<<<     ΛΛΛ     >>>   

Впрочем, настоящее всегда берет верх в уме человека над будущим. Религия сдерживает людей лишь страхом будущего, которое всегда представляется отдаленным. Несмотря на все басни, в которые верит народ, несмотря на яркое описание загробных наград и наказаний, несмотря на все проповеди, народ остается одним и тем же. Природа человеческая всегда сильнее выдумок и часто она избавляется от цепей, которыми слепое суеверие безумно хочет сковать ее.

Так как философ ни на что не надеется и ничего не боится после своей смерти, то из настоящего он черпает как бы новую силу быть честным человеком. Это чисто человеческое и естественное побуждение состоит в стремлении быть довольным самим собой; и затем к этому его побуждает его собственный насущный и действительный интерес. И в самом деле, представьте себе на момент, что философ перестанет быть честным человеком. Его единственный бог — гражданское общество — отвернется от него, и он будет лишен всех самых драгоценных услад своей жизни. Поэтому больше, чем какому-либо другому человеку, ему важно «располагать все свои пружины так, чтобы они производили лишь действия, соответствующие представлению о честном человеке». Философ полон, так сказать, идеями общественного блага. О нем можно сказать то же, что было сказано о Катоне: «Он творит добрые дела не для того, чтобы казаться добродетельным, но потому что он не в силах поступать иначе».

Во всех своих поступках, впрочем, люди стремятся только непосредственно удовлетворить свои потребности. Их поступки обусловлены их интересом, в свою очередь определенным данным состоянием их механизма. И повседневный опыт показывает нам, что чем больше в человеке разума и просвещения, тем в большей степени подходит он к требованиям общежития.

Эта любовь к обществу, присущая философу, показывает, насколько прав был император Антонин, когда сказал, что народы будут счастливы, если правители будут философами или философы правителями. Рассудок, находящийся в рабстве у веры, делается неспособным к той широте взглядов, какой требует управление и какая необходима для выполнения общественных обязанностей. Суеверным людям внушают, что они возвышены господом богом. Они и испытывают признательность к богу, а не к народу, и воображают, что это положение дано им для их собственного блага, а не для того, чтобы трудиться на пользу другим. На самом же деле высокий пост, занимаемый отдельным человеком, и создан единственно для блага республики и отдельных людей, ее образующих.

Из сказанного видно, как далеки от философов люди предающиеся праздным мыслям и не заботящиеся о своих делах и обо всем том, что называется имением. Тщеславие не терзает истинного философа, но он хочет иметь все приятности и удобства жизни. Приличный избыток необходим честному человеку, это — основа благополучия, это — рай философа. Философ, живущий в бедности, не лишается от этого своих достоинств, но он должен трудиться, чтобы выбиться из нищеты.

Этим эпикуреизмом на мелкобуржуазный лад и заканчивается «Философ» Дюмарсэ. Нам кажется, что ни в каких комментариях это произведение не нуждается. Все в нем ясно и все умеренно. Много заимствований у Ла Меттри. Но нет того пламени, которым согреты произведения пылкого «чтеца короля прусского». Нет зато и уступок: материализм и атеизм без сучка и задоринки. Это своего рода партийная программа энциклопедистов, но написанная кабинетным теоретиком, а не проповедником-борцом. И программа, как будто написанная по особому заказу. Не даром оправил ее в золото Д'Аламбер, умеренный, аккуратный, дезертировавший из Энциклопедии, когда вокруг нее собрались грозовые тучи, отвечавший на упреки Вольтера в вялости, что страх костра действует на него, как холодная вода, но Д'Аламбер внутренно всегда убежденный в истине материализма и атеизма.

В собрании сочинений Дюмарсэ «Философу» предшествует небольшой отрывок «О разуме», относительно которого издатели не дают никаких подробностей. Как по стилю, так и по содержанию он не противоречит изложенному нами произведению и в то же время несколько дополняет его.

Религия стремится внушить людям недоверие к их разуму. Она представляет его как ненадежного руководителя. Она говорит, что разум помрачился и испортился в такой степени, что бог, которого считают, однако, творцом этого разума, не хочет, чтобы люди им пользовались, и наказывает тех, кто имеет дерзость освещать себе дорогу эти факелом. Если пастыри духовные и разрешили людям пользоваться разумом в делах житейских, тo они строго запретили применять его к рассмотрению истин религии. А между тем они сами же изображают эти истины, как имеющие для людей исключительно большое значение.

Чтобы разобраться в этих вопиющих противоречиях, автор подвергает анализу понятие разума.

Разум это не душа, это не порядок или связь между вещами, это не наши наклонности или предрассудки и т. д. и т. д., в порядке отрицания применения этого понятия к какому-либо частному проявлению душевной жизни. В результате довольно длинного анализа разум определяется, как такая «способность нашей души, с помощью которой мы открываем достоверность неопределенных или сомнительных вещей, сравнивая их с вещами, вполне очевидными и известными». Определение это носит явно служебный характер. Поставив себе задачей противопоставить разум вере, к торжеству первого и к посрамлению второй, автор идет к этой цели прямым путем, точно гвоздями вколачивая свои положения. Откровенного отрицания существования бога, правда, мы здесь у него не находим, но он подводит к нему настолько близко, что оно навязывается само собой.

Если, как говорят сами богословы, существование бога и его атрибутов есть вещи очевидные и доказанные разумом, то, следовательно, с помощью разума мы только и можем судить обо всем, что касается бога, его поступков и его предписаний. А разум никогда не сможет понять всех этих вещей. Разум, например, никогда не поймет, что всемогущий бог, творец всех вещей, имел нужду в посредничестве человека, чтобы учить других людей, которых он мог создать, образовать и просветить сам наиболее подходящим для своих целей образом. Такое противопоставление разума религиозным учениям повторяется в этом сочинении множество раз. Бога мы можем познать или разумом, или через откровение. Разумом его нельзя познать. В таком случае мы должны познать его через откровение, но узнать, истинное это откровение или плод обмана, фанатизма, иллюзии, мы можем только с помощью разума. Вывод ясен!

Говорят затем, что конечные существа не в состоянии постигнуть существо бесконечное. Но если люди не могут составить себе истинных представлений о божестве, то они не могут и быть убеждены в его существовании. Это положение, естественно, приводит к скептицизму или атеизму.

«Так враги человеческого разума разрушают свою собственную власть, которую они хотят установить, разрушив разум. Заключим с одним очень большим философом, что люди противны разуму только тогда, когда они находят, что разум противен им».

В сочинениях Дюмарсэ имеется еще одно интересное произведение, носящее следующее заглавие: «Опыт о предрассудках, или о влиянии мнений на нравы и счастье людей; сочинение, содержащее апологию философии». Как уже было сказано, есть много оснований сомневаться в том, что оно принадлежит перу Дюмарсэ. Помечено оно 1750 годом, но впервые было опубликовало в 1769 или 1770 году у М.-М. Рея в Амстердаме, книгоиздателя, выпускавшего в свет произведения Гольбаха и его друзей {В литературе мы встречали указание на 1760 год, как дату выхода в свет первого издания. Вероятно, это ошибка.}. Уже один этот факт заставляет думать, что автором его был, если не сам Гольбах, то Нэжон или кто-нибудь другой из его помощников. Тем более, что Нэжон в своей статье о Дюмарсэ ни слова не говорит о принадлежности этого произведения перу излагаемого им автора, тогда как «Опыт о предрассудках» выдается обычно за дальнейшее развитие перепечатываемого Нэжоном «Философа».

Но «Опыт о предрассудках», кроме того, ни по стилю, ни по характеру не похож на действительно принадлежащие перу Дюмарсэ произведения. Он не мог быть написан 74-летним стариком — дряхлым и больным, каким был тогда Дюмарсэ. Это агитационное, несмотря на свой солидный объем, сочинение, полное энергии, ненависти к религии и тирании, полное обычных у гольбаховского кружка декламаций и часто хромающее по части логики, чего в сочинениях Дюмарсэ почти не наблюдается.

Зато не может быть почти никаких сомнений в том, что «Анализ христианской религии» действительно написан Дюмарсэ, хотя и приписывается Сент-Эвремону. Вольтер, во всяком случае, в этом не сомневался. Издатели сочинений Дюмарсэ, помещая «Анализ» в VII томе своего издания, сообщают, что это сочинение представляет собой только часть более обширной работы, озаглавленной «Анализ четырех религий, обладавших наибольшим числом сторонников», при чем утверждают, что в их распоряжении имеются доказательства этому. Но такое сочинение в свет не выходило.

«Анализ христианской религии» прямым атеизмом не грешит. В нем имеются даже деистические фразы, вроде: «Наши более очищенные понятия должны побудить нас находить чрезвычайное удовольствие в воздаянии богу наиболее достойного его и нас культа». Мы напомним по этому случаю, что у атеистов XVIII века деизм часто выставлялся напоказ, чтобы не отпугнуть читателя, с одной стороны, и чтобы, с другой, иметь больше удобств для разрушения христианства. Даже сочинения гольбаховского кружка можно разделить на два класса: подготовительные с деизмом в качестве вымпела, направленные только против христианства, и окончательные, разрушающие самые корни религии, атеистические. «Анализ» Дюмарсэ — книга, направленная исключительно против христианской религии.

Сначала автор бегло перечисляет противоречия, неясности и чудовищности ветхого завета, чтобы показать, что все эти книги писались людьми темными и лживыми, которых никак нельзя почесть вдохновленными богом. К ним даже нельзя отнестись, как к историческим документам.

С новым заветом дело обстоит не лучше. Вся история Иисуса христа — сплошной набор нелепостей. «Из этой книги я узнаю, что мессия родился от девы… Я вижу, что его жизнь полна поразительных чудес, совершавшихся на глазах множества людей, не только людей из одного народа, но всего мира, потому что звезда оставляет свою обычную дорогу, чтобы вести волхвов, солнце покрывается мраком, мертвые воскресают и т. д.». Первой моей мыслью, — продолжает он, — было поинтересоваться тем, как современные историки описывают такие удивительные факты и как они объясняют свое ослепление. К величайшему удивлению, я не нахожу у них ничего, даже имени этого необыкновенного человека. А, между тем, они описывали даже самые незначительные вещи, а ко всему чудесному относились с исключительным предпочтением».

И далее ряд евангельских рассказов подвергается анализу, по внешности спокойному и серьезному. Вывод автора тот, что все евангельские рассказы — «благочестивые выдумки» христиан первых веков, стремившихся усилить этим в глазах невежественных масс обаяние своей ничтожной секты. Это — «творение нескольких мошенников и невежд, которые, подобно основателям всех религий земли, злоупотребляли легковерием народа, чтобы ввергнуть его в самое постыдное суеверие». И далее автор рисует чудовищный «портрет христианства». Здесь зубоскальство смешано с подлинным негодованием и, пожалуй, во всей антирелигиозной литературе не найдется таких сильных и метких страниц. Приведем короткий отрывок.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Иван максимов тоже почувствовал сомнения в истинах веры еще до знакомства с тверитиновым
Говоря о своем участии в революции
Общественные реформы
Христианство в отношении ко всему человечеству
Но за отсутствием данных о прямом влиянии западно-европейских религиозных вольнодумцев на русских