Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Власть московских государей выросла из власти удельного князя московского; над ее созданием потрудились немало и сами князья, и различные классы московского населения. Каждый из этих строителей приносил что-нибудь свое на общую постройку. Что же приносил удельный князь московский? Удельный князь московский приносил с собою свою власть такую, как она была в удельное время, такую, как он сам понимал ее. Когда русские выходцы с Волхова и Днепра появились на Оке и на верхней Волге и заселили финские леса и болота, из всех новых поселенцев те, что были богаче и сильнее, выдвинулись вперед; это были удельные князья; они и стали первыми хозяевами нового края. Удельный князь в своем уделе был больше всего хозяин и меньше всего государь; утверждают даже, что он совсем государем не был. Для удельного князя его княжество было прежде всего не государство, а вотчина, его частная и наследственная собственность; он владел ею по праву наследования или потому, что первый занял место. Как всякий хороший, дельный хозяин, князь думал не о чужих интересах, а о своих собственных и старался лишь об одном: как можно меньше затратить и как можно больше получить. Так как в то время господствовало натуральное хозяйство, то и затрачивать и получать можно было почти исключительно натурой. (...) V В суде и в управлении московского государства сохранялись старые удельные привычки. Московский государь хозяйничал по-прежнему в своей вотчине, только вотчина его во много раз выросла, и хозяйство государево осложнилось. Старые порядки надо было приспособлять к новым, более трудным и сложным задачам; приспособление не всегда удавалось. В старину удельный князь совет держал в боярской думе со своими боярами — дворцовыми приказчиками; теперь новые задачи были возложены на старый совет приказчиков, только совет этот сильно расширился. В более важных случаях боярской думы уже не хватало, и созывались другие, чрезвычайные, совещание и соборы. Правительство созывало своих агентов и предлагало им обсудить тот или другой вопрос. При Иване III и Иване IV, в 1471 и 1551 гг., собирались вместе боярская дума, духовные власти, военное начальство. Иван III “мыслил” с ними “не мало” о предстоявшем походе на новгородских крамольников и вероотступников; Иван IV — о церковных непорядках, монастырском хозяйстве и о новом судебнике. В 1566 г. собирались боярская дума, духовные власти, военное начальство и торговые люди, сборщики казенных доходов и решали вопрос, можно ли продолжать неудачную Ливонскую войну и есть ли для этого нужные средства. В 1571 г. в особую комиссию специалистов приглашали сведущих людей и обсуждали переустройство охраны южной границы. Во всех этих соборах, собраниях и комиссиях не было ни разу ни одного выборного от населения народного представителя; это были чисто' правительственные совещания, не желавшие считаться с народными интересами и прибегать к народному уму. (...) VIII (...) Затем на историческую авансцену выступила и против духовенства, и против боярства новая сила — служилое дворянство. Духовенству пришлось и терять, и выигрывать. Во время опричнины, когда дворянство отбирало у бояр их вотчины, этим крушением боярства воспользовались и монастыри и подобрали в свои руки обломки боярского землевладения. Когда же в 1570 г. опричники во главе с царем громили Новгород, были разграблены и двор архиепископа, и его казна, и ризница Софийского собора, и все новгородские церкви и монастыри; то же повторилось потом и в Пскове, где забрали монастырскую и церковную казну, иконы, кресты, пелены, сосуды, книги, колокола. (...) IX Служилое дворянство не имело ни столь больших земель, ни таких капиталов; тем не менее оно делало все возможное, чтобы втянуться в хлебную торговлю и расширить свое хозяйство. Даже те небольшие денежные суммы, какие давались служилому человеку из казны в придачу, помещик спешил вложить в хозяйство. И дворянское хозяйство неуклонно росло. (...) В отличие от шумных диспутов боярско-иноческих дворяне больше делали свое дело молча. Жертвами хозяйственного развития дворянства становились одни за другими крестьяне, посадские, бояре и духовенство. Когда дворянин получал поместье, на земле, данной ему, он находил мирно хозяйничавших крестьян; крестьяне считали своим неотъемлемым правом пахать на себя эту землю; теперь являлся помещик, брал землю себе и обезземеливал крестьян. Согнанные с земли крестьяне должны были или арендовать землю, или наниматься в бобыли — рабочие, или уходить совсем, куда глаза глядят. (...) XIV (...) Мы проследили происхождение русского абсолютизма в московском государстве XV и XVI веков. В результате долгой и сложной классовой и политической борьбы уже в тогдашней Москве созрел тот порядок, отдельные элементы которого были позднее объединены в триединой формуле — “самодержавие, православие, народность” (народность в смысле национального учреждения — крепостного права). Все это уже тогда не только в жизни, но и в теории соединялось с террором; террором против “крамолы”, террором против ересей, террором в защиту собственности; царь должен быть страшен, должен страхом народ спасать, чтобы подданные не поглотали друг друга как рыбы. по обычной злобе сами себя не схапали, так говорили в Москве и иначе не представляли себе правительства, как в виде настоящей боевой террористической организации. Основанное на страхе, на ужасновениях, самодержавие московских государей не было мягким самодержавием. Монтескье назвал бы московское государство не монархией, но деспотией. (...) XV (...) Работая долго рука об руку с царем, общество, главным образом дворянство, помогало ему восстановлять его царское самодержавие, вводить вновь и усиливать приказную администрацию, усиливать и улучшать войска, наполнять казну. Царскому правительству приготовлена была прочная опора. Скоро сказались плоды всего этого общего строительства. Земские соборы и патриарх выковали вновь самодержавие... и потом были им отброшены прочь за ненадобностью; крепостное право и приказные порядки расцвели пышным цветом. Таково было государство, выстроенное вновь самим населением, в его собственных интересах, в интересах “общего блага”. Каковы были эти порядки и в какой мере служили они общему благу, легко видеть из следующего ряда фактов. В 1619 году, через 6 лет по окончании смуты, царю Михаилу пришлось уже учреждать новый приказ для приема жалоб на администрацию — “приказ, чтобы на сильных людей челом бьют”. (...) Когда летом 1648 г. московский народ, выведенный из терпения, дождался на улице проезда государя и подал-таки ему жалобу, вельможи, как только государь проехал, “начали бранить народ, били некоторых из среды его кнутьями по головам, а иных даже сшибли с ног на землю”. Народ отвечал градом камней; вельможи спаслись бегством во дворец; судью земского приказа и других ненавистных людей пришлось выдать народу, а воспитателя своего, боярина Морозова, головы которого тоже требовал народ, царь спас только тем, что при всем народе публично расплакался. Так на произвол и злоупотребления администрации народ, преимущественно посадские люди, отвечал мятежами и волнениями. Волновались и другие посады; царю была от челобитных “докука великая”, и одним словом, как говорили тогда на Москве, “весь мир качался”. Земские соборы тогда еще не были упразднены, и для успокоения умов был созван земский собор; тот самый, который своим Уложением закрепостил крестьян и освятил систему приказов. (...) XVI (...) В громадном хозяйстве Петра Великого дело велось широко, в крупном масштабе; работа кипела, тем более, что сам хозяин поспевал всюду, и даже вельмож с депешами принимал где-нибудь на верфях, на верхушке мачты, где, стоя на веревочной лестнице, нельзя было даже сделать привычный реверанс. Но это крупное хозяйство работало несвободным трудом. Рядом с потерею прав шло усиление обязанностей. Войны, которые непрерывно вел Петр, требовали крайнего напряжения всех сил — военных и тяглых. Пришлось заводить всесословную регулярную армию, строить флот, усиливать даже службу дворянства; все служилые люди с земли служат, говорил Петр, а даром землями никто не владеет; и сравнивая дворянство с остальным “подлым народом”, Петр находил, что дворянство только “ради службы благородно и от подлости отлично”; и повышая дворян в ранге только по мере службы, Петр “для знатной породы никому никакого ранга не позволял, пока они нам и отечеству никаких услуг не покажут и за то характера не получат”. Тяглые люди были лучше прежнего уловлены в мелкую сетку подушной подат^; гулящие люди, холопы, поповичи и излишние церковнослужители обложены налогами наряду с крестьянами и наряду с крестьянами расписаны за помещиками для удобства сбора казенных податей. (...) XVII Государство тем лучше организовано |
|
|
|
|
