<<<     ΛΛΛ     >>>   

Еще больше аналогий между хрониками и героическими песнями обнаруживается в речи Кербоги. В предложении Кербоги христианам можно видеть достаточно распространенный в старофранцузских текстах мотив - обещание богатств за обращение в другую веру. Обращение влечет за собой не только дары материальные (земли, замки), но и моральные преимущества - ведь противнику часто предлагают дружбу. Так, в "Короновании Людовика" мусульманский эмир убеждает Гильома обратиться в ислам и обещает за это богатые дары: "Если ты, что будет лучше, последуешь моему совету, / И действительно поверишь в Магомета, / Я тебе дам земли и власти больше, / Чем имеет лучший из твоей родни"27. В другом месте звучит тот же призыв перейти в ислам: "Признай, что Христос не бог, а лжец, / И я дам тебе денег больше, / Чем есть у всей твоей родни"28. Подобный же эпизод есть и в хронике Петра Тудебода, где мусульманский эмир требует от христианских пленников, чтобы они отреклись от христианской веры, и взамен обещает богатства29. Еще один параллельный сюжет можно видеть все в той же "Песни о Роланде", где на этот раз христиане призывают мусульман сменить веру и обещают много богатств. Так, Ганелон уговаривает короля Марсилия обратиться в христианство и подкрепляет свое предложение материальными обещаниями:

"Карл требует от вас, чтобы вы приняли христианский закон, / И он даст вам пол-Испании во владение, / А если вы не согласитесь, вас схватят и закуют насильно в цепи"30. Призывы отречься от христианской веры и обещания материальных богатств часто звучат на страницах исторических и литературных сочинений. Приведем параллельные места из героических песен и хроник:

Gesta Francorum, IX, XXVIII, 67

Le Couronnement de Louis, 855-9:

"Revertimini ergo quantocius et dicite vestris senioribus quia se per omnia cupiunt effici Turci et Deum vestmm quern vos inclini colitis, abnegare volunt et leges vestres spemere, nos illis hanc et satis plus dabimus terram et civitates et castella, et uxores... et habebimus semper eos in summa amicicia..."

"Se tu vuels faire tot mon comandement, Et Mahomet creire veraiment, Je te donrai onor et chasement
Plus qu'onques n'orent tui ti meillor parent
Car tes lignages est molt de halte gent..."

Petri Tudebodi Historia... p. 79-80:

Chanson de Roland, XXIII, 433-434:

"... Abnega Deum tuum quern colis et credis, et crede
Mahumet et nostris aliis deis... Quod si feceris, dabimus tibi omnia quae peteris...aurum et argentum, equos...uxores..."

"Ico vus mander Charlernegne liber,
Que recevez sainte Chrestientet: Demi Espagne vos voelt en fui doner..."

Заметим, что как в хрониках, так и в песнях, предлагающая перейти в другую веру сторона угрожает в случае отказа применением силы31. Формула описания обращения иноверцев по существу одна и та же. Сюжет идентичен, и его развитие, видимо, основывается на модели, которая остается неизменной для всех текстов32.

Даже сообщение Фульхерия Шартрского о предложении христиан решить исход противоборства мусульман и крестоносцев путем рыцарского поединка имеет свои аналогии в героических песнях. Так, в песне "Коронование Людовика" можно обнаружить сходный сюжет: мусульманский правитель Галафр, высадившись в Италии для атаки на Рим, встречает противника в лице христианских рыцарей под предводительством Гильома Оранжского. Исход противоборства решает поединок, в котором герой песни побеждает выставленного Галафром для поединка воина Корсольта, затем христианский рыцарь побеждает всю мусульманскую армию, отказывающуюся признать результат поединка и перейти в христианство, и все кончается обращением в христианство самого Галафра33. Трафаретность описания склоняет нас к тому, чтобы видеть в этом сюжете повторяющийся литературный мотив. Конечно, не следует рассматривать героические песни как источник, из которого заимствовали хронисты (ведь некоторые сюжеты могли появиться спонтанно), но все же параллели между историческими и литературными сочинениями примечательны. Они свидетельствуют о существовании определенных нарративных моделей34. Хронисты могли вдохновляться этими моделями и вполне возможно, что эта нарративная традиция (традиционные мотивы, риторические формулы) до некоторой степени моделировала описания случаев обращения иноверцев. В этом смысле повествующий о посольстве к Кербоге пассаж из хроник носит многие черты сходства со старофранцузскими героическими песнями. Этот же эпизод был запечатлен и на страницах самого полного эпического произведения эпохи крестовых походов -"Антиохийской песни"35.

Наши примеры и обнаруженные нами параллели между песнями и хрониками весьма поучительны. Хронисты крестовых походов писали исторические произведения и, несомненно, стремились сказать правду (так, как они ее понимали). Однако определенные топосы, формулы, мотивы господствовали в их сознании и моделировании их описания. Влияние этих топосов и риторических формул скорее всего не осознавалось и было обязано игре традиции. Воздействием этой традиции пронизан весь текст. Она в какой-то мере определяет его структуру, и потому текст оказывается вполне предсказуемым.

До сих пор мы пытались проследить влияние на хроники старофранцузских героических песен. Но в текстах хроник весьма ощутимо и влияние другой традиции - литургической. Уже издатели хроники Петра Тудебода историки Дж. и Л. Хилл отмечали влияние литургических текстов на язык и стилистику этого сочинения36. Приведем хотя бы один пример. Хронисты нередко отмечают, что перед каждым вступлением в битву христианские рыцари обращаются к воинам с призывом: "Да побеждает, царствует и властвует Христос! (Christus vincit, regnat, imperat!)"37. Эта фраза не что иное, как литургическая аккламация, игравшая важную роль в публичной репрезентации средневековых монархов и адресуемая Христу как вечному королю небесному и гаранту власти всех правителей (Laudes regiae)38. Co временем фраза превратилась в самостоятельную литургическую формулу, которая произносилась во время мессы торжественных церемоний; в эпоху крестовых походов она, видимо, становится самостоятельным литургическим призывом. Это всего лишь один пример, показывающий, что текст хроник насыщен языком литургии.

Однако влияние литургической традиции проявляется и в том, что многие рассказы хронистов о деяниях христианских воинов весьма близки мартирологам, в которых обычно рассказывается о преследовании римлянами - идолопоклонниками первых христиан. Вообще тема мученичества, как уже неоднократно подчеркивали исследователи, весьма часто звучит на страницах хроник крестовых походов39. В хрониках нередко говорится о вечной жизни рыцарей, павших в битве и заслуживших венец мученичества; есть и другие аллюзии на эту тему40. По нашим наблюдениям, весьма близки мартирологам некоторые описания сцен conversio. В самой структуре текста хроник, форме и языке описания мученичества христианских пленников можно видеть целый ряд совпадений и параллелей со средневековыми мартирологами. (Случайна ли, кстати, характерная для позднейших средневековых хроник традиция, в соответствии с которой римским мучителям первых христиан приписывается исламское вероисповедание?41)

Один из сюжетов подобного рода, наиболее часто встречающихся в хрониках и эпических сочинениях Первого крестового похода, - рассказ о попытке насильственного обращения в ислам франкского рыцаря Рейно Поркэ. Этот рассказ наиболее подробно изложен в хронике Петра Тудебода42. Рыцарь был пленником правителя Антиохии Яги-Шиана, который пытался получить за него выкуп. Однако Рейно Поркэ отказался от предложения выкупить его из плена и просил крестоносцев считать его погибшим. Яги-Шиан предложил рыцарю перейти в ислам, тот отказался, обвинив мусульман в идолопоклонстве, после чего ему отрубили голову, а его товарищей сожгли на костре - посреди зала развели большой костер, куда бросили связанных христианских мучеников. "И так все они были замучены", — заключает хронист43. Подобные сцены достаточно часто воспроизводятся в литургической литературе, где в роли мучителей выступают римляне-язычники (впрочем, в хрониках мусульмане также называются язычниками - "pagani"). Так, в мартирологе Рабана Мавра (IX в.) рассказана сходная история о христианских мучениках, которые, отказавшись от идолопоклонства, были сожжены на костре44. В одном из самых известных в средневековье мартирологе Узуара (IX в.) весьма часто упоминается о принявших смерть за веру мучениках, которые подвергаются страшному наказанию - их бросают в костер45

Принципы повествования хроники и мартирологов идентичны, пересказывается, по существу, один и тот же сюжет: подвергаемые всякого рода издевательствам и пыткам христиане удостаиваются венца мученичества, преследователи сжигают их на костре, и мученики попадают на небеса. Здесь можно отметить топосы и фигуры речи, общие как для хроники, так и для мартирологов. Попутно отметим, что средневековые тексты вообще пестрят словесными штампами и повторяют друг друга. Это не случайно. По меткому замечанию русского медиевиста Д.Н. Егорова, высшей целью средневековой литературы было искусство подражания. Средневековые авторы стремились к тому, чтобы их сочинения были похожи на возможно большее число авторитетных текстов. Длительная "тренировка в несамостоятельности" и изощренная память приводили к тому, что во всех текстах мы часто видим повторения46.

Для большей очевидности следует привести параллельные места из хроник и мартирологов:

Petri Tudebodi Historia... р. 81:

Dom Quentin H. Les martyrologes historiques du moyen age. P., 1908, p. 57:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Мучеников мусульман богатства
Лучицкая C. Идея обращения иноверцев в хрониках первого крестового похода истории церкви 9 описания
Лучицкая C. Идея обращения иноверцев в хрониках первого крестового похода истории церкви 4 первого