<<<     ΛΛΛ   

переход от второй фазы к третьей обязательно связан с победой контрреволюции и более или менее длительным периодом реставрации, коим нэп, конечно же, не являлся. Вместе с тем Сорокин чутко уловил подлинный парадокс русской революции, парадокс столь же знаменательный, сколь и актуальный. "История, - пишет он, - поистине сыграла злую шутку с коммунистами. Она заставила их собственными руками вводить снова капитализм, так усердно разрушавшийся ими. И они увидели, наконец, что коммунизм привел к полному развалу всей хозяйственной жизни, и им стало понятно, что коммунистическая система не в состоянии возродить хозяйство, и что без капитализма нет спасения" [7,130].

В марксистской историографии (особенно"перестроечного" периода) годы нэпа оценивались преимущественно со знаком плюс. Мрак и ужас последующих лет списываются на произвол Сталина, который "свернул голову" новой экономической политике и направил историю в совсем другую сторону. Логика рассуждений при этом такова: если бы те экономические возможности, которые открылись перед страной, не были пресечены насильственной коллективизацией, победа и процветание "гуманного социализма" были бы обеспечены. Сорокин с самого начала отчетливо видел внутреннюю антиномичность нэпа, который, с одной стороны, был провозглашен "всерьез и надолго", а с другой - определялся как "временное отступление". (Вспомним В.В. Маяковского: "Прищурился Ленин: - Чинитесь пока чего... Коммуна - столетия, что десять лет для ней? / Вперед - и в прошлом скроется нэпчик") В результате такой политики, с полным на то основанием считает Сорокин, "на месте погибшего коммунизма оказался введенным не настоящий капитализм, а хозяйственно-социальный строй, представляющий смесь всех отрицательных сторон капитализма (...) без его положительных организационнопроизводственных функций и всех отрицательных сторон деспотического коммунизма (тирания, опека, бесправность, подавление стимулов к инициативе, труду и т.д.) без его положительных (уничтожение неравенства, эксплуатации и т.д.).Этому "монстру" было дано громкое название "государственного капитализма" [7,131].

Оценка Сорокина находит свое подтверждение в таком, на первый взгляд неожиданном, источнике, как "Краткий курс истории ВКП(б)". Здесь читаем: "Свобода торговли, указывал Ленин в своем докладе, приведет к некоторому оживлению капитализма в стране. Придется допустить частную торговлю и разрешить частным промышленникам открывать мелкие предприятия. Но не надо этого бояться. Ленин считал, что некоторая свобода товарооборота создаст хозяйственную заинтересованность у крестьянина, повысит производительность его труда и приведет к быстрому подъему сельского хозяйства, что на этой основе будет восстанавливаться государственная промышленность и вытесняться частный капитал, что, накопив силы и средства, можно создать мощную индустрию - экономическую основу социализма, и затем перейти в решительное наступление, чтобы уничтожить остатки капитализма в стране" [8, 245].

Это описание "сущности" нэпа чуть ли не дословно совпадает, говоря словами Сорокина, со "сказкой про белого бычка, логически вытекающей

547

из аргументации гг. коммунистов". «Введя нэп, - пишет он, - гг. коммунисты продолжали упираться и стали бормотать о "передышке". Нэп "капитализм" - это передышка, она нужна для восстановления хозяйства. "Когда оно будет восстановлено - мы снова перейдем к коммунизму", так говорили они. Поистине архистранная логика и политика! На обычном языке она гласит: "для восстановления хозяйства нужен капитализм, и мы его вводим. Когда хозяйство возродится - мы введением коммунизма снова разрушим его. По достижении полного развала для восстановления снова введем капитализм, как передышку. По восстановлении снова заменим его коммунизмом, то есть разрушением; потом опять будет капитализм, за ним - опять коммунизм" и т.д....» [7, 130-131].

И все-таки Сорокин считает, что именно отсюда берет начало третья стадия революции, которая "предусматривает реставрацию наиболее жизненных дореволюционных институтов, ценностей". Но, как нам хорошо известно, ничего подобного в результате "временной передышки" не произошло. «Уже через год после введения нэпа, - с явным удовлетворением отмечается в "Кратком курсе", - на XI съезде партии, Ленин заявил, что отступление кончено, и выдвинул лозунг: "Подготовка наступления на частнохозяйственный капитал» [8, 245].

Явное противоречие между реалистической оценкой нэпа и связанными с ним же упованиями на скорое падение власти большевиков можно, конечно, объявить сугубо "психологическими" причинами, которые побуждают порой принимать желаемое за действительное. Но была еще одна (причем, капитальная) причина такого обольщения. Дело в том, что оценка Сорокиным общего состояния России тоже может показаться если не противоречивой, то, по крайней мере, двойственной, если не сказать двусмысленной.

С одной стороны, он рисует картину полной разрухи, деградации и одичания России, с другой — подмечает каждый, пусть даже самый незначительный, росток "нового", переносит на него все свои упования, предсказывая скорое падение большевизма и возрождение России. Хотя с расстояния семи десятков лет эти предсказания кажутся утопичными, тем не менее их стоит рассмотреть.

У Сорокина мы находим, по сути дела, три варианта (или, если угодно, сценария) будущего развития России. Первый: власть "еще несколько лет просуществует, но при условии дальнейшей эволюции в сторону капитализма и правового строя. Иначе - она будет сброшена насильственно", - и второй: "Если эта революция будет - в конце ее власть ожидает тоже падение, но более мягкое". Оба эти сценария предусматривали крах большевизма. Что касается третьего варианта — описанной выше ситуации "белого бычка", когда "капитализм" и "коммунизм" попеременно сменяют друг друга, - то его сам Сорокин считал, по-видимому, лишь теоретической моделью, неосуществимой на практике.

По-видимому, худший вариант развития Сорокин отвергал в силу присущей гуманистическому сознанию веры в социально-экономический прогресс. Согласно гуманистической (точнее, позитивистской) иллюзии прогресса, худшее - позади, а лучшее - впереди. Проистекает эта иллюзия не столько от прекраснодушной наивности (в данном случае о ней и

548

вовсе не может быть никакой речи), сколько от того, что гуманизм в первую очередь озабочен судьбой Добра. Зло же рассматривает как своего рода математический минус, или, если воспользоваться формулой B.C. Соловьева, "естественный недостаток, несовершенство, само собою исчезающее с ростом добра". Такой тип сознания способен самое большее персонифицировать Зло, которое в конечном счете все равно функционирует по законам Добра. Между тем законы функционирования Зла принципиально отличны от аналогичных законов Добра. Кажется, впервые на это указал декабрист Н.И. Тургенев в одном из писем к П.Я. Чаадаеву: "Зло, чтоб не погибнуть, должно, так сказать, быть осуществлено, в одной мысли оно жить не может; добро же, напротив того, живет не умирая, даже и в свободной идее, независимо от власти человеческой" [9, 414]. Отсюда же проистекает и другое фундаментальное различие: Добро в качественном отношении статично. То, что было Добром тысячу лет назад, то и сейчас Добро и останется таковым, пока стоит мир. Зло, напротив, должно постоянно разнообразиться, постоянно наращивать свою мощь.

Будучи очевидцем революции, гражданской войны, голода, разрухи, Сорокин, вероятно, считал, что всякую меру зла большевики уже превзошли: большего быть не может. Новая экономическая политика, как бы половинчата и непоследовательна она ни была, привела к относительному оживлению экономики страны и без чудовищного насилия над народом не может быть сломлена. Для этого понадобится уничтожить несколько десятков миллионов человек, а страна и без того обескровлена, обезглавлена и разорена дотла. Мало кто из современников Сорокина мог предвидеть в то время, что способность большевиков к насилию безгранична, что для сохранения и распространения своей власти они готовы уничтожить не только половину населения всей России, но и всего мира.

Вместе с тем нельзя не сказать о том, что все это писал о революции уже другой Сорокин, не тот, или, по крайней мере, не совсем тот, который писал в 1913 г. "Преступление и кару".

В феврале 1922 г. Сорокин выступил на торжественном собрании в честь 103-й годовщины Петербургского ун-та. Обращаясь к молодежи, он заявил, что "вера отцов" оказалась "банкротством". «... Их опыт в форме традиционного мировоззрения интеллигенции оказался недостаточным, иначе трагедии бы не было. От берега этого мировоззрения волей-неволей вам приходится оттолкнуться: он не спас нас, не спасет и вас. Он надолго исчез в зареве войн, в грохоте революций и в темной бездне могил, все растущих и умножающихся на русской равнине. Если не мы сами, так эти могилы вопиют о неполноте опыта "отцов" и ошибочности их патентованных спасительных рецептов» [наст. изд., с. 411].

Советуя молодежи обрести "новую веру", Сорокин прежде всего рекомендует ей "взять с собой в дорогу" знание, чистую науку, любовь и волю к производительному труду.

Такую речь могли произнести П.И. Новгородцев, С.Н. Булгаков, E.H. Трубецкой... Но Сорокин?.. По-видимому, он и сам был удивлен и обескуражен не меньше, чем иные из его слушателей, отчего и назвал свою новую точку зрения "быть может, весьма несуразной"...

549

 <<<     ΛΛΛ   

Незадолго до переворота в архангельске я
Такое нормативное суждение
Презренные авантюристы революции
Сродных идеологий может быть вызвано
Заставляют человека совершать ряд действий