<<<       >>>   

Иконоборческая смута еще дальше продвинула процесс разделения Востока и Запада. Папы твердо отстаивали позиции иконопочитания и потому в течение долгих десятилетий пребывали вне общения с иконоборческим императором и Константинопольским патриархом. Будучи отрезанным от Византии, но нуждаясь в поддержке, папа Стефан в 754 г. отправился на север и посетил франкского правителя Пепина. Эта встреча ознаменовала первый шаг в решительной смене ориентации со стороны папства. До того Рим во многих отношениях оставался частью византийского мира, но теперь он все более подпадал под влияние франков, хотя последствия такой перемены вполне обнаружились только к середине XI в.

За визитом папы Стефана к Пепину последовало спустя пятьдесят лет гораздо более драматическое событие. На Рождество 800 г. папа Лев III короновал короля франков Карла Великого императорской короной. Карл пытался добиться признания от правителя Византии, однако успеха не имел. Византийцы все еще хранили верность принципу имперского единства, поэтому они рассматривали Карла Великого как узурпатора, а папскую коронацию - как акт раскола внутри империи. Создание на Западе Священной Римской империи вместо сплочения Европы имело следствием еще большее отчуждение Запада и Востока.

Культурное единство сохранялось, но в гораздо более ослабленном виде. И на Востоке, и на Западе образованные люди все еще жили внутри классической традиции, усвоенной и церковью, но с течением времени они начали интерпретировать эту традицию все более по-разному. Дело усугублялось языковой проблемой. Прошли те дни, когда образованные люди были двуязычными. К 450 г. очень немногие в Западной Европе могли читать по-гречески, а после 600 г. редко кто в Византии говорил на латыни, языке римлян, хотя империя продолжала называться Ромейской. Фотий, величайший константинопольский схоластик IX в. не умел читать по-латыни, а "ромейский" император Византии Михаил III в 864 г. даже назвал язык Вергилия "варварским и скифским наречием". Если греки хотели читать книги латинских авторов, а латиняне - сочинения греков, они могли сделать это лишь в переводе. Не смущали даже такие казусы: в XI в. выдающийся греческий ученый Михаил Пселл имел такие скудные знания в области латинской литературы, что путал Цезаря и Цицерона! Отныне греческий Восток и латинский Запад черпали из разных источников и читали разные книги, в результате все более отдаляясь друг от друга.

Зловещим и многозначительным прецедентом стал тот факт, что культурное возрождение при дворе Карла Великого при своем начале было отмечено резко выраженными антигреческими предрассудками. В Европе IV в. существовала одна христианская цивилизация, в Европе XIII в. их было две. Пожалуй, именно в правление Карла Великого раскол между обеими цивилизациями впервые стал очевидным. В свою очередь, византийцы замкнулись в собственном идейном мире и не прилагали больших стараний к тому, чтобы как-то сойтись с Западом. И в IX в., и в последующие столетия они отказывались принимать западное учение всерьез, как оно того заслуживало. Византийцы презирали всех франков, считая их варварами, - и только.

Все эти политические и культурные факторы не могли не сказаться на жизни церкви, затруднив поддержание религиозного единства. Культурное и политическое отчуждение только способствовало церковным раздорам, как явствует из примера Карла Великого. Не получив политического признания от византийского императора, он быстро возместил моральный ущерб, выдвинув против византийской церкви обвинение в ереси. А именно, Карл поставил грекам в вину тот факт, что они не употребляли Filioque в символе веры (об этом мы еще будем говорить), и отказался принять решения Седьмого вселенского собора. Правда, Карлу они были известны только в дурном переводе, существенно исказившем их истинный смысл; но похоже, что в любом случае он придерживался полуиконоборческих взглядов.

Различие политической ситуации на Востоке и Западе повлекло за собой различие во внешних формах церкви, так что постепенно представления людей о церковном порядке там и тут вошли в противоречие друг с другом. С самого начала наблюдается некоторое различие между Востоком и Западом в расстановке акцентов. На Востоке имелось несколько церквей, основанных непосредственно апостолами, существовало твердое понятие о равенстве всех епископов, о коллегиальной и соборной природе церкви. Восток признавал папу первым епископом церкви - но первым среди равных. На Западе же был только один престол, претендующий на апостольское происхождение - а именно, Римский престол. В результате этого Рим стал рассматриваться как единственная апостольская кафедра. Запад хотя и принимал решения Вселенских соборов, однако сам не играл в них активной роли; в церкви Запад видел не столько коллегию, сколько монархию - монархию папы.

Изначальные различия во взглядах усугублялись ходом политического развития. Как и следовало ожидать, варварское нашествие и последующее падение Западной империи сильно способствовали укреплению автократической структуры Западной церкви. На Востоке существовал сильный светский правитель - император, который поддерживал цивилизованный порядок и законность. На Западе же после нашествия варваров появилось множество враждующих между собой правителей, которые все в той или иной степени были узурпаторами. Так что в большинстве случаев папство оказывалось той единственной силой, которая способна была действовать как центр единства, как элемент преемственности и стабильности в духовной и политической жизни Западной Европы. В силу обстоятельств папа взял на себя роль, к которой греческие патриархи не были призваны: он отдавал приказы не только подчиненным внутри церкви, по и светским правителям. Западная церковь достигла степени централизации, неведомой ни одному из четырех восточных патриархатов (за исключением, быть может, Египта). Итак, на Западе - монархия, на Востоке - коллегия.

То был не единственный результат варварского нашествия, проявившийся в жизни церкви. В Византии в то время было много людей, живо интересовавшихся богословием. "Светский богослов" всегда был приемлемой фигурой в православии: некоторые из наиболее образованных византийских патриархов - например, Фотий - были мирянами перед возведением в патриарший сан. А на Западе единственное эффективное образование в темные века давалось в церкви и для служителей церкви. Богословие стало прерогативой священников, в то время как большинство мирян не умело даже читать, не говоря уже об их неспособности вникать в тонкости богословских дискуссий. Православие хотя и признавало за епископами особое учительское служение, однако никогда не знало такого резкого разделения клириков и мирян, как в западном средневековье.

Отношения между Восточной и Западной церквами осложнялись также отсутствием общего языка. Из-за того, что обе стороны уже не могли легко общаться друг с другом и читать сочинения друг друга, непонимание росло. Общее "пространство дискурса" постепенно утрачивалось.

Восток и Запад становились чужими друг другу и, по-видимому, оба страдали от этого. В ранней церкви существовало единство веры при многообразии богословских школ. С самого начала греки и латиняне по-разному подходили к христианской тайне. Рискуя слишком упростить дело, можно было бы сказать, что латинский подход был более практическим, а греческий - более созерцательным: первый - под воздействием идей и понятий римского права, второй - в связи с тем, что греки понимали богословие в контексте богослужения и в свете священной литургии. Что касается Троицы, латиняне брали за исходную точку единство Бога, а греки - троичность лиц; что касается распятия, латиняне делали упор на жертве Христа, а греки - на Его торжестве; латиняне больше говорили об искуплении, греки - об обожении, и так далее. Подобно Антиохийской и Александрийской школам на Востоке, эти два подхода сами по себе не противоречили друг другу, но каждый служил дополнением другого и занимал свое место в полноте кафолической традиции. Однако теперь, когда обе стороны становились чужими друг другу - без культурно-политического единства, без общего языка, - возникла опасность, что каждая будет следовать своим путем в изоляции, рискуя впасть в крайность и забыть о ценности другой точки зрения.

Мы говорили о различии вероучительных подходов на Востоке и Западе. Но были два пункта, в которых обе стороны уже не дополняли друг друга, а вступили в прямой конфликт: папские притязания и Filioque. Одних упомянутых выше факторов было бы достаточно, чтобы вызвать серьезное напряжение в христианском мире. Но и при всем том единство можно было бы сохранить, если бы не эти два дополнительных препятствия. К ним мы и должны теперь обратиться. В полном объеме разногласие выявилось не ранее середины IX в., но сами по себе эти два различия восходят к гораздо более раннему времени.

Мы уже упоминали о папстве, когда говорили о различии политической ситуации на Востоке и Западе, и мы видели, что варварские нашествия способствовали укреплению централизованной и монархической структуры западной церкви. До тех пор, пока папа притязал на абсолютную власть только на Западе, Византия не выдвигала возражений. Византийцы не имели ничего против централизации Западной церкви, если папа не будет вмешиваться в восточные дела. Однако папа считал, что его непосредственная юрисдикция распространяется как на Запад, так и на Восток, и как только он попытался делом подкрепить свои притязания в восточных патриархатах, столкновение стало неизбежным. Греки признавали за папой первенство чести, но не вселенское превосходство, как полагал сам папа. Папа считал непогрешимость своей прерогативой, греки же были убеждены, что в вопросах веры окончательное решение остается не за папой, а за собором, представляющим всех епископов церкви. Здесь мы сталкиваемся с двумя разными концепциями видимого устройства церкви.

Православное отношение к папству замечательно выражено автором XII в. Никитой, архиепископом Никомидийским:

Дражайшие братья! Мы не отрицаем за Римской церковью первенства среди пяти братских патриархатов, и мы признаем ее право занимать почетнейшее место на Вселенских соборах. Но она сама отделилась от нас собственными деяниями, когда из гордыни стала притязать на монархию, которой не подразумевает ее служение... Можем ли мы признать ее декреты, принятые не только без совета с нами, но и без нашего ведома? Коль скоро Римский понтифик, сидя на горделивом троне своей славы, желает грозить нам и, так сказать, бросать нам указы с высоты, коль скоро он хочет судить нас и даже править нами и нашими церквами, причем не путем совета с нами, а как ему заблагорассудится, - можно ли тогда вообще говорить о братстве или хотя бы о родстве? Мы были бы рабами, а не сынами, а Римская церковь была бы не набожной матерью своих сынов, а властной и жестокосердной госпожой своих рабов[2].

Вот какие чувства испытывал православный верующий в XII в., когда проблема выявилась во всей полноте. В более ранние столетия отношение греков к папству было примерно таким же, хотя еще не усугублялось столкновением. До 850 г. Рим и Восток избегали вступать в открытый конфликт по поводу папских притязаний, но расхождение во взглядах не становилось меньше оттого, что частично скрывалось.

Вторым камнем преткновения было Filioque. Спор касался той части Никео-Константинопольского символа, где речь шла о Святом Духе. Изначально текст символа гласил: "Верую... в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца исходящего, с Отцом и Сыном споклоняемого и сославимого". В такой изначальной формулировке этот символ произносится на Востоке до сих пор. Но Запад ввел дополнительные слова: "... и от Сына" (по-латыни Filioque), так что фраза стала выглядеть так: "от Отца и от Сына исходящего". Нельзя с уверенностью сказать, где и кем было введено добавление, но скорее всего оно возникло в Испании как защитная мера против арианства. Во всяком случае, Испанская церковь вставила Filioque в символ веры на третьем Толедском соборе (589 г.), если не раньше. Из Испании добавление распространилось во Францию, а оттуда в Германию, где было принято Карлом Великим и утверждено на полуиконоборческом соборе во Франкфурте (794 г.). Именно придворные авторы Карла Великого впервые сделали Filioque предметом спора, обвинив греков в ереси за то, что те произносили символ веры в его изначальной форме. Но Рим, с присущим ему консерватизмом, придерживался символа без добавления Filioque вплоть до начала XI в. В 808 г. папа Лев III писал Карлу Великому, что сам он считает Filioque приемлемым с точки зрения вероучения, но полагает ошибочным изменять словесную формулировку символа. Лев сознательно поместил в соборе св. Петра серебряные таблички с текстом символа веры без Filioque. В то время Рим выступал посредником между франками и Византией.

До 850 г. греки не обращали особого внимания на Filioque, a когда обратили, их реакция была резко критической. Православие возражало (и до сих пор возражает) против Filioque по двум причинам. Во-первых, символ веры является достоянием всей церкви, и любые изменения могут вноситься в него только Вселенским собором. Изменив символ веры без совета с Востоком, Запад (по убеждению Хомякова) повинен в нравственном братоубийстве, в грехе против единства церкви. Во-вторых, большинство православных убеждено в том, что Filioque неверно с богословской точки зрения. Православные полагают, что Дух исходит только от Отца, и считают ересью утверждение о том, что Он исходит также и от Сына. Однако есть среди православных и сторонники того, что Filioque не еретично и даже приемлемо в качестве богословского мнения - при условии его правильного истолкования. Но даже приверженцы такого умеренного взгляда рассматривают Filioque как неоправданное добавление.

Помимо этих двух главных вопросов - папства и Filioque, - были и менее значительные расхождения в вопросах церковного богослужения и дисциплины, которые вызывали напряженность между Востоком и Западом. Так, греки допускали браки священников, латиняне настаивали на целибате, обе стороны придерживались разных правил поста, греки употребляли для евхаристии дрожжевое тесто, латиняне - пресное тесто, или "опресноки".

Около 850 г. Восток и Запад еще пребывали в полном общении друг с другом и составляли единую церковь. Культурные и политические различия вели к нарастающему отчуждению, но открытого раскола не было. Обе стороны имели разное понятие о папской власти и по-разному произносили символ веры, однако эти проблемы еще не вышли наружу.

Но в 1190 г. Федор Вальсамон, Антиохийский патриарх и крупнейший авторитет в области канонического права, уже смотрел на вещи совершенно иначе:

В течение многих лет [скольких лет, не сказано] западная церковь отделена в духовном общении от остальных четырех патриархатов и сделалась чуждой православию... Итак, ни одного латинянина не должно принимать в общение, пока он не заявит, что будет воздерживаться от учений и обычаев, отделяющих его от нас, и желает быть под властью канонов церкви, в единстве с православными[3].

 <<<       >>>   

Заявляли некогда христианам римские власти
С другой стороны
Православное монашество нашло в америке в целом каменистую почву
Различие политической ситуации на востоке
В последние годы жизни он резко нападал на церковь