<<<     ΛΛΛ     >>>   

В письме 21 октября 1816 г. В. А. Жуковский спрашивал А. И. Тургенева о том, что он сделал для Ковалькова, «того молодого человека, о котором Лопухин писал Голицыну». «Брат! это завещание нашего доброго благодетеля; надо исполнить во всей силе!», — настаивал он[4]. В письме
31 октября 1816 г. В. А. Жуковский сообщал о том, что известие о сделанном А. Н. Голицыным для А. И. Ковалькова «тронуло до глубины сердца», и он «готов любить этого князя, который так помнит завещание умирающего». Восхищение В. А. Жуковского заходило так далеко, что он обещал каждое воскресенье бывать на обедне в домовой церкви князя[4]. Отсутствие писем А. И. Тургенева не позволяет проследить, что именно сделал
А. Н. Голицын для А. И. Ковалькова, но можно предположить, что в 1816 г. последний уже прибыл в Санкт-Петербург и поступил под опеку князя.

В столице А. И. Ковальков останавливается в самом центре мистицизма, в доме Н. Ф. Плещеевой (там он проживал и в 40-х годах). Впоследствии А. И. Ковальков женится на ее воспитаннице (по воспоминаниям
И. П. Сахарова, это была племянница Н. Ф. Плещеевой Яковлева)[4]. Вслед за этим он стал постоянным членом мистического кружка князя А. Н. Голицына. В источниках подтверждения близости А. Н. Голицына и
А. И. Ковалькова встречаются неоднократно. Например, М. А. Корф описывая обстоятельства смерти князя, указывал, что для разбора его бумаг был прислан чиновник Ковальков, «облагодетельствованный князем с детства и бывший его домашним»[4]. Имя А. И. Ковалькова в 20-е гг. упоминается почти в каждом письме А. Н. Голицына к В. Ю. Крюденер. В ноябре 1822 г. А. Н. Голицын пишет: «Вы правы, называя Ковалькова моим приемным сыном. С тех пор, как г-н Лопухин умер, Господь мне его дал, сердце мое для него открылось, и я люблю его как родного сына»[4]. В другом, недатированном, письме, князь был еще более откровенен: «Выразить вам не могу, какое удовольствие доставил мне мой милый Ковальков исполнением моей просьбы… Нашел я так же в вашей спальне мою физиономию; не знаю, похожа ли она, но Ковальков об этом очень старался. Милый молодой человек, как я его люблю? Как родного сына? Действительно, Сам Господь мне его даровал»[4].

Из этой переписки видно, что А. И. Ковальков использовался князем очень многопланово. Через него происходили сношения с группой
В. Ю. Крюденер, обосновавшейся в Крыму, он служил личным секретарем князя, рисовал ему портреты и, несомненно, пророчествовал. Последнюю функцию А. Н. Голицын старался скрывать от непосвященных лиц. Об этом свидетельствует отрывок из письма 17 декабря 1822 г.: «Баронесса с княгиней вам лично передадут обо мне то, о чем я не пишу, чтобы не удлинять моего письма. Они знают почти все, что до меня касается, за исключением некоторых подробностей насчет Ковалькова. Г-жа Плещеева еще раз просила меня держать это дело в тайне»[4].

А. И. Ковальков попал в Санкт-Петербург в самое подходящее время. С 1817 г. в Михайловском замке начала свою работу секта Е. Ф. Татариновой. В ее состав входили до 70 человек, среди которых были А. Н. Голицын, Р. А. Кошелев, В. М. Попов, А. Ф. Лабзин. Главной особенностью секты были пророчества. В своем исследовании Н. Ф. Дубровин отмечал, что пророки секты были двух родов: по внушению Духа Святого и по назначению. Главным пророком секты был музыкант Никита Федоров, кроме него пророчествовали и другие участники радений. После долгого кружения на месте они впадали в транс и начинали что-то говорить или петь песни, все это расценивалось как пророчество. Сама Е. Ф. Татаринова «рассказывала мысли и деяния каждого, указывала на пороки, кроме самого слушателя никому неизвестные, давала наставления, предостерегала от предстоящих опасностей и предсказывала будущее»[4].

Член секты Татариновой генерал Е. А. Головин вспоминал: когда
он начал посещать собрания в 1821 г., разговоры там велись о том, что человек может обладать способностью говорить «не по размышлению, а
по вдохновению», когда не мысль предшествует слову, а оно исходит свыше[4]. В 1823 г. Е. Ф. Татаринова пророчествовала специально для
Е. А. Головина. Он так описывал свое впечатление: «Мне сказано было столько утешительного, что я от умиления сердечного, от начала до конца заливался слезами. Я слушал, как это бывало всегда, стоя на коленях и даже падая ниц. Мне возвещалось тут помилование, отпущение грехов и жизнь вечная, с такой властью, которая никакому сомнению не давала места»[4].

По описанию Е. А. Головина, пророчества в секте были не предсказаниями будущего, а «токмо излияние Духа посредствам слова или писания». «Оно являлось большей частью в пении, но иногда и в простом глаголе наподобие речитатива, только всегда почти стихами правильной меры и в рифмах. Таковое словоизлияние может происходить безостановочно несколько часов сряду, с равной силой и даже с телесным изнеможением прорекающего, в таком изобилии речи и часто с такой быстротой, на кои никакой памяти и никакой способности естественной не достанет. Смысл речи обнимает все предметы в границах строгого целомудрия и важности, обращается к душе человеческой, проникает в сокровенные ее помышления, иногда открывает их в строгих обличениях, большей же частью в выражениях, исполненных любви и сострадания»[4].

Программным документом секты стала книга М. С. Урбановича-Пилецкого «О скопцах», изданная в Санкт-Петербурге в 1819 г. Ее автор под видом опровержения скопческой ереси пропагандировал взгляды своей секты. Постоянно ссылаясь на Священное Писание (в том числе и на первое послание к коринфянам, служившее в секте для обоснования пророческой практики), М. С. Урбанович сообщал читателям, что познать Божественное Откровение они могут лишь при помощи «тайны, которая была у древних христиан со времен апостольских, и которая состояла в преподавании верующим, в особых собраниях, живого Слова Божия посредствам христиан, имевших дар пророчества»[4]. Описывая собрания первых христиан, автор отмечал, что верующие «исполнялись Духа Святого посредством вдохновенных божественных песен», «укреплялись и утешались пророческим словом через христиан, получавших такой дар пророческий». Эти собрания были тайными и управлялись «Богом просвещенными вдохновенными Наставниками, кои имели в себе истинное учение и познание от Духа Святого»[4].

Кроме конкретной практики своей секты М. С. Урбанович указывал и на некоторые теоретические предпосылки ее учения. По его мнению, христианство являлось тайной, которую Господь может открыть и невежественному, но утаить от самого премудрого книжника (отрицание человеческого разума в вопросах веры). Для того чтобы «иметь свидетельство Иисусово в себе», автор предлагал уничтожить в себе все телесное и отказаться от собственной воли. Все это он именовал очищением по средствам распятия или Креста Господня. Очень много места уделялось рецептам «истребления греха в себе».

При Николае I, находясь в заключении в монастыре, Е. Ф. Татаринова рассказывала, что в ее собраниях «подлинно происходило явление Св. Духа во плоти, т. е. через человека, и слышалось слово жизни тому, кто с чистым сердцем желал оное слышать». По ее словам, пророческий дар «возбуждался» верой в Евангелие и пророческое слово, а кружение нужно было «для умерщвления строптивой природы»[4]. Очень ярко характеризовали общее направление секты обвинения, предъявленные Е. Ф. Татариновой при заключении в монастырь: 1) утверждала, что у православной церкви осталось одно священнообрядие; 2) что без пророческих собраний нельзя получить благодать Св. Духа; 3) что для спасения души необходимо слушать пророчества; 4) для дарования дара пророчества нужно кружение тела; 5) что в ее собраниях стяжают слово жизни; 6) это слово важнее таинств церкви[4]. Все эти высказывания Св. Синод, а за ним и император признали еретическими.

Материалы о пребывании Е. Ф. Татариновой в Кашинском монастыре свидетельствуют о том, что от своих взглядов она отступать не пожелала. С 1837 по 1847 г., несмотря на сильнейшее давление, Е. Ф. Татаринова заявляла, что отказывается признать учение своего общества еретическим, так как боится оскорбить Св. Духа[4]. Упорство продлило ее заключение на семь лет (уже в 1840 г. брат Е. Ф. Татариновой ходатайствовал о ее освобождении). Николай I был неумолим, требуя, чтобы сектантка отреклась от своих взглядов. Лишь серьезная болезнь позволила Е. Ф. Татариновой выйти на свободу.

Под чьим влиянием и как формировались взгляды, за которые Е. Ф. Та-таринова и ее ближайшие сподвижники В. М. Попов, М. С. Урбанович-Пилецкий, А. П. Дубовицкий, Н. Федоров, А. Васильева на многие годы были заключены в монастыри? В исторической литературе ответа на эти вопросы найти нельзя. Из биографии основательницы секты Е. Ф. Татариновой известно, что к религиозным поискам она обратилась после смерти мужа и сына. Приехав в Санкт-Петербург, она поселилась в Михайловском дворце у своей матери Буксгевен и стала посещать секты хлыстов и скопцов. Не удовлетворившись их практикой, она создала свое общество, куда первоначально вошли ее родственники П. Ф. Буксгевен и М. С. Урбанович-Пилецкий. В 1817 г. Е. Ф. Татаринова перешла из лютеранства в православие и в день крещения, по словам ее последователей, обрела дар пророчества[4]. В то же время правительство получило сведения о собраниях, проходивших в Михайловском замке. А. Н. Голицын доложил об этом императору, и Александр I вынес решение «оставить без внимания, как не заключающие в себе важности»[4].

Сами по себе обстоятельства обнаружения новой секты вызывают ряд вопросов. Император должен был с особым внимание отнестись к религиозным собраниям, проходившем на месте убийства его отца. В то же время отзыв А. Н. Голицына должен был быть очень благожелателен, чтобы такие собрания могли быть разрешены. Найти ответ на эти вопросы поможет сочинение А. И. Ковалькова «Мысли о мистике и писателях её», содержащее в себе обоснования учения, проповедуемого Е. Ф. Татариновой.

Книга «Мысли о мистике…» была третьей частью «Мистических
творений Александра Ковалькова», изданных И. В. Лопухиным в Орле в 1815 г. Сочинение состояло из двух частей, но вторая часть включала в себя две книги. Оригинальная и стройная концепция этой книги до сих пор не получила адекватной оценки. Речь в этом произведении шла об общих принципах написания мистических произведений. На первых страницах
А. И. Ковальков заявлял, что источником всякого знания и духовности является Бог. Человеческий разум не в силах самостоятельно познать истину и должен для этого обращаться к Богу. Внутренний дух человека сотворен таким образом, что имеет возможность «втекать в начало Отчее». Человек сообщается с Богом посредством Св. Духа и может получать таким образом мистические откровения. Более того, по мнению автора, такое прямое общение являлось частью божественного замысла, и без него нельзя было достигнуть спасения души: «Бог непрестанно желает сообщать себя тварям, восстановить подобие свое в душах человеческих», — проповедовал А. И. Ковальков[4]. В тексте книги в разных комбинациях применялось понятие «живое слово», позднее ставшее основой секты Е. Ф. Татариновой. Здесь оно понималась как информация, получаемая человеком от Бога посредством Св. Духа.

Для того чтобы войти в прямой контакт с Богом и получать от него информацию, по мнению автора, надо было очиститься от грехов и обратиться к Иисусу Христу. Главным препятствием на пути очищения была человеческая сущность, испорченная грехопадением. «Сама уже тварь есть препона разуму, она его вводит непрестанно в разделенность», — писал
А. И. Ковальков[4]. Он указывал, что для установления контакта с Богом необходимо победить плоть (в секте Е. Ф. Татариновой такая победа достигалась посредством кружения). Человеческий разум автор полностью отрицал: «Действия человека, как бы они не были чисты и просвещены, без особого сверхъестественного мановения не открывают божественных тайн», — писал он[4]. Достижения разума — философию А. И. Ковальков противопоставлял мистике, полученной путем откровений.

В «Мыслях о мистике…» присутствовал ряд указаний на людей, достигших при жизни общения с Богом. Это были самые популярные мистические авторы — Беме, Гийон, Фенелон. Они характеризовались как святые и пророки: «Не можно умолчать о великой жене Гийон, которая в сей жизни уже вошла с возлюбленным учителем своим Иисусом в мир вечной чистой натуры, в мир ангелов», «Довольно служит доказательством и примером… благодушный, мудрый, смиренный, кроткий малый, но муж великий, покорный и преданный младенец Духа Фенелон», «Богомудрый и Богом венчанный Беме»[4]. В отличие от прочих сочинений А. И. Ковалькова, здесь присутствовали ссылки на Евангелие. В том числе и на 2-е послание коринфиянам (текст 1-го послания коринфиянам лег в основание пророческой практики Е. Ф. Татариновой). По смыслу «Мысли о мистике…» служили продолжением содержания первых частей «Мистических творений», где развивалась идея греховности и несовершенства человека и указывались пути его возвращения к Богу. В традиционном для А. И. Ковалькова духе в этом сочинении постоянно повторялись одни и те же смысловые блоки. Этот прием был призван полнее донести до читателя содержание книги.

После приезда А. И. Ковалькова в Санкт-Петербург А. Н. Голицын взял на себя заботу о его карьере. В 1817 г. он стал помощником начальника стола в Главном правлении училищ. В 1818 г. — старшим помощником начальника стола в Департаменте министерства народного просвещения. В 1817 и 1818 г. вышли последние публикации А. И. Ковалькова. Он разместил их на страницах журнала «Сионский вестник», издатель которого
А. Ф. Лабзин был членом секты Е. Ф. Татариновой. В 1817 г. вышла статья «Взгляд на самого себя», в 1818 г. — «Вздохи сердца к воплощенному слову»[4]. Эти отрывки более масштабных произведений свидетельствовали о том, что их автор уже в совершенстве овладел ремеслом проповедника и пророка. Тексты А. И. Ковалькова производили впечатление подражания молитвам святых отцов христианской церкви. Это были последние публикации А. И. Ковалькова. Его сотрудник по почтовому департаменту И. П. Са-харов в 1841 г. оставил дневниковую запись о том, что А. И. Ковальков показывал ему 10 рукописных томов своих неизданных сочинений[4].

В 20-х гг. положение А. Н. Голицына меняется. Для того чтобы защититься от интриг своих противников, князь вынужден искать поддержки
в консервативном лагере у архимандрита Фотия и его духовной дочери
А. А. Орловой-Чесменской. Но при этом А. Н. Голицын не забывал своих друзей и сотрудников. В 1824 г. А. И. Ковальков получил чин камер-юнкера и был определен на должность для особых поручений при министре духовных дел и народного просвещения. После расформирования Соединенного министерства А. Н. Голицын забрал своего подопечного в канцелярию Главного правления почт, где тот и продолжил успешную карьеру чиновника. В 1831 г. А. И. Ковальков получил чин камергера и стал директором Общей канцелярии. До самой смерти князя А. И. Ковальков продолжал посещать его домовую церковь и присутствовал на молитвенных собраниях его кружка. Незадолго до отставки А. Н. Голицына (1843 г.)
А. И. Ковальков перешел в I отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии и занял должность товарища начальника отделения. В этом назначении видится последняя забота князя о своем подопечном. Николай I, доверявший А. Н. Голицыну воспитание своих детей, не мог отказать ему в этой просьбе. Не случайно именно А. И. Ковалькову после смерти А. Н. Голицына император поручил разбор бумаг князя. В наследство от князя А. И. Ковальков получил 2286 рублей «на поездку»[4].

В начале XIX в. в обществе российских столиц получила распространение теория о возможности прямого контакта человека с Богом. В свете этой концепции пророками объявлялись мистики, популярные в Европе писатели Я. Беме, М. Гийон, К. Эккартсгаузен, И. Г. Юнг-Штиллинг. На волне новой моды возникали целые религиозные общества (секты), чьи адепты специализировались на предсказаниях. Из рядов российских масонов, страстных почитателей европейских мистиков, неизбежно должна была выдвинуться фигура альтернативного пророка. Таким человеком и суждено было стать А. И. Ковалькову.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Очень показательны для анализа религиозных течений александровского царствования религиозные
Кондаков Ю. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой 2 записки
1825 русская старина
Послание фотия серафиму ргб ор
Состоялось первое заседание первого отделение пятого департамента сената по делу попова