<<<     ΛΛΛ     >>>   

— Да, государь, я решусь на это из дружбы к моему брату и в интересах моей семьи.

— То-есть, вы измените интересам философии и предадите ее?

— Никто не будет одурачен этой показной неверностью. Если же роль, которую я буду играть, не покажется на первый взгляд особенно благородной, то меня простят, приняв во внимание мои побуждения. Во всяком случае не на меня надо будет возлагать вину за то, что люди заставили меня выбирать между фальшью и причинением большого зла родным, которые меня любят и которых я люблю.

К чести маркиза д'Аржанса надо сказать, что, когда приближение смерти подвергло испытанию его философские взгляды, он предпочел сохранить свою репутацию и пожертвовать интересами своих близких. Об этом свидетельствует письмо его вдовы Фридриху и письмо Фридриха Вольтеру, в котором король сообщает: «Христиане Прованса — страшные люди: они силою дали соборование этому славному панегиристу императора Юлиана (намек на сочинение д'Аржанса, посвященное Юлиану Отступнику), всячески препятствовали его погребению и не позволили поставить монумент на его могиле». Этот монумент хотел поставить сам король своему придворному философу. Понадобились большие хлопоты и вмешательство близких к французскому министерству людей, чтобы это его желание осуществилось.

Возвратимся к Дюмарсэ и его показному примирению с церковью. Вероятно, именно это «примирение» и дало впоследствии повод говорить, что он на старости лет раскаялся в своих заблуждениях. Мы полагаем, что приведенные выше слова Д'Аламбера и Вольтера свидетельствуют о том, что современники не были о нем такого дурного мнения.

Еще менее основательно также высказывавшееся мнение, что по настоящему неверующим Дюмарсэ никогда и не был, а выходившие под его именем антирелигиозные сочинения написаны другими писателями, взвалившими, по обычаю того времени, на почтенного покойника свои философские грехи. Действительно, одно такое произведение, вышедшее под именем Дюмарсэ и включенное впоследствии в собрание его сочинений — «Опыт о предрассудках» — вызывает серьезные сомнения и с нашей стороны. Но таких сомнений нет относительно некоторых других произведений, вполне и совершенно антирелигиозных. Кроме того, нет недостатка также в свидетельствах современников.

Когда Дюмарсэ вступил в славную когорту энциклопедистов, Вольтер обратился к нему со следующими дружескими словами: «Вы, без сомнения, теперь тесно связаны с энциклопедистами. Эти люди не дураки, и я прошу вас передать им мой привет. Дарите меня своей дружбой до тех пор, пока ваша машина с ее животными и мыслительными функциями не распадется вновь на те элементы, из которых она создалась». Дамирон, у которого мы списываем эти слова {Memoires pour servir a l'histore de la philosophie au XVIII-me siecle, III, 159.} и который принадлежал к числу людей, думавших, что Дюмарсэ перед смертью покаялся, справедливо видит в них намек на то учение (атеистический материализм), которое исповедывал Дюмарсэ в те годы.

Еще более прямым и недвусмысленным является свидетельство Нэжона, посвятившего ему особую статью в «Методической Энциклопедии» и перепечатавшего в ней два произведения Дюмарсэ: «Логику» и «Философа». Вот что пишет он по поводу «Логики»: «Люди, знающие, что Дюмарсэ был одним из самых смелых и убежденных атеистов, какие когда-либо существовали, будут, без сомнения, удивлены, что тут признаются две догмы христианского богословия, нелепость которых несомненна. Но нужно вспомнить, что этот философ имел, как и все люди, думающие об этих вещах приблизительно так же, как он, публичное учение и учение тайное. Многие места в его «Логике» написаны в духе первого».

Другое дело, говорит Нэжон, маленькое произведение Дюмарсэ «Философ» — «один из самых замечательных философских отрывков», которые когда-либо были написаны. Здесь нашли свое выражение истинные взгляды Дюмарсэ. Это произведение было мало известно, и даже большинство тех, кто его читал, не знали его истинного автора. Его не знал даже Д'Аламбер, когда писал свое «Похвальное слово» Дюмарсэ. Однажды, рассказывает Нэжон, прогуливаясь вместе с Д'Аламбером, он выразил удивление, что тот обошел молчанием сочинение, изложение которого много прибавило бы к репутации восхваляемого им философа. Д'Аламбер откровенно сознался, что он его не читал и просил Нэжона одолжить ему книгу, где оно напечатано. «Друг мой, — сказал он, возвращая одолженную книгу, — это opus aureum — золотая работа».

С этим произведением Дюмарсэ мы и познакомим нашего читателя, как с образцом антирелигиозной литературы изучаемой эпохи. Ho предварительно мы сделаем несколько пояснительных замечаний.

Рукопись «Философа», по словам Нэжона, была отдана автором некоему книгопродавцу Пижеру, который и напечатал ее в сборнике «Новые произведения свободомыслия» («Nouvelles libertes de penser»), вышедшем в 1743 году в Амстердаме. То же утверждается в «Собрании сочинений Дюмарсэ», вышедшем в 7 томах в 1797 году. Ту же дату указывает и Маутнер {«Der Atheismus und seine Geschichte» III, 95. Маутнер, неизвестно на основании каких данных, называет Дюмарсэ автором всех статей, помещенных в этом сборнике.}. Сборник этот действительно существовал. Но вышел он, по-видимому, только в 1750 году {1750 год, как год выхода «Nouvelles libertes de penser» и год опубликования «Философа», указывает один из биографов Дюмарсэ Доб в приложении к изданию 1822 года «Опыта о предрассудках» и принимает вслед за ним Дамирон в своем мемуаре о Дюмарсэ.} с ложной датой 1743 г. — один из кунсштюков, часто применявшихся тогда типографами с целью избежать преследований. Таким образом, время написания «Философа» следует отнести к энциклопедическому периоду жизни Дюмарсэ. В противном случае нам пришлось бы причислить его к просветителям, писавшим до энциклопедистов и до Ла Маттри и считать одним из самых ранних материалистов и атеистов XVIII века.

Нынче легче всего заслужить себе имя философа, — начинает Дюмарсэ свое произведение {Цитируем по «Oeuvres de Du Marsais», P. 1797, t. VI.}. — Достаточно некоторого отдаления от света, немного начитанности, чуточку ученого вида, и первая категория философов не по заслугам готова.

Другие люди, имевшие достаточно силы, чтобы избавиться от привитых воспитанием предрассудков в религиозных вопросах, считают себя единственно настоящими философами. Благодаря природным способностям и некоторому числу наблюдений над человеческим умом и сердцем, они пришли к правильному выводу, что никакое божество не требует от людей культа, что большое число религий, их противоречия друг с другом и испытываемые ими изменения доказывают, что ни одна из них не есть результат божественного откровения и что сама по себе религия есть просто продукт испытываемых людьми чувств изумления, страха и надежды. Но дальше этого они не пошли. Мы же имя философа связываем с гораздо более широкой и правильной идеей.

Философ — такая же двуногая машина, как и всякий другой человек. Но это — машина, которая вследствие своего механического устройства размышляет над своими движениями. В отличие от других людей, даже не подозревающих, что существуют причины, приводящие их в движение, философ в меру своих сил открывает эти причины, часто предвидит их и поступает сообразно с этим. «Это — часы, которые заводятся, так сказать, иногда сами собой».

Разум для философа — то же, что благодать для христианина. Благодать, по учению святого Августина, дает христианам свободу воли, а разум определяет поступки философа, не отнимая от него ощущения свободного действия. Философ не идет, подобно другим людям, во мраке, но, даже увлекаемый страстями, он размышляет: факел разума всегда предшествует ему. Свои убеждения философ основывает на множестве отдельных наблюдений и оттого он так привязан к положительным наукам. Ограничиваться одним только размышлением и думать, что человек добывает истину лишь из недр своего собственного духа, по его убеждению, значит противодействовать прогрессу знаний.

Некоторые метафизики говорят: избегайте чувственных впечатлений, предоставьте историкам познание фактов и филологам — познание языков. Философы, наоборот, убеждены, что все наши познания приходят через чувства, что мы в своих обобщениях основываемся лишь на единообразии чувственных восприятий и что мы впадаем в бессилие всякий раз, когда приток этих восприятий прекращается вследствие несовершенства наших чувств. Они убеждены, что источник наших познаний находится вне нас. Совершенствуя с помощью инструментов наши органы чувств, мы расширяем границы своих знаний.

Философ изучает вселенную и себя самого. Но так как невозможно получать внешние впечатления из недр одинаковых впечатлений, то он знает, что достигнуть совершенства в самопознании невозможно. Эта мысль не огорчает его: он берет себя самого таким, каков он есть, а не таким, каким могло бы представить его собственное воображение. «Но это незнание не служит для него основанием решать, что он состоит из двух противоположных субстанций (души и тела, духа и материи). И таким образом, не обладая совершенным знанием самого себя, он говорит, что не знает, каким образом совершается в нем мышление. Но так как он видит, что мышление находится в столь тесной зависимости от состояния его тела, он признает, что его субстанция способна к мышлению совершенно так же, как она способна дышать и видеть. Мышление в человеке — такое же чувство, как зрение и слух, и так же зависит от его органического устройства. Один только воздух способен передавать звук, один только огонь может возбуждать теплоту, одни только глаза могут видеть, одни только уши могут слышать и одно только вещество мозга способно мыслить». То обстоятельство, что людям так трудно бывает связать понятие мышления с понятием протяженного тела, объясняется тем, что они никогда не видели, чтобы протяжение мыслило. Но ведь и слепые от рождения и глухие не в состоянии связать представления о цветах или о звуках с теми телами, которые они могут осязать, потому, что они никогда не наблюдали связи цветов и звуков с протяжением.

Как мы видим, Дюмарсэ исходит из сенсуализма Локка и приходит к чистому и последовательному материализму. «По внешности в этом учении, — говорит решительный противник материализма Дамирон, — все умеренно. Нет ни страсти, ни декламации, ничего, что походило бы на обычно несдержанные заявления некоторых учеников той же школы. Есть здесь точность и тонкость в терминах и выдержан тон рассуждения и диссертации. Такова форма. Но под этой формой вы найдете все: отрицание духовности, отрицание свободы (в смысле противопоставления необходимости), отрицание божества».

Философ, — продолжает Дюмарсэ, — не смешивает истину с вероятностью и когда он не имеет достаточных оснований, чтобы вынести суждение, он умеет обойтись без решения. Лучше сознательно отказаться от суждения, чем вынести его безосновательно.

Но философ не занимается одним только умом. Свое внимание и заботы он распространяет гораздо дальше. Стремление к удовлетворению потребностей и к благополучию принуждает человека жить в обществе. Он должен поэтому изучать условия общественной жизни и приобретать соответствующие качества. Удивительно, как мало люди занимаются этим и в то же время с какой горячностью относятся к пустым теориям. Посмотрите на все эти богословские распри, происходившие из-за такой чепухи, как число лиц троицы, как число таинств и их сила, как природа благодати. Сколько войн, сколько нарушений общественного порядка из-за химер! Философский народ тоже не чужд всему этому: спорит, пишет книги, враждует ради вздорных теорий.

Наш философ не чувствует себя в мире изгнанником. Он хочет наслаждаться дарами природы, находит удовольствие в общении с себе подобными, старается подходить к тем, с кем принуждает его жить случай или его собственный выбор. Он полон человечности и ревнив ко всему,что называется честностью и честью. Это — его единственная религия, а гражданское общество, так сказать, единственное божество, которое он признает.

Чувство честности так же входит в механическое устройство философа, как свет разума: честность в нем пропорционально разуму. Честный человек действует не вследствие любви или ненависти, надежды или страха как фанатики и суеверные, а вследствие духа порядка и разума, это — темперамент философа.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Говоря о взглядах наиболее выдающихся петрашевцев в области вопросов религиозных

Как религиозная истина
Религиозной нетерпимости
Другие декабристы также одобрили эту затею