ΛΛΛ     >>>   

Куртц П. Гуманизм и скептицизм - парадигмы культуры третьего тысячелетия

I

Вступая в третье тысячелетие, мы слышим противоречивые предсказания относительно того, что может произойти в двадцать первом веке и дальше. Есть неисправимые оптимисты, провидящие новые бескрайние горизонты, люди восторженной надежды на наш непрерывный всесторонний рост и развитие. Такие представления о будущем исходят от тех, кто сознает закономерность расширения границ доступного научному исследованию, верит, что наше понимание природы будет неизбежно углубляться, а новые технологии позволят, в конце концов, справиться с болезнями, увеличить продолжительность жизни и будут повсеместно способствовать подъему жизненных стандартов, благополучию, культуре и свободе. Экономисты-прогностики утверждают, что усовершенствования в промышленном производстве и технические новшества предопределяют всесторонний, постоянный и долгосрочный экономический рост. Они указывают на великие достижения человеческой изобретательности ХХ века - хотя бы в сфере рыночных отношений демократических стран. Они предполагают, что эти тенденции сохранятся, если тому не помешают какие-либо непредвиденные бедствия.

Не все разделяют этот жизнерадостный оптимизм. Есть и пессимисты, глашатаи грядущего рока и мрака. Основываясь на библейских источниках, пророки от религии предсказывали "последние дни" около двухтысячного года. И хотя Армагеддон не свершился, эти люди продолжают оплакивать утрату человеком традиционных моральных ценностей, его растущую личную независимость, свободу в области семейно-брачных и половых отношений. Они призывают погибель на тех, кто не разделяет их моральную панику и предчувствия неизбежного внутреннего упадка. Заодно с этими религиозными прорицателями оказываются и светские пессимисты, предвещающие иные формы апокалипсиса. По их мнению, цивилизацию погубят вырождение природной среды, экологические преступления, глобальное потепление, неконтролируемый рост населения, возможная ядерная война, терроризм и распространение оружия массового поражения.

Страх перед неизвестностью имеет свои извечные корни в человеческом сердце, ибо всегда имелись основания для тревог, и будущее, так или иначе, пугало человека своей неопределенностью. И не смолкают извечные вопли - "варвары грозят нас уничтожить", "они у ворот", а то и "уже в городе".

Я считаю, что на пороге третьего тысячелетия виды на человеческое будущее дают основания для некоторого умеренного оптимизма. Нет в логике вещей ничего такого, что однозначно указывало бы на неблагоприятное или благоприятное для нас развитие событий и/или на то, что разруха или процветание станет в будущем превалировать. То, чему надлежит быть, во многом зависит от способности человека на каждом отрезке истории хранить и культивировать в воображении новый облик своего будущего, строить планы и проекты, принимать смелые и продуманные решения. А чтобы все это воплощалось в жизнь, необходимо действовать. Конечно, гарантии тут невозможны. Как сказал Роберт Бернс: "Что мышиные, что вернейшие человеческие замыслы часто терпят крах, оставляя по себе лишь печаль или боль". Больше того, отважный прометеевский дух, вдохновлявший в прошлом на великие достижения, зачастую вновь погружается в подобие спячки или сходит на нет. В сумрачной древности люди опасались нарушить волю богов и/или самим созидать собственные судьбы. В своих крайностях религиозная вера способна подавить в человеке его страстную волю жить не рутинной, а открытой новому жизнью. Послушание Богу во многом питается за счет жажды жизни.

Так или иначе, начало третьего тысячелетия - повод переосмыслить условия человеческого существования, задаться вопросом, куда завели нас наши маршруты и какими путями мы намерены двигаться дальше. Я должен, впрочем, сделать здесь то важное замечание, что начало либо конец тысячелетия не имеют особого значения per se [сами по себе], по природе вещей. Природе безразлично, как и когда сбываются наши чаяния. Двухтысячный год - критическая дата в западном календаре, определяемая предполагаемым рождеством Христовым. Потому для христиан она имеет свое специфическое значение; потому же скептически настроенный светский человек видит в ней просто культурный артефакт, но отнюдь не какой-то якорь, сцепляющий нас с глубинной, экзистенциальной реальностью. Притом, нынешнее западное летосчисление может маркировать историю цивилизации, вводя периоды до Н.Э. (до нашей эры), и Н.Э. (наша эра), не разумея под этим никакого религиозного подтекста. Единственный смысл "третьего тысячелетия" - культурологическая условность. Редко когда в истории можно различить резкие разграничительные черты или решающие поворотные пункты (конечно, это обобщение имеет и исключения, такие как, скажем, разрушение римлянами Карфагена) - и все же "тысячелетию" ничего в природе не соответствует, так же как "годовщине" или "веку". Все это - лишь созданные человеком умственные построения. Но это и один из удобных случаев поразмышлять над вероятными путями развития культуры в будущем. К сказанному я бы хотел добавить, что эволюция человека на планете длится уже не одну сотню тысячелетий, и концентрировать все внимание на двух или трех последних из них - позиция весьма ограниченная.

Еще одно предостережение: ход истории не предопределен, как не существует и каких-то ее неумолимых закономерностей (кроме разве что вошедших в поговорку смерти и налогов). Тот факт, что мы можем историю забыть, не обязательно означает, что мы осуждены на ее вечное повторение. Так же как и явственные черты сегодняшнего дня не обязательно пребудут в дне завтрашнем. Никто бы не смог предсказать, что значительная часть человечества и спустя девятнадцать столетий все так же будет обожествлять некоего галилейского еврея сомнительного отцовства, окончившего свои дни, предположительно, пригвожденным к кресту или дереву. Невозможно было предвидеть и то, что в седьмом веке некий арабский водитель караванов, принадлежащих его старой богатой супруге, объявит, будто в пещерах Хиджры, неподалеку от Мекки, он имел вести от архангела Гавриила - и эти так называемые откровения разовьются в ислам и быстро покорят крупные регионы мира. А мог ли кто-нибудь в девятнадцатом веке с уверенностью сказать, что сочинения Карла Маркса, бедного немецкого эмигранта, занимавшегося в библиотеке Британского музея, уже в следующем веке преобразуют половину земного шара и прикуют к себе внимание другой его половины, а затем, столь же внезапно, всем этим изменениям придет бесславный конец? Сомнительно, чтобы подписавшие Декларацию Независимости и авторы Конституции США могли себе представить, что колонисты Северной Америки, насчитывавшие в то время три миллиона, покорят за одно столетие большую часть континента, а за два - станут лидирующей силой в мире. Опять же, кто знал в 1900 году, что фашисты, придя к власти в Германии и Италии, затопят Европу в крови Холокоста; или что сталинизм, предав социалистические идеалы, приведет к позорным репрессиям Гулага?

Какой смысл составлять сценарии для двадцать первого века, когда столько подобных сценариев для века двадцатого оказались ложными? Безусловно, двадцатое столетие - эпоха фундаментальных научных и технических достижений. Притом погоня за научными открытиями часто вела к неожиданным последствиям. Эйнштейновская теория относительности и квантовая механика изменили прежний, ньютоновский взгляд на мир, но великие прорывы в физике микрочастиц сделали возможным расщепление атома, ядерную энергетику и создание водородной бомбы. В астрономии открытие Хабблом галактик за пределами Млечного пути и его тезис, что вселенная со страшной скоростью расширяется, в огромной степени изменили наши представления об универсуме. Это дало возможность предсказать и другие неожиданные результаты. Скажем, открытие планетных систем, кроме нашей собственной, позволяет предположить существование внеземной и, может быть, даже разумной жизни. Каждый прорыв в науке обычно влечет за собою непредвиденные эффекты - как открытие сэром Артуром Флемингом пенициллина и последующие за этим открытия других антибиотиков, применяющихся в борьбе с инфекционными заболеваниями; или расшифровка Уотсоном и Криком молекулы ДНК, столь продвинувшая наши представления о человеческой наследственности. А современная компьютерная техника, которая радикально глобализовала человеческую цивилизацию и изменила экономическую ситуацию поистине в одночасье?

Демократические перемены и идея универсальных человеческих прав завладели сознанием большей части человечества и завоевали столь полное признание, что, как говорит Фукуяма, окончательная победа демократии явится и "венцом истории". Как ни парадоксально, но почти в это же самое время базарные паранормальные верования "Нового Века" и древняя авторитарная религиозность фундаменталистского толка становятся необычайно едкими и интенсивными. Столь же удивительно оживление примитивных племенных и этнических страстей, достигающих предела нетерпимости и ожесточения в войнах.

II

Поступь перемен столь стремительна, что никто с достаточной основательностью не скажет, что будет дальше. Маркс и Энгельс полагали, будто существуют законы, управляющие ходом истории, и мы в силах вскрывать причины социальных изменений ("экономическая или социологическая интерпретация истории"). Действительно, история демонстрирует до некоторой степени сходные образцы человеческого поведения. В то же время, случайность в истории - фактор реальный. Простые совпадения, аномалии, неожиданности и неопределенность суть неизбывные признаки условий человеческого бытия. Герои и героини, великие благодетели или злодеи, добрые или злые гении являются в решающие моменты истории, чтобы полностью изменить ход событий. Это - неизгладимая часть социокультурной картины прошлого и, несомненно, будущего. Нечего и надеяться устоять, будучи погруженным в поток истории, остаться в стороне от ее "американских гор". Постоянные взлеты и падения, приливы и отливы неизбежны. Пусть историки, задним числом, и могут различать в истории определенные эпохи, такие как Эллинизм, появление монотеизма, Ренессанс, Просвещение, становление современной науки, время демократических перемен etc., - но ни одна из них не имеет четких границ, составляя лишь часть непрерывной череды исторических событий.

И все же нам постоянно приходится определять для себя свое место во времени, или, по меньшей мере, составлять представление о том, откуда мы пришли и куда держим путь. Практически у каждого из нас есть квартальные, годовые, пяти-, десяти- или тридцатипятилетние планы (как, скажем, план на карьеру до отставки). Каждый из нас вечно строит различные предположения. Намечать планы на будущее - наша жизненная необходимость, и эти планы следует основывать на разумном учете тех тенденций, которые проявлялись в прошлом и должны отозваться в будущем. Я бы добавил к этому еще одно замечание личного характера. Большую часть моей профессиональной университетской карьеры я изучал и преподавал историю идей (в том числе историю философии и науки). Я влюблен в великие языческие цивилизации греков и римлян, и оплакиваю тот "упадок духа" ("failure of nerve", как охарактеризовал это явление Гильберт Мюррей), который за ними последовал; я зачарованно изучал истоки христианства и ислама; я страстный приверженец идей Ренессанса, Просвещения, современной науки и демократии. И притом я (подобно Арнольду Тойнби и Освальду Шпенглеру) живо интересуюсь темой падения и зарождения цивилизаций, рассматривая историю в ее более широких перспективах.

III

Существует интересная аналитическая концепция - концепция "парадигмы". Она касается базовых идей и категорий, посредством коих культура интерпретирует универсум и место человеческих существ в картине мира. Парадигма представляет собой некие исходные положения, позволяющие объяснять происходящие события и предполагать их вероятные исходы. Томас Кун, историк науки, использовал понятие "смены парадигм" для описания постепенной эрозии или мгновенного коллапса набора ключевых категорий и представлений, превалирующих в определенные исторические периоды. Например, за физикой Аристотеля последовало ньютоновское миропонимание, а за ним, в свою очередь - теория относительности и квантовая механика. Или, опять же, иудео-христианская доктрина творения была радикально преобразована в дарвиновскую теорию эволюции. Таким образом, время от времени происходят широкомасштабные смены интеллектуальных парадигм. Это случалось в прошлом и, по всей вероятности, будут случаться и в дальнейшем.

Тут возникает несколько вопросов. Применимо ли понятие парадигмы лишь к интеллектуальной сфере, или оно работает и в более широких аспектах, в том числе и социальных? Думаю, ясно, что верно последнее, ибо смысл новых взглядов на мир (например, гелиоцентрической концепции в астрономии) так или иначе доходит и до рядовых людей - особенно в наше время, когда грамотность и образование широко распространены, а информация доступна повсюду благодаря новым коммуникационным технологиям. Так что парадигмы касаются не только сугубо специальных научных теорий, но и религиозных, экономических и политических воззрений, как и иных форм художественного и культурного самовыражения человека.

Мы видим перемены в религиозных верованиях и практиках: возникновение протестантской Реформации, бросившей вызов засилью римской католической церкви, обращение в ислам Северной Африки, Среднего Востока и части Восточной Европы. В европейской музыкальной культуре романтизм (Брамс, Чайковский) приходит на смену классическим формам (Бах, Моцарт, Бетховен), чтобы в свою очередь уступить место современной атонической музыке (Барток, Шенберг, Стравинский). Абстрактное современное искусство отвергает классические формы предшествующих времен. Внутри отдельных дисциплин имеются школы, одни из которых призывают к новым образам мысли и выражения, другие держатся за их принятые типы.

Существует, очевидно, "перекрестное опыление" дисциплин, "интер-претация" и частичное совпадение разных точек зрения, с извечными революционным и контрреволюционным направлениями, с рождением причуд и мод, с молодой и старой гвардией. Следование традициям и отступление от них зачастую имеет целью шокировать и ошеломить оппонентов или угодить покровителям - так каждая группа добивается внимания и известности. Мужчины то носят бороды, то гладко выбриты; женщины ходят то в длинных, то в коротких юбках. Переменчивы образцы всей гаммы человеческих вкусов и пристрастий. Правда, в некоторых культурах традиционализм мышления и поведения столь прочен, что всякое новшество или изменение встречается с неодобрением или воспрещается.

Ключевой фактор, ответственный за смену парадигм - это столкновение разных культур. Ни одно общество не может долго протянуть в гордом одиночестве. Китайцы возвели свою Великую стену, спасаясь от вторжений чужеземных орд, но, как и японцы, не смогли вечно противостоять западным идеям и ценностям. В человеческой истории старые парадигмы, доминирующие в определенной области в определенный период, в конце концов, ниспровергаются парадигмами альтернативными. Одна парадигма может поглощать все другие, как то было в Китае, а в итоге оказаться поверженной. Часто в известных культурно-исторических контекстах защитники рутинных воззрений не поддаются никакой логике или доказательствам оппонентов и, если речь идет о науке или философии, то они попросту вымирают. Этим стойким представителям уходящего поколения не наследует молодая кровь, способная идти по пути, проложенному старыми учителями, чтобы принять из их рук мантию лидерства определенной школы, движения или учения. Поэты, философы, ученые и художники могут находить принятые формы неадекватными, отсталыми, тесными, сковывающими. Они совершают прорывы к чему-то новому, способному освободить их от пут старины. Но и само это новое по прошествии времени начинает выглядеть банальным или тривиальным, и снова раздаются призывы вернуться к классическим образцам и ценностям. Страсть к славе и величию - могучая сила, движущая творцами. Они избегают искушений богатства и власти, чтобы занять прочное место в истории.

Гений - это тот, кто признан обществом как человек, способный взглянуть на вещи по новому (Кант, Фрейд, Маркс), совершивший открытия (Фарадей, Нильс Бор, Мария Кюри), введший новые формы художественного выражения (Пикассо, Хемингуэй) или новые формы морали (Конфуций, Иисус, Будда). Это может быть великий изобретатель или деятель (Эдисон, Карнеги, Форд). Есть много творческих личностей, рождающих дерзкие идеи или формы. Бывает, что они остаются недооцененными при жизни и в своей среде (Кьеркегор, Кафка); бывает и так, что их достижения не вовсе не получают общественного признания - и тогда память о них и их делах поглощает пучина времени. Конец их бесславен - они безвестны. Мертвая длань обычая или тирания моды перечеркивает их значение. Идеи таких людей вполне могут не вписаться в существующую парадигму, а новые направления, которые они предлагают, так и остаться неоцененными и потому не принятыми.

Часто новая парадигма предстает как ранний провозвестник будущего; со временем она может размыть твердыни официальных доктрин, и то, что в одном веке воспринималось людьми как немыслимое и возмутительное, в следующем составляет предмет их страстной веры. Парадигмы, владевшие умами, получают ярлык устаревших, а, казалось бы, архаичные парадигмы заступают их место и провозглашаются новыми. Так прежние порядки (ancien regimes) аристократии со всеми их прерогативами и ценностями, были разрушены демократически настроенными реформаторами. В последующем, во Франции, радикалы-республиканцы были разбиты монархистской реставрацией, а потом пала и монархия. Из тысяч существующих в каждое время религиозных сект лишь малая часть прошла испытание временем, тогда как другие появились из обломков более древних верований. Традиционные религии в свое время считались второстепенными культами. Те, что устояли, отнюдь не менее иррациональны и фантастичны, чем те, которые исчезли.

IV

Ключевой вопрос, занимающий многих исследователей, состоит в том, происходит ли сегодня смена основной парадигмы, и если да, то каким должно стать современное мировоззрение. Я бы различил здесь не один, а несколько вопросов, ибо в современном мире борются за признание и влияние множество парадигм. Я, в частности, являюсь защитником скептицизма - этого мощного фактора современной философии и науки. В то же время я пытаюсь способствовать становлению нового понимания скептицизма, сосредоточенного скорее на скептическом исследовании, чем на простом сомнении. Я также страстно предан светскому гуманистическому мировоззрению - точке зрения, разделяемой многими нынешними интеллектуалами. При этом я стремлюсь развить светское гуманистическое движение в новых для него направлениях.

Существуют влиятельные критики и скептицизма, и светского гуманизма, твердящие, что человечество подошло к концу "безбожного (secular) века" (как некоторой аномалии в человеческой истории) и что натуралистически-материалистический взгляд на мир и/или рационалистическая научная методология, на которую он опирался, якобы обнаружили свою несостоятельность. Они предлагают свой проект парадигмы на грядущее тысячелетие, которая, как они заявляют, будет в общих чертах "религиозно-паранормальной".

Майкл Новак, американский католический теолог и философ, говорит, что двадцатый век явился свидетелем настоящей бойни ("butcher's bench"), когда тиранические репрессивные режимы (gulags) фашизма и коммунизма затопили мир в крови. По его словам, это было следствием "нерелигиозного гуманистического" воззрения, доминировавшего в мире последние 500 лет. Новая парадигма, идущая на смену этой, будет, по его мнению, парадигмой религиозной. Новак предлагает возврат к доктринам римско-католической веры. Возможно, излишне напоминать, что Гитлер отнюдь не разделял рационалистического или гуманистического мировоззрения. Больше того, Муссолини и Гитлер заключали конкордаты с Ватиканом, никогда официально не осуждавшим фашизм. Тоталитарный коммунизм сталинского образца вряд ли можно назвать гуманистическим, ибо он предал основные принципы гуманистической этики, демократии, терпимости и свободы. На самом деле многие войны в европейской истории (гражданские и межгосударственные) имели религиозную подоплеку: вспомним крестовые походы, инквизицию, затяжные бои между протестантами и католиками. Истребление испанскими конквистадорами коренного населения Северной и Южной Америки осуществлялось во имя Господне. Американские поселенцы осуществляли геноцид индейцев, что не ущемляло их религиозного благочестия. Во многих католических странах современного мира церковь объединялась с государственной властью, подобно тому, как это было в Испании при Франко и латиноамериканских диктатурах. Это прекратилось лишь тогда, когда свободомыслящие люди Франции, Мексики и всего католического мира возвысили голос против засилья клерикализма, в защиту светского мировоззрения и демократии. В нынешнем джихаде, развязываемом мусульманскими фундаменталистами, никак не обвинишь светский гуманизм. Конфликты между индуистами и мусульманами или ортодоксальными иудеями и мусульманами происходят явно не от недостатка веры, а скорее от ее переизбытка.

 ΛΛΛ     >>>   

Последняя резко контрастировала с наличными религиозными ценностями
Куртц П. Гуманизм и скептицизм парадигмы культуры третьего тысячелетия философии
Философия Крулева О., Гвелесиани Н. Детская экзистенция