенерации сознания, при котором чистое (трансцендентальное) Я разлагается на различные свои лики и вновь сливается в Я, которое уже оказывается иным. Если в начале пути Я очевидно, то в конце оказывается, что Я не достижимо, но именно к нему все и устремлено.

Принцип самогенерации, самоопределения сознания, безусловно, должен присутствовать и в наших рассуждениях. Однако важным отличием у нас является иррациональный характер всех первичных отголосков опыта в сознании, тогда как у Фихте они оказываются рациональными. Ведь его теза «Я есть» представляет собой утверждение, без тени сомнения, о существовании сознания. В этом он отошел от Декарта, которого критиковал как раз за то, что тот в существовании сознания сомневался и выводил это существование из факта процесса мышления: Я мыслю, следовательно, существую. Декарт, конечно, поторопился, поскольку для него очевидное (сущее) неочевидно, что нелепо. В этом смысле критика Фихте совершенно оправдана: сущее и вправду существует как непосредственный факт, как непосредственно очевидное и не требует доказательства.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Должны иметь в них противоречий
Определение внутреннего времени как череды операций ретенции