<<<     ΛΛΛ     >>>   

происхождение ученика. Раньше «учеба в школе» состояла главным образом в послушном принятии вещей, суть которых была выше понимания учеников. Возможно, позднее, закончив образование, став достойными всего, чему их учили, ученики все поймут. Современное же образование избегает столь благоговейного отношения к учебному процессу. Вместо этого оно начинает с постулата, что все сообщаемое в процессе обучения может быть изложено в простой, кристально ясной форме, без всяких там «высших», маловразумительных вещей, которыми следует восхищаться, не особенно вдаваясь в их содержание. Как мы видим, демократический образ мышления возлагает свои надежды a priori* на то, что понятно и ясно, тогда как аристократические культуры ценят малопонятное и неясное, проявляющееся, например, в виде крайне утонченной и сверхспециализированной схоластики. Для аристократической ментальности то, что представляет собой культурную ценность, должно существовать на уровне, не доступном для рядового человека. Здесь, как и в других случаях, можно видеть, что отношение людей к объектам культуры отвечает парадигме их основных социальных взаимосвязей. Там, где политический и социальный строй основаны, в принципе, на делении людей на «высших» и «низших», аналогичное разделение проводится и между «высшим» и «низшим» предметами знания или эстетического наслаждения.

5. В преобладающих эпистемологиях различных эпох наблюдаются аналогичные различия. Когда Декарт заявляет, что для истинного знания необходимы «ясные и четкие» идеи, или когда Кант выделяет «необходимость и «универсальную доказательность» в качестве сущностных характеристик научных суждений, они применяют к сфере эпистемологии «демократические» критерии. Данные критерии предполагают, что ничто не может быть признано истинным, если каждый человеческий ум не в состоянии постичь этого. Однако для авторитарного, аристократического мышления аксиомой является, что только возвышенный интеллект и высокоразвитые индивиды способны постигать истину или что Бог открывает себя только избранным личностям. Очевидно, что эта идея «богооткровен-ной истины» несовместима с демократией п . Демократический образ мышления отвергает всякое претендующее на истину знание, которое приобретается через особые каналы, открытые лишь для избранных. Оно воспринимает как истину только то, в чем может удостовериться каждый на собственном опыте, или то, что может быть неоспоримо доказано методами, которые каждый в состоянии воспроизвести.

Ясно, что такое определение истины тесно связано с фундаментальным демократическим принципом неотъемлемого равенства всех людей. Однако в дополнение к этому современная концепция знания отражает также другой аспект демократии — требование неограниченной гласности. В соответствии с доминирующей в наше время эпистемо-

* Независимо от опыта (лат.}.

Ill

логией доказательное, строго обоснованное знание выносится на суд общественности. Как в политике, где каждый индивид претендует на участие в контроле над принимаемыми решениями, так и в сфере знания любой вопрос должен стать объектом пристального изучения со стороны всех индивидов. Следовательно, демократические культуры испытывают глубокое недоверие ко всякого рода «оккультному» знанию, культивируемому в сектах и тайных кружках.

6. Таким образом, демократический идеал знания характеризуется неограниченной доступностью и коммуникабельностью. Однако и доступность, и коммуникабельность имеют свои пределы, даже в демократических культурах. Существует много знаний, доступных и коммуникабельных лишь для экспертов и знатоков. А вопрос о «знатоке» в области искусства стоит даже гораздо острее, чем вопрос об «эксперте» в области науки. Для того чтобы стать знатоком в искусстве, человек должен глубоко чувствовать историческую традицию и развивать в себе тонкий, безошибочный вкус. Все это имеет определенное сходство с додемократическим типом знания. Люди, посвятившие себя искусству, образуют замкнутое сообщество внутри общества в целом; их опыт доступен далеко не каждому.

Научные эксперты также создают свой собственный язык, непонятный для неспециалистов. Но научное сообщество не столь радикально отделено от остального общества, как сообщество знатоков-искусствоведов. Фактически научное мышление в высшей степени формализовано и строго объективно; оно не оставляет места для субъективного, чисто личного опыта. В принципе всякий нормальный человек может понять и мысленно представить себе любую научную теорию и открытие. И если неспециалисту не удается следить за ходом мысли ученого, то это происходит не потому, что опыт ученого недосягаем для его восприятия, а потому, что непрофессионал быстро теряет нить рассуждений в лабиринте, возникающем в результате повторения и комбинации основных мыслительных операций, простых самих по себе. В отличие от ученых критики и историки искусства исходят в своем понимании предмета из опыта такого типа, который доступен не для всех людей. Теории, развиваемые в этих сферах, нельзя формализовать и объективизировать так, чтобы каждый индивид мог мысленно воспроизвести их. Стать знатоком в своей области (что необходимо для историков искусства) невозможно с помощью обычного образования, как в сфере естественных наук. Изучения формализованных методов исследования недостаточно, чтобы стать знатоком искусства, Для этого студенту необходимо изучать сами произведения искусства и проникнуться ими до глубины души эмоционально, интеллектуально и духовно. Такой опыт не усваивается целиком и сразу. Он может быть даже ограничен рамками определенной эпохи искусства; знатоки современного искусства бывают невосприимчивы к специфическим ценностям искусства Возрождения, и наоборот — историки искусства Возрождения могут не воспринимать современное искусство.

178

7. Отсюда вытекает, что определенные типы знания недемократичны по своему характеру, поскольку доступны лишь для элиты, для избранного круга знатоков. Интересно узнать, что происходит с этими типами знания в условиях демократизированной культуры. Первая реакция на них будет крайне отрицательной, полностью обесценивающей их значение. Несмотря на то что суждения знатока в определенном смысле являются бесспорно «эмпирическими», они не представляют собой «точного» знания, поскольку ничто не «точно», если не удовлетворяет полностью двум требованиям - коммуникации и демонстрации. (Кстати, довольно сомнительно, что распространенное в наше время определение точности, опирающееся на критерии коммуникабельности и наглядности, есть единственно возможное.)

Вторая реакция демократизированной культуры на этот тип знания найдет свое проявление в рамках тех самых дисциплин, о которых идет речь, - главным здесь будет стремление удовлетворить доминирующему, общепринятому критерию точности с помощью более «объективных» методов. Например, будут предприниматься неоднократные попытки артикулировать реакцию знатока на произведения искусства в надежде получить ряд наблюдений, поддающихся демонстрации и контролю, в отличие от впечатлений, основанных на не поддающейся анализу склонной к глобальным обобщениям интуиции.

Такую «артикуляцию», опирающуюся на обобщающую интуицию, следует отличать от «анализа», хотя эти операции часто смешивают. «Анализируя» сложный объект, мы заинтересованы в обнаружении простых, элементарных компонентов, составляющих его. В ходе этого процесса объект как целое исчезает - его нельзя уже отличить от элементов, выявленных путем анализа. С другой стороны, «артикуляция», хотя она также стремится обнаружить простые компоненты сложного целого, никогда не упускает из виду способ, которым отдельные части соединяются в единое целое. Сложный объект всегда остается в поле зрения в течение всего процесса. Например, я могу перечислять один за другим фрагменты фасада, обращая внимание на различные детали окон, балконов, дверей и т. д. Это и есть «артикуляция», ибо детальное изучение частей способствует лишь более полному пониманию целого.

Будничный, бытовой опыт, не поднимающийся до научного познания, всегда пользовался методом «артикуляции», тогда как естественные науки, опасаясь остаться на «донаучном» уровне, отказались от «артикуляции», культивируя исключительно «анализ». Однако артикуляцию следует признать вполне обоснованным методом, имеющим право на существование. Определенные объекты культуры невозможно изучить достаточно глубоко, не научившись видеть, как возникает целое из отдельных частей.

Совершенствуя и развивая методы артикуляции в науке о культуре, люди, занимающиеся эстетическими и сходными с ними объектами становятся, более коммуникабельными. Это позволяет им во все большей мере адаптироваться к тенденции в сторону демократизации

179

нашей культуры, даже если степень обретенной ими коммуникабельности остается ограниченной.

8. В предыдущих разделах мы подчеркнули различия между анализом и артикуляцией. Однако с социологической точки зрения важнее их сходство. В обоих случаях доминирующим импульсом является усиление коммуникабельности знания - и тут и там достигается это посредством повышения уровня абстракции, хотя и разными путями.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Иностранцы 1 3 бюргеры влияние
Если стремление молодого человека выйти за пределы группы
Самодистанцированием
Стремятся приобщиться к культуре в широком смысле
В средневековых социальных отношениях