ΛΛΛ     >>>   

Гладких Н. Катарсис смеха и плача

Смех – это аффект, возникающий из внезапного превращения
напряженного ожидания в ничто.
И. Кант “Критика способности суждения” (1994: 207)

Понятие катарсиса восходит к “Поэтике” Аристотеля, где оно входит в определение трагедии: “Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему [определенный] объем, [производимое] речью, услащенной по-разному в различных ее частях, [производимое] в действии, а не в повествовании и совершающее посредством страдания и страха очищение (katharsis) подобных страстей” (Аристотель 1984: 651).

В тексте трактата оно остается не разъясненным, что привело к появлению за 24 века трудно обозримого количества интерпретаций [1], часто выходящих далеко за пределы тех эстетических установок Аристотеля, которые известны нам более полно и поддаются систематическому описанию [2].

В 1909 г. И. Брейер и З. Фрейд перенесли понятие “катарсис” из эстетики в психологию, обозначив им высвобождение энергии подавленных аффектов посредством вспоминания и вербализации вытесненного переживания (Райкрофт 1995: 69,117; Блейхер, Крук 1996: 238; Василюк 1984: 62,64). Как психологическое понятие оно до сих пор используется относительно широко (Флоренская 1978, 1979; Василюк 1984: 70).

Новое понимание катарсиса как явления двустороннего, синтезирующего эстетический и психологический аспекты, предложил Л. С. Выготский в работе “Психология искусства” (1915-1925, опубл. в 1957 г.). Используя аристотелевский термин, Выготский пишет: “несмотря на неопределенность его содержания и несмотря на явный отказ от попытки уяснить себе его значение в аристотелевском тексте, мы все же полагаем, что никакой другой термин из употреблявшихся до сих пор в психологии не выражает с такой полнотой и ясностью того центрального для эстетической реакции факта, что мучительные и неприятные аффекты подвергаются некоторому разряду, уничтожению, превращению в противоположные и что эстетическая реакция как таковая в сущности сводится к такому катарсису, то есть к сложному превращению чувств” (1986: 268). Различая в художественном произведении две группы эмоций: эмоции, вызываемые содержанием, и эмоции, вызываемые формой, он показал, “что они находятся в постоянном антагонизме, они направлены в противоположные стороны и что от басни и до трагедии закон эстетической реакции один: она заключает в себе аффект, развивающийся в двух противоположных направлениях, который в завершительной точке, как бы в коротком замыкании, находит свое уничтожение. Вот этот процесс мы и хотели определить словом катарсис. Мы могли бы показать то, что художник всегда формой преодолевает свое содержание, и мы нашли для этого блестящее подтверждение и в строении басни и в строении трагедии” (Там же: 269).

“Мы могли бы сказать, что основой эстетической реакции являются вызываемые искусством аффекты, переживаемые нами со всей реальностью и силой, но находящие себе разряд в той деятельности фантазии, которой требует от нас всякий раз восприятие искусства. Благодаря этому разряду чрезвычайно задерживается и подавляется внешняя моторная сторона аффекта, и нам начинает казаться, что мы переживаем только призрачные чувства. На этом единстве чувства и фантазии и основано всякое искусство. Ближайшей его особенностью является то, что оно, вызывая в нас противоположно направленные аффекты, задерживает только благодаря началу антитезы моторное выражение эмоций и, сталкивая противоположные импульсы, уничтожает аффекты содержания, аффекты формы, приводя к взрыву, к разряду нервной энергии.

В этом превращении аффектов, в их самосгорании, во взрывной реакции, приводящей к разряду тех эмоций, которые тут же были вызваны, и заключается катарсис эстетической реакции” (Там же: 270-271).

Механизм действия этой реакции Л. С. Выготский проверяет, в числе прочих эстетических объектов, на таких классических категориях как трагическое и комическое, отмечая при этом: “Многие авторы совершенно правы, утверждая, что, по существу, эти категории и не суть категории эстетические, но что комическое и трагическое возможно и вне искусства (Гаман, Кроче)” (Там же: 293).

Во избежание путаницы, мы в дальнейшем будем различать “комическое” и “трагическое” как эстетические категории, в которых психологическая основа наполняется определенным эстетическим содержанием, и их до-эстетические субстраты, которые будем называть “смешное” и, за неимением лучшего, “горестное” [3].

Смешное и горестное – два противопоставленных типа ценностных переживаний. Как ценностные переживания они имеют знаковую природу и могут рассматриваться как семиотические объекты. В классификации типов знаков Ч. Пирса, эти переживания относятся к знакам-индексам (см. Якобсон 1983: 104), основанным на фактической, реально существующей смежности означающего и означаемого; подобно тому, как дым является знаком-индексом огня, а медицинский симптом – знаком-индексом болезни.

Как семиотические объекты смешное и горестное имеют свою семантику, синтактику и прагматику.

В плане семантики – это всегда переживания по поводу, причем классом денотатов, или означаемых, – источниками переживаний – являются не мир и его предметы, а только события определенного качества – события, на большее или меньшее время нарушающие естественную целостность и непрерывность человеческой жизни.

Смешное и горестное имеют свои специфические механизмы завершения, или катарсиса, – смех и плач, которые принадлежат, следовательно, плану синтактики.

В плане прагматики, эти переживания выполняют функцию поддержания баланса человека со средой. “Все наше поведение есть не что иное, как процесс уравновешивания человека со средой” (Выготский 1983: 310). И смех, и плач глубоко амбивалентны: они вскрывают несовершенство мира и в то же время восстанавливают его устойчивость и целостность.

В энергетической парадигме (Василюк 1984: 61-64) описания переживания катарсис является аффективной разрядкой энергии (Там же: 62), в пространственно-временной парадигме (Там же: 64-69) – смысловой локализацией переживания. Функцией катарсиса является примирение с ситуацией, с несовершенством жизни, с деструктивными моментами или явлениями действительности. В жизни он реализуется спонтанно.

Искусство способно программировать катарсис и это позволяет, по словам Л. С. Выготского, называть искусство “общественной техникой чувства” (1983: 314). Это происходит за счет того, что “эстетические аффекты суть парциальные, то есть не стремящиеся к переходу в действие аффекты, которые, несмотря на это, могут достигнуть самой высокой степени интенсивности чувств” (Там же: 265; цитата из Р. Мюллер-Фрейенфельса). “Эмоции искусства суть умные эмоции. Вместо того, чтобы проявиться в сжимании кулаков и в дрожи, они разрешаются преимущественно в образах фантазии” (там же). “И вот эта возможность изживать в искусстве величайшие страсти, которые не нашли себе исхода в нормальной жизни, видимо, и составляет основу биологической области искусства” (Там же: 310).

Что является ключевым в катартическом механизме и чем принципиально различаются смех и плач? На это ясно указал уже Аристотель. “Смешное – это какая-нибудь ошибка или уродство, не причиняющее страданий и вреда”, – говорит он, давая определение комедии (“Поэтика”, 5, 1449 а30-35; цит. по: Лосев 1975: 466). Процитируем также важный и редко вспоминаемый вывод А. Ф. Лосева, сопоставляющий аристотелевское понимание комедии и трагедии: “если понимать под структурой единораздельную цельность, в отвлечении от содержания, то эта структура у Аристотеля совершенно одинакова и для комедии и для трагедии. А именно, там и здесь какая-нибудь отвлеченная и сама по себе не тронутая идея воплощается в человеческой действительности несовершенно, неудачно и ущербно. Но только в одном случае этот ущерб - окончательный и ведет к гибели, а в другом случае он далеко не окончательный и только вызывает веселое настроение” (Там же: 470-471).

 ΛΛΛ     >>>   

Нарушенная целостность объекта смеха удерживают оттенки горестного переживания
Способен полностью снять переживание
философии Жижек С. Матрица или две стороны извращения