<<<     ΛΛΛ     >>>   

Региомонтан внес большой вклад в развитие тригонометрии, открыл ряд ее теорем, дал первое на Западе ее систематическое изложение, независимое от приложения к астрономии, впервые вычислил точные таблицы синусов, закончив этим работы Пурбаха и издав их под названием «Таблицы направлений». В 1474 г . он опубликовал сокращенный перевод «Синтаксиса», работу над которым начал еще Пурбах,— под названием «Извлечения из Альмагеста Птолемея». Эта работа была сделана по греческому экземпляру «Синтаксиса», привезенному в Европу бежавшим из Византии кардиналом Виссарионом.

Наибольшую же известность Региомонтану принесли его эфемериды, в которых были вычислены положения Солнца, Луны и планет с 1475 по 1506 гг. Эти эфемериды получили широкую известность и распространение но только среди ученых и астрономов, но и среди практиков-мореплавателей. Их имели и ими пользовались Васко да Гама, Колумб, Веспуччи. Таблицы Региомонтана представляли частное исправление Альфонсовых и не всегда сходились с наблюдениями, но были высоко оценены практиками.

Значение творчества Пурбаха и Региомонтана трудно переоценить. Они занимались тяжелейшей работой по восстановлению математической астрономической традиции, по расчистке поля для дальнейших исследований. Однако сколько-нибудь оригинального (по сравнению с Птолемеем) вклада Пурбах и Региомонтан не сделали. Современный историк науки О. Джинджерич утверждает, что анализ деятельности этих крупнейших астрономов XV в. показывает, что в те времена европейские астрономы только подошли к адекватному пониманию Птолемея.

В последние десятилетия широкое хождение получила концепция «кризиса птолемеевской астрономии» в эпоху средневековья. Этой концепции придерживался, в частности, современный западный историк и философ науки Т. Кун. Он заявлял, что средневековые астрономы, добавляя все новые и новые круги в астрономическую схему, просто залатывали прорехи птолемеевской системы, чтобы принудительно добиться ее соответствия наблюдениям. «Но время шло, и ученый, взглянув на полезные результаты, достигнутые нормальным исследованием благодаря усилиям многих астрономов, мог увидеть, что путаница в астрономии возрастала много быстрее, чем ее точность, и что корректировка расхождения в одном месте влекла за собой появление расхождения в другом». Кун Т. Структура научных революций. Говоря, что путаница в астрономии возрастала много быстрее, чем ее точность, и что корректировка расхождения в одном месте влекла за собой появление расхождения в другом, Кун, тем не менее, не в состоянии указать ни одного исторического примера такой корректировки.

Для доказательства того, что астрономия XIV— XV вв. не вышла за рамки Птолемеевой теории, и не предпринимала каких-либо ее модификаций, О. Джинджерич исследовал эфемериды XV столетия. Он предположил, что если бы такие улучшения птолемеевской системы имели место в XV в., то они необходимо были бы использованы И. Штоффлером, одним из выдающихся астрономов того времени, в его широко известном «Новом альманахе», вышедшем в Ульме в 1499 г . (для периода 1499—1531 гг.). Для проверки этой гипотезы он составил на основе Альфонсовых таблиц свои собственные эфемериды, которые точно совпадали с эфемеридами И. Штоффлера, и это убедило его в том, что и И. Штоф-флер использовал неизменную птолемеевскую систему, как она представлена в Альфонсовых таблицах. В результате исследования звездных альманахов XIII—XV вв. Джинджеричем был сделан вывод, что для предсказания планетарных движений еще в 1500 г . использовалась классическая (немодифицированная) птолемеевская теория.

«Я убежден,— пишет по этому поводу Джинджерич,— что усложненная система Птолемея с дополнительным количеством кругов явилась мифом последующего осмысления ситуации». Таким образом, нельзя говорить о «кризисе» теории Птолемея. Можно лишь зафиксировать тот факт, что к 1500 г . европейская астрономия вполне овладела античным наследием.

Мы уже говорили, что в отношении к теории эпициклов и эксцентров средневековые схоласты выступили единым фронтом, приняв их в качестве удобных математических фикций, однако в отношении широко понимаемой космологии Аристотеля, включающей в астрономию и физику, такое единство отсутствовало. Томистская линия развития астрономии оказалась тупиковой. Все предпринимаемые попытки спасти теорию гомоцентрических сфер Аристотеля, улучшить ее не увенчались успехом.

Кроме томистской линии развития астрономии в рамках средневековой философии природы существовала и другая, не менее мощная линия, которая привела в конце средних веков к росту эмпиризма, размыванию аристотелизма. Размывание корпуса аристотелевского знания и, прежде всего, его физики и космологии, связано с тем фактом, что некоторые их положения противоречили основным догматам христианской теологии, в частности, идеям свободы воли бога и божественного всемогущества.

Аристотелевский космос являл собою упорядоченное образование, в котором все было законосообразно и причинно обусловлено. Этот детерминизм аристотелевской физики и метафизики ограничивал свободу бога. Именно поэтому проникновение аристотелизма на латинский Запад вызвало в XIII в. бурные дискуссии в Парижском университете, результатом которых было осуждение в 1277 г . Парижским епископом Этьеном Тампье 219 тезисов. Осуждение 1277 г . было направлено против идей философского детерминизма и необходимости, почерпнутых из греко-арабских источников, особенно из работ Аристотеля и Аверроэса. Схоластические представители этого естественнонаучного детерминизма были готовы отрицать божественное творение мира, а также то, что бог мог сотворить более, чем один мир, что он мог двигать этот мир по прямой линии, оставляя позади пустое пространство, что он мог сотворить акцидент без субъекта и т. д. Способность бога сотворить эти и другие вещи была невозможна в природном мире Аристотеля и потому отрицалась и существенно ограничивалась ими. Именно такие притязания аристотелевской натурфилософии, ограничивающие свободу воли бога сотворить все что угодно, за исключением логического противоречия, были подвергнуты осуждению.

Несмотря на то что формально «Осуждение» ограничилось областью Парижского епископства, реально оно имело очень широкое влияние. Современные исследователи единодушны в том, что Осуждение 1277 г . существенно ограничивало претензии философии как независимой дисциплины, естественного разума и опыта и подчеркивало божественное всемогущество. Дунс Скотт, Уильям Оккам и их многочисленные последователи подчеркивали случайность божественного творения и его всемогущество совершить все что угодно, за исключением того, что содержит в себе логическое противоречие. Таким образом, все, что доказывал Аристотель относительно природного мира, могло с легкостью быть отменено или изменено абсолютной волей бога.

В истории философии и науки существуют две прямо противоположные оценки Осуждения 1277 г . с точки зрения его роли в дальнейшем развитии науки. Согласно первой, высказанной Пьером Дюгемом, «Осуждение» есть рождение науки Нового времени. А если следовать второй, принадлежащей Александру Койре, то окажется, что дискуссии об условиях возможности множества миров, которые бог мог бы сотворить, если бы захотел, но не сотворил, поскольку не захотел, были ограничены рамками теологических споров и не имели никакого значения для развития ни средневековой науки, ни науки Нового времени. Несколько отличную, пожалуй, промежуточную позицию в этом вопросе занимают современные американские ученые из Центра медиевистских и ренессансных исследований Калифорнийского университета Э муди и Э. Грант. Оценку А. Койре они считают неверной, а утверждения П. Дюгема несколько экстравагантными. «Вряд ли правомерно искать в Осуждении 1277 года истоки науки Нового времени, но является несомненным, что некоторые статьи его, а именно 34 и 49, оказали существенное влияние на дальнейшее развитие науки». Мы считаем возможным присоединиться к мнению Муди и Гранта, поскольку очевидно, что если даже статья 34, утверждающая, что бог мог сотворить более чем один мир, и статья 49 — что бог мог двигать небеса или мир прямолинейно, оставляя позади пустоту,— и не имели, как утверждает Койре, позитивных следствий для науки Нового времени, тем не менее, они оказали существенное влияние на ее развитие через критику аристотелевского знания, подтачивая и размывая основы его физики и космологии.

Аргументы против идеи возможности многих миров были высказаны задолго до 1277 г ., еще в трактате «О сфере» Сакробоско. Первый аргумент основывался на идее невозможности пустого пространства, доказанной Аристотелем в четвертой книге его «Физики»: если бы существовало несколько миров, они необходимо должны были бы находиться в разных местах, так как одно место может занимать только одно тело, т. е. между ними должно быть промежуточное пространство. Это пространство должно или быть занято телом, но это невозможно, так как это тело не может принадлежать ни к одному из миров, или быть пустым, однако пустого пространства, как показал Аристотель, не существует.

Второй аргумент против множественности миров Сакробоско черпал из первой книги трактата «О небе», где Аристотель утверждал, что если другие миры и существуют, их элементы и движения будут идентичны элементам и движениям нашего мира, а поэтому должны иметь один и тот же центр и одну периферию, т. е. необходимо должен существовать один мир.

Однако Сакробоско знал, что, несмотря на эти физические аргументы, существует немало теологов, которые, полагаясь на божественное всемогущество, утверждают возможность множественности миров. В ответ на это Сакробоско заявлял, что бог действительно всемогущ и если бы захотел, то сотворил бы не один мир, однако, природа его такова, что он не может сделать это одновременно. Таким образом, Сакробоско использовал традиционную схоластическую аргументацию, разведя актуальное и потенциальное творение. Аналогичным образом, между прочим, аргументировал в пользу невозможности множественности миров Фома Аквинский. Бог безусловно может создать множество миров, но если они будут подобны нашему, то они излишни, если же они различны, то ни один из них не будет совершенен, так как ни один не будет вмещать в себя тотальность природы чувственных вещей. В этом случае потребуется объединить все различные миры, чтобы создать совершенный мир. Поэтому лучше создать один совершенный мир, чем множество несовершенных.

Разделение божественного могущества на актуальное и потенциальное было традиционным выходом из противоречия аристотелевской физики и идеи божественного всемогущества. Однако после Осуждения 1277 г . содержание и характер аргументов резко меняются. Вырабатываются две различные позиции. Представители первой, будучи вынужденными признать способность бога создать сколько угодно миров, считали множественность миров физически невозможной и даже искали аргументы для подобного доказательства. Наиболее известным представителем этой позиции был Жан Жанден. Представители второй позиции не только серьезно рассматривали возможность того, что бог мог создать много миров, но предполагали, что он действительно создал их, и на этой почве критиковали традиционные аргументы аристотелевской физики. Среди приверженцев этой позиции были Годфри Фонтейн, Ричард Миддлтонский, Раймунд Луллий, Йоган Базолис, Уильям Оккам, Уолтер Барлей, Роберт Холкот, Уильям Уормский, Гаэтано да Тьене, Николай Орем, Томас Страссбургский. Именно этими схоластами была проделана работа по критическому пересмотру оснований аристотелевской физики и космологии, в частности, его утверждения одного единого центра Вселенной.

В первой книге трактата «О небе» Аристотель на основании идеи о том, что каждый элемент обладает только одним естественным движением, утверждал, что формально одинаковые элементы в различных мирах будут двигаться либо к одному центру, либо к периферии, из чего, например, вытекало абсурдное следствие, что частицы земли будут естественно двигаться в одном мире к центру, а в другом — к периферии. Это следствие нарушало фундаментальный принцип Аристотеля, согласно которому любой элемент обладает только одним естественным движением и поэтому предположение возможности многих миров оказывалось абсурдным. При рассмотрении этого положения Аристотеля Ричард Миддлтонский около 1300 г ., комментируя «Сентенции» Петра Ломбардского, писал, что даже если бы миры, которые создал бог, и были идентичны, как это утверждает Аристотель, из этого вовсе не следовало бы, что земля или ее частицы естественно двигались в одном мире к центру, а в другом — к периферии, так как необходимо обладали бы одним естественным местом. Ричард утверждал, что каждый мир — самостоятелен и самодостаточен, имеет свой собственный центр и периферию. А это значило, что если бы бог захотел создать много миров, то среди них не должно было бы существовать единственного и привилегированного центра.

Эта контраргументация получила широкое распространение в XIV столетии. Точно так же, как Ричард Миддлтонский, Уильям Оккам считал, что во Вселенной отсутствует привилегированный центр. Каждый из возможных миров является суверенным. То же самое в своих «Вопросах» к аристотелевскому трактату «О небе» писал и Жан Буридан, характеризуя аристотелевскую аргументацию в пользу существования одного мира и отрицание множественности миров как «недоказательные».

Кардинальный пересмотр аристотелевской космологии в рамках дискуссии о множественности миров был осуществлен Николаем Оремом (ум. 1382) в комментарии все к тому же аристотелевскому трактату «О небе», написанном им в 1377 г . Орем начинает с того, что переопределяет значения понятий «вверх» и «вниз» через их отношение к «легкому» и «тяжелому». Отказываясь от их трактовки как абсолютных, он утверждает, что тело может быть охарактеризовано как тяжелое и движущееся вниз, когда оно окружено легкими телами, где движение этих последних будет движением вверх. Их значение оказывается, таким образом, совершенно относительным. Такое взаимоотносительное понимание легкого и тяжелого, верха и низа делает излишним понятие естественного места. Далее рассуждение следует таким образом, что поскольку земля тяжелее всех окружающих ее тел, постольку она необходимо помещается в центре. Как видим, Николай Орем предложил новое объяснение направленности движения элементов, которое было прямо противоположно аристотелевскому.

В основе этих космологических взглядов лежали совершенно новые физические идеи, разработанные в Париже Жаном Буриданом и Николаем Оремом. Предложенная ими теория движения тола стала значительным событием в развитии физики. Согласно Аристотелю, движение тела осуществляется благодаря силе, с которой его толкает вперед вытесненный этим телом воздух. Движение возможно только как функция взаимодействия тела и среды. Буридан же рассматривает движение как результат двигательной силы, полученной телом в результате броска. Причем он фиксирует у тела наличие тенденции к продолжению движения в направлении броска (импульс). Импульс, считает Буридан, сохранялся бы вечно, если бы не уменьшался и не искажался встречным сопротивлением среды, или чем-либо склоняющим к обратному движению. Здесь налицо предвосхищение фундаментального для современной динамики принципа инерции. Понятие импульса используется Буриданом и для объяснения таких явлений, как свободное падение, вибрация струны, вращательное движение. Он определяет импульс количественно, как функцию от количества вещества и скорости, предугадывая здесь понятие момента в классической механике.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Попятные движения неподвижных звезд


Движения планет достаточно 34 окружностей