Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
>
Лучицкая C. Идея обращения иноверцев в хрониках первого крестового походаЕдва ли не самым значительным событием Первого крестового похода было чудесное обретение в Антиохии святого копья, которым, согласно евангельскому мифу, воин Лонгин пронзил ребро Христа1. Апостол Андрей, посещая в видениях провансальского крестьянина Петра Варфоломея, указал ему местонахождение копья. В результате раскопок в храме св. Петра драгоценная реликвия была обнаружена. "Благочестием своего народа, - пишет хронист Раймунд Ажильский, — склонился Господь к тому, чтобы явить нам копье"2. Это произошло 14 июня 1098 г., когда, будучи окружены мусульманскими войсками, крестоносцы уже потеряли надежду на благополучный исход затянувшейся осады Антиохии. Господь этим чудом, как полагали современники, послал весть о своей поддержке христианского народа. И действительно, 28 июня 1098 г. армия атабека Мосула Кербоги была разгромлена франкскими воинами. Но между этими двумя событиями произошло еще одно, на которое историки до сих пор мало обращали внимания. Чудо святого копья вызвало мощный подъем религиозного энтузиазма и даже прилив миссионерских чувств. 27 июня осаждавшие Антиохию крестоносцы отправляют к мусульманскому эмиру Кербоге посольство во главе с Петром Амьенским (Отшельником) и знатоком арабского языка Эрлуином. Им было поручено предъявить Кербоге ультиматум: "Покинь Антиохию тотчас же или будешь выдворен силой!" Но Петр Амьенский не последовал инструкциям и совершил неожиданный поступок, предложив Кербоге... обратиться в христианство. Он обещал эмиру, что если тот перейдет в христианство, то сможет на правах вассала удержать за собой Антиохию. Кербога же, в свою очередь, выдвинул контрпредложение: крестоносцы могут владеть Антиохией как его вассалы, обратившись в ислам. Этот эпизод свидетельствует, как кажется, о том, что и Первый крестовый поход имеет отношение к истории миссии и обращения иноверцев. Между тем среди историков распространено мнение, что обращение в христианство (conversio) не являлось целью крестового похода, и сами крестоносцы имели о conversio весьма смутное представление. Считается, что главной целью крестоносцев было отвоевание Святой Земли и христианских святынь, а не обращение в христианство местного населения. Так, еще в начале века американский историк Д. Манро доказывал, что в речи Урбана II на Клермонском соборе в 1095 г., положившей начало крестоносному движению, нет никаких упоминаний о conversio и что папа не проявил никакого интереса к обращению иноверцев3. Немецкий медиевист Г.Э. Майер в своих исследованиях показал, что вплоть до взятия Сидона в 1100 г. мусульманам вообще не предоставлялось право выбора между смертью и обращением в христианство4. Израильский историк Б.3. Кедар, всесторонне изучивший идею обращения иноверцев (как и идею миссии) по нарративным источникам, "Иерусалимским ассизам" ц памятникам канонического права, приходит к выводу о том, что эта идея заинтересовала крестоносцев лишь в середине XII в.5. Пожалуй, лишь американский медиевист А. Катлер рассматривал отдельные случаи обращения мусульман в христианство как первые примеры миссионерской деятельности католической церкви на Ближнем Востоке6. Мы попытаемся изучить представления хронистов о conversio, отразившиеся в хрониках Первого крестового похода. Но можно ли узнать каковы они были, если в хрониках лишь скупо фиксируется тот или иной факт перехода мусульман в христианство или — значительно реже — христиан в ислам, и ничего не говорится об отношении авторов к этим фактам? Но, быть может, их рефлексию удастся выявить, если обратить внимание не только на содержание высказываний авторов хроник, но и на форму, сам способ выражения их суждений. Мы будем обращать внимание не только на то, что описывают хронисты, но и на то, как они это описывают. Нашей целью будет вскрыть тот внутренний смысл, который обнаруживается в логике рассказа и порожден определенным представлением. Итак, небольшое, но все же значительное число случаев обращения в христианство или перехода в ислам христиан зафиксировано в хрониках Первого крестового похода. Даже беглое знакомство с текстами позволяет заключить: в подавляющем большинстве хронисты описывают случаи добровольного крещения мусульман и насильственного обращения в ислам христиан. Уже это обстоятельство заставляет сомневаться в том, что описания всегда соответствуют действительности. Следует иметь в виду достаточно известный исторический факт: когда крестоносцы прибыли в Сирию, идея джихада, священной войны против неверных, уже не была столь актуальной в этом регионе. К тому же, согласно учению ислама, следовало обращать в ислам язычников, но не "людей Книги" (ахл-аль-китаб), к каковым относили христиан и евреев7. Так что насильственная исламизация христиан с исторической точки зрения мало правдоподобна. Остается предположить, что между описаниями хронистов и реальностью существует определенное расхождение. И действительно, в хрониках передано столь много фантастических эпизодов, что подчас трудно определить, имеем ли мы дело с нарративной традицией или с реальными фактами. Попытаемся все же отделить реальные сведения в хрониках от воображаемых элементов, для чего вначале проанализируем взаимоотношения исторической реальности и литературной традиции. Уже давно замечено, что связь между литературой и историей в XII в. была довольно тесной: фантастические детали проникали как в литературные сочинения, так и в хроники. В особенности это касается хроник Первого крестового похода. Их связь, например, с первым циклом эпических песен о крестовых походах несомненна. Наиболее ранние из них - "Антиохийская песнь", сочиненная в начале XII в. трубадуром Ришаром Паломником и обновленная в конце того же века поэтом Грэндором, а также записанная тем же поэтом песнь "Завоевание Иерусалима" - содержат множество исторически правдоподобных деталей8. Это обстоятельство позволило американскому историку р. Куку усомниться в правильности определения жанра "Антиохийской песни" как литературного сочинения9. Историк приходит к неожиданному выводу о том, что это сочинение по жанру ближе хронике и, может быть, даже представляет собой исторический документ. "Антиохийская песнь" и "Завоевание Иерусалима" ближе всего стоят к реальности. Другие песни первого цикла крестовых походов10, повествуя о событиях Первого крестового похода, прославляя Годфруа Буйонского и рассказывая о его легендарном дедушке - Рыцаре с Лебедем, все дальше и дальше отходят от реальных событий и привносят все больше фантастических элементов11. Несомненно, исторические факты, проникая в литературную традицию и сочинения средневековых авторов, подчас отражают реальные события. Но мы попытаемся, имея в виду тесную связь между историей и литературой, поставить вопрос несколько иначе: быть может, в свою очередь эпические элементы проникали в исторические сочинения?12 Возможно, хронисты Первого крестового похода, изображая, в частности, сцены обращения иноверцев, в большей мере ориентировались на определенные нарративные модели, чем на непосредственные наблюдения13. На эту мысль, помимо присутствия в хрониках множества фантастических эпизодов, наводит еще и следующее наблюдение: по существу все средневековые западные христианские представления о мусульманах почерпнуты из литературной традиции. Все, что ни сообщается об исламе -о мусульманских обычаях, культе, традициях - есть лишь серия условных образов, которые вряд ли можно воспринимать как адекватные представления о мусульманском мире14. Предположим, что и хроники крестовых походов в том, что касается изображения мусульман и, в частности, обращения иноверцев, также следуют определенной традиции. В какой степени, например, хроники Первого крестового похода связаны с традицией старофранцузской литературы? Это можно было бы выяснить, сопоставляя старофранцузские и латинские тексты. И здесь встает перед нами важная хронологическая проблема. Мы могли бы говорить о зависимости хроник от эпоса первого цикла крестовых походов, если бы точно знали, что хронисты могли заимствовать сюжеты и мотивы из этих героических песен. Между тем даже самое раннее эпическое произведение первого цикла крестовых походов "Антиохийская песнь", как уже было сказано выше, сочинена в начале XII в., а записана только в конце того же века. Другие песни этого цикла были сочинены и записаны гораздо позже15. Большинство же хроник, которые нам предстоит Рассмотреть, созданы в первое десятилетие XI в. - в частности хроники Фульхерия Шартрского и Рауля Каэнского. Около 1100 г. написаны хроники Гвиберта Ножанского и Бодри Буржского; несколько позже, около 1118 г., хроника Роберта Монаха, и около 1120 г. - сочинение Альберта Аахенского16. Именно поэтому имеет смысл сопоставлять тексты хроник с более ранними произведениями старофранцузской литературы — в частности, с героическими песнями королевского цикла и цикла о Гильоме Оранжском. Эти "chansons de geste" были сочинены и записаны в период между 1050 и 1150 г., и влияние содержащихся в них литературных топосов на хроники Первого крестового похода более вероятно17. В литературе уже проводились параллели между старофранцузскими песнями и хрониками крестовых походов. Так, исследователи давно заметили связь некоторых сюжетов хроники Петра Тудебода и "Песни о Роланде"18. Попытаемся продолжить эти наблюдения об аналогиях и параллелях между литературными и историческими произведениями. При этом следует иметь в виду, что речь может идти не о прямом заимствовании сюжетов и мотивов, но о существовании литературных моделей, общих как для эпической, так и исторической традиций. Вернемся к упоминавшемуся нами рассказу о посольстве Петра Отшельника. Добравшись до вражеского лагеря, проповедник бросает мусульманам в лицо гордые слова: "Наши военачальники и сеньоры чрезмерно удивлены тем, что вы так безрассудно и дерзко вторглись в землю христиан, которая также принадлежит и им. Быть может, как мы думаем и полагаем, вы пришли сюда с одним лишь намерением - принять христианство? Или же вы пришли сюда для того, чтобы всячески вредить христианам? (Putamus foristan et credimus, quia ideo hue venistis quoniam per omnia vultis effici Christian!; aut propterea igitur hue venistis, ut per omnia Christianos afficiatis?) Все наши военачальники единодушно требуют от вас, чтобы вы убрались из земли Господа и христиан, которую блаженный апостол Петр некогда склонил своими проповедями к учению Христа..."19 Хронист Бодри Буржский добавляет к переданным Анонимом и Тудебодом словам Петра следующий важный пассаж: "Если же вы, что будет лучше, примете крещение, то вас охотно посвятят в таинство и вернут землю в ваше владение, и выступят против самих врагов ваших..."20 А Фульхерий Шартрский сообщает нечто весьма существенное по поводу условий, которые христиане, в лице Петра Отшельника, будто бы предлагали мусульманам: ".. .Если они (т.е. мусульмане. - С Л.) не отдадут мирно христианам землю, которая издавна им принадлежит, то ... на следующий день начнется против них война... По 5, 10, 20 и 100 рыцарей от каждой стороны будут избраны для сражения... и та сторона, которая другую одолеет, получит свободно и беспрепятственно города и королевство..."21 В ответ на предложение Петра Отшельника послы слышат оскорбительную речь - вряд ли исторически правдоподобную (ибо известно, что мусульмане считают Христа пророком), но отражающую христианские знания об исламе: "На христианство ваше, которое есть идолопоклонство и гнусность, плюем и им гнушаемся. Распятый ваш, который не смог избежать креста, спасет ли вас от наших рук?"22. Далее Кербога предлагает франкам обратиться в ислам, обещая им несметные богатства. При этом он произносит следующие слова: "Желаете знать наш ответ? Тогда вернитесь как можно скорее и скажите своим сеньорам, что если они желают стать турками и отвергнуть вашего Бога. .. мы отдадим им эту землю и еще города и замки, так что никто из вас це останется простым воином, но все будете рыцарями... как мы, и мы будем с вами дружить... В противном же случае пусть знают, что их ждет смертная казнь или же их в цепях уведут в вечный плен в Хорасан, где они до конца своих дней будут служить нам и детям нашим..."23. Здесь сделаем небольшое отступление. Хронисты создавали свои сочинения спустя годы после описанных ими событий. Вряд ли они помнили, что именно говорили их герои. Все эти речи, несомненно, придуманы, хотя, быть может, не вполне намеренно. Речь идет, конечно, не о сознательном вымысле, каковой присутствует, например, в античной историографии, где историческое сочинение принципиально сводимо к определенному набору риторических элементов24. Но мы вправе сделать предположение о том, что в приведенных выше речах и монологах содержится изрядная доля риторики. И все же именно этот речевой этикет, как мы постараемся показать, может быть ключом к постижению идеи conversio в хрониках Первого крестового похода. Вернемся к нашим источникам. Даже эти краткие пассажи из хроник открывают определенные возможности для интерпретации идеи обращения иноверцев. В старофранцузской литературе можно найти достаточно много параллелей этому сюжету. Начнем хотя бы с обращения Петра Отшельника к Кербоге. Упомянутый в хрониках мотив - предложение обратиться в другую веру и заключить военный союз, т.е. стать вассалом и сражаться против общих врагов, - очень часто встречается в героических песнях королевского цикла. Так, в "Песни о Роланде" Карл Великий требует от короля Марсилия, чтобы тот обратился в христианство и стал его вассалом25. В другом месте Роланд обращается с таким же требованием к мусульманскому эмиру Балигану и произносит следующие слова: "Прими данный нам Богом христианский завет, / И я буду тебе другом до самой смерти / Служи и верь всемогущему королю"26. Сходство текстов хроник и песен станет еще более очевидным, если мы приведем параллельные тексты: Baldrici Dolensis Historia Hiersolymitana, р.73: Chanson de Roland, III, 37-38: Повествуя о событиях первого крестового похода |
|
|
|
|
