Пиши и продавай! |
1. Nietzsche to Baron von Gersdorff, June, 21, 1871, cited in George Lukacs, The Destruction of Reason. Humanities Press, 1981, p. 325 * Из книги Клаудии Кунц "Совесть нацистов" (М., 2007) 66 Глава 3 СОЮЗНИКИ В АКАДЕМИИМы видим цель философии в служении... Фюрер пробудил эту волю во всей нации и слил ее в единую волю. Никто не должен уклоняться в день, когда он являет свою волю! Хайль Гитлер! Через три месяца после того, как Гитлер был назначен канцлером, Карл Ясперс встретился со своим другом Мартином Хайдеггером, приехавшим к нему в Гейдельберг. В своих мемуарах Ясперс вспоминает: «Я вошел в комнату Хайдегтера и, поздоровавшись с ним, начал: "Это совсем как в 1914 году", — намереваясь продолжить: — "Снова это нездоровое массовое возбуждение", — но слова застряли у меня в горле, когда я увидел, как Хайдеггер, сияя от радости, поспешил согласиться с началом моей фразы... Наедине с Хайдеггером, сам охваченный этим возбуждением, я сдался. Я не сказал ему, что он на ложном пути». Далее Ясперс продолжает: «Я не узнавал своего друга и больше не доверял ему. Теперь, когда Хайдеггер стал участником насилия, я чувствовал в нем даже угрозу себе»1. «Возбуждением был охвачен» не только Хайдеггер. Американский теолог Рейнхольд Нибур, бывший очевидцем переворота, писал: «Для постороннего наблюдателя, которому не довелось дышать немецким воздухом, трудно представить себе тот эмоциональный подъем, которым сопровождались недавние события»2. Демократия современного типа уступила место партии, всего лишь каких-то пять лет назад представлявшей собой сомнительное периферийное движение, привлекавшее менее шести процентов избирателей. В подобный успех трудно было поверить. Недоверие перерастало в убеждение, что феномену Гитлера суждена недолгая жизнь. Британский посол Хорее Рамбоулд предсказывал, что образованная элита окажется в стойкой оппозиции. «Вся интеллигенция страны, ученые, писатели, артисты, юристы, Церковь, университеты, за весьма немногими исключениями, встали единым фронтом против этого [нацистского] меньшинства»3. В конце марта Рамбоулд всё еще верил, что они не сдадутся. «Сравнительно легко было привлечь на свою сторону безработных и молодежь обоего пола, крестьян и мелких лавочников. Убедить интеллигенцию — куда более трудная задача»4. Рамбоулд мог понять, каким образом 850 тыс. представителей нации, насчитывавшей 65 млн, могли примкнуть к нацистской партии. Ввиду царившего политического хаоса не могли особо удивлять и 17,3 млн голосов, отданных
66//67
за нацистских кандидатов. Но опытные наблюдатели даже и мысли не Допускали, что интеллектуалы встанут на сторону политика, постоянно Делавшего их мишенью своих острот — потешавшегося над «умниками» в «унылыми слабаками», терзаемыми рефлексиями. С какой стати маститые профессора немецких университетов приветствовали диктатуру 67//68
человека, не закончившего средней школы, до 44 лет не имевшего определенной работы, если не считать четырех лет в армии, и никогда не избиравшегося на государственные должности. До некоторой степени ответом на этот вопрос может служить характерная для тогдашнего поколения увлеченность громогласным милитаризмом. Неожиданное и на первый взгляд невероятное принятие нацизма тремя именитыми учеными, не участвовавшими в Великой войне, — яркий пример чрезвычайной привлекательности вызывающе маскулинного политического движения в среде тех самых интеллектуалов, что, по мнению Рамбоулда, должны были выступить против нацизма. Биографии философа Мартина Хайдеггера, политического теоретика Карла Шмитта и теолога Герхарда Киттеля позволяют понять причины популярности Гитлера в среде высокообразованных немцев, не поддерживавших нацистов до января 1933 года. Будучи «обращенными» в нацизм, трое этих ученых открыто поддержали не только диктатуру Гитлера, но и его антисемитизм5. Конечно, невозможно точно определить, сколько в этой их новой политической ориентации было от идеализма, сколько от самообмана, а сколько от оппортунизма. Но, будучи общественными деятелями, Хайдегтер, Шмитт и Киттель оставили после себя документальные свидетельства, дающие представление об их первоначальном отношении к режиму. До 1933 года все трое работали в тесном контакте с еврейскими коллегами и студентами и, что бы они там ни думали про себя, расизм не оказывал влияния на их научную деятельность. Однако уже спустя несколько месяцев после прихода к власти Гитлера они принялись требовать устранения «этнически чуждого элемента» из «политического тела». Будучи весьма уважаемыми профессорами, ранее не замеченными в пристрастиях к нацизму, Хайдеггер, Шмитт и Киттель вызывали к себе куда больше доверия, чем сикофанты [греч. доносчик, клеветник) вроде Альфреда Розенберга или Йозефа Геббельса6. В отличие от «старых бойцов» с их грубым и примитивным расизмом, эти [интеллектуалы-] «неофиты» положили основание «рациональному» антисемитизму, которого до 1933 года Гитлеру явно недоставало. Реакция этих трех столь разных людей показывает, насколько пластичной была харизматическая сила Гитлера, позволявшая каждому творить свой собственный миф о фюрере. Для Хайдеггера Гитлер был воплощением «подлинности», для Шмитта — решительным лидером, для Киттеля — воином-христианином. Различия в их оценке Гитлера показывают, что гитлеровский миф, казавшийся оппонентам пресным и эклектичным, обладал значительной гибкостью. Три столь разных представления о нацизме совпадали в одном пункте — желании нравственного возрождения Volk, в сравнении с которым не имело значения уничтожение нацистскими дружинами гражданского общества Веймарской республики. Хайдеггер, Шмитт и Киттель родились примерно в то же время, что и Гитлер, в 1888—1889 годах. Во время Первой мировой войны их поко-
Стайнер А. Дело Мартина Хайдеггера, философа и нациста истории философии 6 технологии |
|
|
|