Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
После этого следует описание, представляющее Ленина почти в духе бога Савоофа: “Потащили его с собой пить чай и наперебой угощали, накладывали ему варенья, и решительно все хотели что-нибудь для него сделать. А он раздавал для них грецкие орехи, наливал чай из горячих стаканов и ласкаво следил за всеми, точно все они были его семьей, всех оделяя сладостями”. Этот несколько слащавый образ эксплуатирует ту самую важную мифологему, которая затем реализовывалась в образе Сталина. Это всезнание, забота о каждом. Книжка открывается картиной А. Суворовой “В. И. Ленин в Горках с детьми”. На ней Ленин сидит на лавке в парке, положив руку на плечо сидящей рядом девочки, которая, в свою очередь, двумя руками прижимает к себе кота. Перед ними стоит мальчик, читающий книгу. Ленин и девочка внимательно слушают его. А на лавке рядом с Лениным лежит раскрытая толстая книга, которую, вероятно, он отложил, чтобы послушать мальчика. Ленин одновременно смотрит и на мальчика и как-то в даль. Он сидит в непринужденной позе, заложив ногу на ногу (довольно непривычно — левую на правую). Вторая рука даже лежит в кармане — вызывая в памяти известные агиографические образы. Он и одет в костюм привычного вида с жилеткой, перенесенный из взрослой агиографии в детскую. В картине как бы два центра: зрители смотрят на Ленина, а Ленин с девочкой на читающего мальчика. Так что в результате зритель неизбежно также останавливает свой взгляд на мальчике. Эта идиллия, конечно, вводит единую интерпретацию похожую на описанную выше. Здесь только добавлена взрослая линия. Косвенно, мы все равно обращаем внимание на отложенную взрослую книгу и официальный костюм-тройку Ленина. И думать при этом Ленин необязательно должен о детских проблемах, картина годится и для взрослой аудитории, поскольку для нее также оставлено энное число указателей. Заметим, что в этой серии есть и третий рассказ (в сборнике вообще идущий первым — см.: Бонч-Бруевич В. Ленин и дети. М.: Детгиз, 1960) — “Кот Васька”, который практически не остается в памяти. Интересно проследить в чем причина неудачи этого рассказа как агиографического произведения. В нем, во-первых, нет метаотсылок, позволяющих понимать данный текст как агиографический, как бы предопределяющий его понимание. Во-вторых, Ленин в нем не социален. Конечно, он проявляет человеческие качества, играясь с котом. Но, оказывается, чисто человеческих качеств еще недостаточно для создания нужной мифологии. Необходимо совместить их с определенными метахарактеристиками. Только те человеческие характеристики представляют интерес, которые работают на нужный образ. Реально нас интересуют не просто характеристики, а знаки-характеристики, отсылающие нас к другим ситуациям, признаваемым значимыми. Мифологема должна отсылать нас на разрыв существующих норм, Ведь в мифе перед нами всегда проходит экстраординарное событие. К примеру, нацистская пропаганда-приподнимала мотив смерти — это необычное событие, к которому не может в обычной ситуации стремиться человек. Получается что миф делая целью смерть, выносит социальные цели на уровень выше целей биологического порядка. В этой же плоскости необходимо рассматривать и образ Зои Космодемьянской, идущей босиком по снегу, например. И идет она навстречу смерти. Еще Аристотель в свое время писал о характеристике “мужественность”: “в собственном значении слова, мужественным называется тот, кто безбоязненно идет на встречу прекрасной смерти и всем обстоятельствам, ведущим к непосредственной смерти, а таковые встречаются чаще всего на войне” (Аристотель. Этика.- С.-П6., 1908.- С. 51). Литературное сообщение может фиксировать в социальной памяти некоторые мифологические сообщения и содержащийся в них разрыв с определенными нормами. Политика также имеет существенный коммуникативный компонент. Подобная коммуникация имеет интенсивный и агрессивный характер, ведущий к изменению общественного мнения в пользу тех или иных решений, носящих скорее не долговременный, а кратковременный характер, когда реакция реципиента необходима сразу же. Советский миф. Любая сфера действительности может функционировать эффективно, только если она поддержана сильной мифологической составляющей. Несомненно, что это не сознательный процесс, а результат кристаллизации множества событий, протекающих по принципу броуновского движения. К примеру, систематику работы репрессивных органов в СССР можно выразить такими двумя мифологическими аксиомами: если враг не сдается, его уничтожают; органы не ошибаются. При этом психологически на это поле репрессивного действия накладывалась спасительная мифология другого плана — Сталин ничего об этом не знает. Добавив эту третью аксиому — заключенный (или будущий заключенный) мог сохранить разумность окружающего его мира, если даже удар попадал на него. Если же удар попадал на кого-то другого, то он спасался тем, что признавал его виновность. Именно третья аксиома спасала разум человека от когнитивного диссонанса: как совместить великого Сталина с творимым беззаконием. В целом это соответствует представлениям массового сознания, зафиксированным приблизительно в таких словах: вот приедет барин, барин нас рассудит. Г. Белов проследил превращение мифологии царского времени “православие-самодержавие-народность” или “вера-царь-отечество” в советский вариант мифологии. Результирующая таблица такой трансформации приняла следующий вид (Белов Г.А. Политология. - М., 1996. — С. 187): Эволюция базовых ценностей в России до1917г. При этом он видит смену понятия “интернационализм” на “патриотизм”, происшедшую в последнее время. “В послевоенный период советские стереотипы (советская Родина, советский человек, советская культура и т. д.) если не заменяют полностью тему интернационализма, то во всяком случае вытесняют ее с переднего плана” (С. 186). Это вообще интересный феномен постулирования новых ценностей мифологического порядка по модели “советский + X”. Попытаемся увидеть, что именно здесь акцентируется. Возьмем для примера привычные сочетания типа “советская женщина” или “советская торговля”. Кстати, и то, другое было названиями соответствующих ведомственных журналов (для “Советской женщины” — это было не министерство, а, вероятно, Комитет советских женщин). Модель “советский + X” акцентирует характеристики, отличные от сложившихся в рамках мифологии и описывающих “буржуазное общество”. У любого человека сразу возникает прочный ряд ассоциаций при этом слове: господство капитала, все в угоду наживе, на улицу выбрасываются безработные, забастовка, борьба трудящихся за свои права, все прогрессивное человечество, пролетарии всех стран, соединяйтесь, загнивание капитализма. По всем этим характеристикам “советское общество” должно было занимать противоположный полюс. То есть “советская женщина” имела в своем составе такие характеристики, как женщина-труженица, женщина-мать, женщина-врач, учитель, солдатская мать. В основном это ценности социального свойства, даже женщина-мать — это противоположность не рожающим женщинам. Вспомним такие явления, как борьбу с абортами и так называемый налог на малосемейность, которые были призваны стимулировать рождаемость. “Советское —значит, отличное” — еще одна мифологема того времени, которая впоследствии стала употреблять, наоборот, в ироническом ключе, когда что-то, к примеру, не работало, портилось и т.п. Но это уже “риторика кухни”, официальная же риторика шла по иному пути. Приведем еще некоторые символы-конденсаторы ситуации: мы пойдем иным путем; Скрытно записали его разговор |
|
|
|
|
