<<<     ΛΛΛ     >>>   

Третья существенная особенность современного конституционного государства, особенность, отличающая его от всех государственных устройств прежнего времени, это то, что оно признает за своими подданными известные личные права, которые должны всегда оставаться священными и неприкосновенными для всякой власти. Эта черта конституционного государства так важна, что даже сама представительная система может рассматриваться лишь как один из способов обеспечения личной свободы и вообще прав личности. Дело в том, что кому бы ни принадлежала верховная власть государства, одному ли лицу, сословию ли какому-нибудь, всей ли совокупности граждан, государство одинаково может не признавать за отдельной личностью никаких прав по отношению к самому себе, государству, и по отношению к представляющим его властям. За подданными и гражданами со стороны государства признавались личные права лишь по отношению к другим частным лицам, но не по отношению к государству, власть которого над личностью и фактически была безусловною, неограниченною, и признавалась таковою в теории. В особенности это безграничное всемогущество государства во всех проявлениях его власти над отдельными индивидуумами развивалось в абсолютных монархиях как древнего, так и нового мира, но и там, где государство принимало другие формы, и народ так или иначе принимал участие в делах правления, равным образом в силе был принцип неограниченности прав государства и ничтожности прав отдельной личности: участие народа во власти отнюдь само не гарантирует того, что права личности не будут нарушены. Еще Монтескье указывал на необходимость не смешивать свободу народа с властью народа, а критики Руссо, проповедовавшего абсолютизм народной воли, характеризовали его учение как перенесение на весь народ той неограниченной власти, которой пользовались абсолютные монархи и которая во имя общего блага считала себя в полном праве делать все, что только находила нужным.

Только что отмеченная черта новейшего конституционного государства настолько еще бросается в глаза, что в истории и в политической науке возникло и долго потом держалось представление о полной противоположности как в понимании, так и в осуществлении свободы в древнем и в новом мире. (...)

(...) Древний мир понимал свободу исключительно в смысле самого широкого и именно непосредственного участия во власти, хотя бы при этом права граждан были донельзя стеснены, тогда как для нового мира свобода заключается главным образом в беспрепятственном следовании личным склонностям и в беспрепятственном пользовании личными способностями, хотя бы и при самом ограниченном, сведенном до призрачности участии в государственных делах. Конечно, для образования такого взгляда были свои основания, но далеко не все в области взаимных отношений личности и государства может быть подведено под эту формулу... История учит нас, что и в древнем мире, и в новом на известных ступенях культурного развития, при господстве известных форм политического устройства указанные отношения складывались то менее благоприятно, то, наоборот, более благоприятно для личности. В эпоху наибольшего развития афинской демократии гражданин пользовался такой широкой свободой, какая не всегда встречается в иных современных государствах, называющихся конституционными... да и вообще чем менее государство отделяется от общества, т. е. чем более оно отдаляется от абсолютной монархии, где такое отделение достигает наивысшей точки своего развития, тем скорее можно ожидать, что государство не будет претендовать на отнятие у граждан всякой независимости и самостоятельности.

Таковы три основных черты современного конституционного государства: народное представительство, гражданское равноправие и индивидуальная свобода. В каких бы фактических отношениях ни находились между собою эти три черты, в принципиальном смысле первенство между ними, несомненно, принадлежит той, которая названа последнею. Современное государство признает за личностью известные ей, как таковой, присущие, прирожденные, а потому и неотъемлемые права, откуда теоретически выводится, с одной стороны, равенство всех перед государством, а с другой — и право всех на участие в государственных делах. Выше конституционное государство было названо народно-представительным, но оно может быть названо и просто народным. Оно народно в том смысле, что не является делом исключительно государя и приставленных им к управлению чиновников, а составляет дело и самого народа. Оно народно и в том смысле, что в нем есть народ как некоторое национальное целое, а не отдельные сословия, имеющие неодинаковые права, то наделенные ими сверх всякой меры, то, наоборот, лишенные даже наиболее элементарных прав. Оно, современное государство, народно, наконец, и в том еще смысле, что постепенно осуществляет принцип демократического равенства в таком широком понимании, какое и не снилось античным народоправствам.

Это — сторона дела, которой тоже следует здесь коснуться несколько подробнее. Только что было отмечено различное, по часто высказывавшемуся мнению, понимание свободы в древнем и новом мире. Гораздо более оснований существует для такого же противоположения между античным и новым пониманием гражданского равенства, или демократии, взятой в смысле именно равенства. Известно, что демократические государства-города древнего мира, даже в периоды наибольшего развития в них демократии, никогда не осуществляли принципа гражданского равноправия по отношению ко всему населению своих территорий... (...) Каждая античная демократия на нашу современную мерку была своего рода аристократией, ибо членами государства признавался лишь один класс людей, носивший имя граждан... и властвовавший над остальным населением государственной территории. Современное понимание принципа демократии требует распространения равноправия на все население государства и уже никоим образом не допускает в стране существования таких форм юридической зависимости одних людей от других, какими были рабство и крепостничество. Правда, новейшая история знает пример долговременного существования большой демократической республики, терпевшей на своей государственной территории настоящий институт невольничества, но, во-первых, это — исключительный случай, а во-вторых, в конце концов, эта республика отделалась от столь противоречивого установления, коим по отношению к ее внутренним порядкам было рабство. Как общее правило; наоборот, можно выставить положение, что введение в государстве конституционного строя всегда сопровождалось падением остатков крепостничества. Средневековая сословная монархия была представительством лишь духовенства, дворянства и верхнего слоя городского населения, крестьянская же масса в громадном большинстве случаев была исключена из права посылать своих сословных представителей на собрания государственных чинов, совсем не участвовала в выборах...(...) Другое дело — современное конституционное государство: те общественные движения, которые приводили к этому строю одну за другою отдельные страны, не отделяли одного требования от другого, т. е. требования свободных государственных форм от требования распространить и на крестьянскую массу блага личной свободы и гражданского равноправия. (...)

Задача наша заключается именно в том, чтобы выяснить происхождение и развитие народного представительства в связи с вопросом о его составе и компетенции и с теориями, которые на этот счет высказывались в политической литературе, изобразить вместе с тем переход от прежнего сословного строя общества к бессословному гражданству новейшего времени и дать общую картину постепенных завоеваний, сделанных принципом индивидуальной свободы, лежащей, в свою очередь, в основе всех так называемых общественных ей обод. (...) В истории политических движений, какие только имели место в прошлом разных стран, перешедших к конституционному режиму, весьма большую роль играл момент политических заимствований. Какое бы значение ни имели внутренние для каждой отдельной страны причины ее перехода к конституционному строю, несомненно, что страны, совершившие этот переход раньше, оказывали очень сильное влияние на те, которые лишь впоследствии могли приступить к внутреннему своему переустройству на новых началах. В этом отношении существует большая разница между средневековыми сословно-представительными и современными народно-представительными учреждениями: первые возникли, так сказать, параллельно в разных странах из внутренних особенностей сословного строя, заключавшихся в основных чертах феодального и коммунального быта (...) В истории новейших конституций наблюдается элемент подражания или заимствования, позволяющего говорить о “рецепции” политических форм извне. История этой рецепции конституционных форм началась для материка Западной Европы с 1789 г., когда Франция сделала первую попытку перейти от абсолютизма к народному представительству, какое уже существовало в Англии, и тем подала первый пример, которому потом одна за другою стали следовать и остальные страны. Эта историческая преемственность в весьма значительной степени облегчает именно типологическое изучение современного конституционного строя, так как здесь наблюдается некоторое единство основной идеи, лежащей в основе этого строя, раз в разных странах он создавался по некоторым общим образцам. В связи с этой важной особенностью политического типа, рассматриваемого в настоящей книге, находится и другая, тоже весьма важная и даже прямо имеющая право считаться наиболее существенной.

О средневековых сословно-представительных учреждениях можно сказать, что они создавались под натиском чисто практических потребностей государства и общества, постепенно, одна часть за другою, на какой-либо ранее существовавшей основе, не в силу какой бы то ни было отвлеченной теории, не по какому-нибудь общему плану, не на совершенно, так сказать, незастроенном месте. Процесс, создавший средневековые государственные сеймы, если можно в данном случае так выразиться, был органически-эволюционный. Эта черта особенно наблюдается в истории английского парламента, строившегося из ранее существовавших материалов часть за частью, без всякого заранее придуманного плана, под непосредственным давлением жизненных потребностей, а не каких-либо теоретических соображений и лишь постепенно, целым рядом переходных ступеней превратившегося из сословно-представительного в народно-представительное собрание... Англия, как известно, никогда не имела и до сих пор не имеет писаной конституции, тогда как все другие конституционные государства имеют свои основные государственные акты, определяющие все существенно важные внутренние отношения политического характера в каждой отдельной стране. Дело в том, что Англия — одна из очень немногих западноевропейских стран, где представительство средневекового происхождения не погибло, как это случилось в других странах... Почти повсеместно на материке Европы восторжествовала абсолютная монархия, истребившая почти всякую общественную самодеятельность и тем самым уничтожившая какую бы то ни было возможность чисто органического развития представительных учреждений... Когда абсолютизм пережил самого себя и нации стали требовать своей доли участия в государственных делах, это участие пришлось создавать вновь и сразу, на пустом, так сказать, месте, пришлось воздвигать совершенно новое государственное здание по имевшимся уже образцам, на основании известных теоретических соображений, сколько бы обстоятельства места и времени и данное для каждой страны соотношение реальных сил ни вносили отступлений от принятого образца и отступлений от усвоенной теории. Как-никак все современные конституции имеют свой прототип в государственном устройстве Англии и являются лишь отдельными случаями практического применения, в сущности, одной и той же конституционной теории, в основу которой была положена своего рода идеология опять-таки английской же конституции. Вот почему историю развития современного конституционного строя нам и приходится-начинать с изображения английской конституции, какой она была накануне начала рецепции представительного образа правления континентальными странами и как ее теоретически понимали в это время. С другой стороны, кроме английского образца на конституционные движения в разных странах Европы, начиная с Франции 1789 г., оказали немаловажное значение и вообще политические и общественные теории, в которых еще в XVIII в., в эпоху полного господства абсолютной монархии, сословных привилегий И порядков, отрицавших за человеческой личностью всякую самостоятельность, нашел свое наиболее яркое выражение протест против произвола, несправедливости и рабства во имя естественного права и отдельных личностей, и целых народов на свободу и на равенство.

Все только что сказанное, конечно, должно утвердить читателя в той мысли, что, рассматривая в настоящей книге конституционное государство, как особый политический тип, автор не мог не стать на ту точку зрения, в силу которой сходство в учреждениях отдельных стран в данном случае рассматривается как результат не того, что одинаковые условия создают и одинаковые формы быта, а того, что разные страны, перестраивая свой внутренний быт, подчинялись влиянию одних и тех же образцов и идей; здесь, в этом случае мы имеем дело не столько с органически-эволюционною стороною исторического процесса, сколько со стороною преднамеренно творческою, что дает нам еще большее право на конструирование данного политического типа, чем мы имеем в том случае, когда сходство учреждений совершенно не может быть объяснено существованием какого-либо прототипа, какой-либо идейной традиции. Когда мы говорим о типе государства-города, обобщая сходные черты Афин, Спарты, Рима и т. п., или когда мы говорим о типе сословной монархии, тоже обобщая сходные черты, представляемые английским парламентом, французскими генеральными штатами, немецкими ландтагами, мы имеем дело с историческими явлениями, сходства которых между собою объясняются общим положением о возникновении аналогичных результатов из аналогичных условий, но ни в первом случае государства-города, ни во втором — сословной монархии и речи быть не может о том, чтобы отдельные города и страны устраивали свою жизнь по какому-либо образцу-прототипу и на основании какого-либо теоретического плана, сколько бы частных заимствований, может быть, там или здесь ни делалось, сколько бы частных изменений и ни было произведено на основании отвлеченных соображений.

Вопрос о значении заимствований извне вообще и в государственном быту в частности есть вопрос очень интересный, как и вопрос о влиянии идей на самое жизнь, но, конечно, не здесь его решать. Ограничусь только указанием, что, наприм., история абсолютной монархии, как в древности, так и в новое время, дает массу материала для решения этого вопроса в положительную сторону, какими бы оговорками положительный ответ ни сопровождался...(...)

(...) Если мы видим, что одна за другой разные страны стали переходить к конституционному строю, как бы он в отдельных странах ни разнообразился, то первая мысль, которая нам по этому поводу приходит в голову, должна заключаться в том, что, значит, на это в каждой стране, в отдельности взятой, были свои внутренние причины, приблизительно одинаковые с внутренними причинами, действовавшими и в других странах. Фактическая история подтверждает это предположение. Абсолютизм повсеместно, где он ни действовал, приводил приблизительно к одинаковым результатам собственного разложения, гибельно отражавшегося на всем государстве, и возбуждения оппозиционных стремлений в обществе, перераставшем эту политическую форму, которая только тормозила его правильное развитие. Вот почему и переход к конституционному режиму почти повсеместно совершался приблизительно одинаковым образом.

Если мы возьмем историю Западной Европы со времени образования в провинциях западной половины Римской империи варварских королевств, то во всех бывших в ней переменах, какие только происходили в государственном строе, мы найдем, как некоторое общее правило, известную и притом медленную постепенность. (...) Варварские королевства феодализировались, феодальные сеньории слагались в монархии, в которых возникали сословно-представительные учреждения, уступавшие место абсолютизму, во всех этих своих изменениях путем эволюции, вернее, путем более или менее медленного накопления и постепенного закрепления мелких изменений. Наоборот, замена абсолютной монархии конституционным государством совершалась главным образом путем революций, путем полного ниспровержения старого строя для воздвижения на его развалинах совершенно нового здания. Нет нужды, что в отдельных случаях не было насильственного переворота и что цели, которые ставились себе отдельными революциями, не всегда и не вполне достигались, революционное происхождение современного конституционного строя не подлежит сомнению, ибо это общий исторический факт. Не говоря о нидерландской революции второй половины XVI в„ о двух английских революциях XVII в. и об американской революции второй половины XVIII в„ имевших свое значение в общей истории конституционализма, мы главным образом имеем в виду французскую революцию 1789 г., недаром получившую название великой, и все революционные потрясения первой половины XIX в., которые содействовали распространению -представительного образа правления по всему Западу. Русские события 1905 г.—лишний пример того же общего положения.

(...) В настоящем историческом обзоре конституционного .государства читатель не найдет изложения прагматических фактов, т. е. событий, и, следовательно, не найдет изложения фактического хода разных революций, о которых приходится упоминать в истории конституционных форм и идей. Именно политические формы и идеи, а не события составляют главное содержание и этого типологического обзора, как и других, ему подобных... (...)

(...) Каждая политическая форма не только имеет фактическое существование в известных реальных отношениях общества, но, кроме того, так или иначе отражается еще и в общественном сознании, где получает известную идейную формулировку и принципиальное вместе с тем обоснование. Во всех своих типологических обзорах, весьма естественно, я считал нужным дополнить то, что можно назвать политической морфологией, соответственными данными из истории политической идеологии, шла ли речь о государстве-городе и монархии древности или о сословной и абсолютной монархии новой Европы... Каждый развитой государственный строй имеет свою идеологию, а конституционный — более, чем какой бы то ни было другой, ибо... в истории конституционного строя очень часто (для многих стран, по крайней мере) идея задолго предшествовала факту, и само государственное устройство создавалось на основании теории. Возникнув в эпоху абсолютизма, идея государства, осуществляющего требования естественного права, стала играть в общественном сознании роль руководящего принципа в деле политического творчества, сама претерпевая, конечно, изменения в этом процессе воплощения в политических формах отвлеченных начал свободы и равенства. Мы называем нередко конституционное государство государством правовым, так как в основу понимания его сущности кладется идея права, перед которым должна склоняться всякая власть, хотя бы даже и власть самого народа... Главным признаком гражданина свободного государства является в настоящее время не участие во власти, как во времена Аристотеля... а возможно наибольшей независимости от какой бы то ни было власти, обеспечиваемой в свою очередь подчинением и самой власти праву. Конечно, это господство права, как таковое, есть только идеал, к которому должно стремиться государство,—а идеал всегда идет впереди действительности, но весьма важно, что идеология современного конституционного государства строится на идее права, имеющего свой источник в нравственном достоинстве человеческой личности. Конституционное государство... есть государство народное, но мы можем сказать еще, что оно есть и государство правовое. Оно мыслится как существующее для народа и через народ, причем народ понимается в смысле бессословного гражданства, и мыслится, как подчиненное праву, которое в свою очередь понимается в смысле высшего регулятора жизни, ограждающего человеческую личность от покушений на нее хотя бы и со стороны самого государства. В связи с этим современное народно-правовое государство — в понимании передовых представителей политической мысли — совершенно отказывается от фикции “государства для государства”, какой одинаково жили и античные демократии, и абсолютные монархии всех времен... государство всегда служит чьим-либо интересам, и кто распоряжается государством, тот из существования данной политической формы и извлекает для себя выгоду. В понимании передовых представителей политической мысли нашего времени выгодами государственности должны пользоваться все, чем на государство возлагается задача социального законодательства, имеющего целью коренное преобразование всей общественной жизни, начиная с ее экономической основы и кончая ее юридическими нормами. Такой задачи не могли себе поставить государственные формы былых времен: об аристократических республиках древнего и нового мира, о феодальной и сословной монархии, равно как и о бюрократическом государстве и говорить нечего, но то же самое относится одинаково и к античной демократии с ее замкнутостью, исключительностью и властолюбием, и к просвещенному абсолютизму, оправдывавшему свое существование служением общему благу. Только народно-правовое государство, складывающееся в наше время, в своем дальнейшем развитии призвано участвовать в разрешении великой социальной проблемы, поставленной XIX веком.

Печатается по: Кареев Н. И. Происхождение современного народно-правового государства: Исторический очерк конституционных учреждений и учений до середины XIX века. СПб., 1908. С. 2—15.

(1851—1916) — юрист, историк, социолог, этнограф. В 1877—1887 гг. был профессором государственного права в Москве. Уволенный министром народного просвещения Дияновым, уехал за границу, где и оставался до 1905 г., читая лекции в Брюссельском и других университетах. После революции 1905 г. Ковалевский стал одним из организаторов и лидеров партии демократических реформ, стоявшей несколько правее кадетов. Был депутатом 1 Государственной Думы. В 1907 г. от Петербургского университета избран членом Государственного совета. В 1909 г. стал одним из редакторов журнала “Вестник Европы”. С 1914.— академик. Ковалевскому принадлежат многочисленные труды по истории государственных учреждений, по истории политических учений, по вопросам первобытной культуры, социологии и этнографии. Одну из наиболее крупных работ — “Происхождение современной демократии” Ковалевский посвятил исследованию истории демократии первых четырех лет Французской революции. (Тексты подобраны 3. М. Зотовой.)

ИЗ ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ В РОССИИ

Государственный порядок, какой мы теперь видим в России, не всегда был таким; его никак нельзя назвать исконным порядком. В самом начале русской истории, до появления князей в Киеве, Новгороде и других русских городах, власть была в руках городского веча; вече — народное собрание. Изначала, говорит летописец, новгородцы и смольняне, и киевляне, и полочане, и все области сходятся на вече как на думу. Вече решало все дела. Когда появились князья, они стали оборонять землю, и к ним отошли суд и управление; но веча остались и при князьях. (...) Всего шире развернулась власть веча в Великом Новгороде. Начиная с XII века и до конца XV вече в Новгороде имело всю власть; оно начинало войну и заключало мир. Все должности были выборные; князя вече и выбирало, и — когда он был нелюб — показывало ему дорогу из Новгорода; новгородцы были “вольны в князьях”. Князь не мог и налоги сам собирать, и пошлины прибавлять, а жалованье для себя получал из новгородской казны, какое положено. (...) Новгород был республика, только республика аристократическая; там преобладали знатные и богатые бояре.

Но не одни веча стояли русским князьям поперек дороги. Самым крупным государем в восточной Европе был в то время византийский император: он предъявлял к русским князьям свои права. В XI веке в византийской армии был один корпус в 6000 человек, состоявший из союзных русских, этот корпус русские князья постоянно должны были держать в Царьграде. Византийские императоры вплоть до XIV века считали русских великих князей своими придворными, называли их своими стольниками...(...)

С половины XIII века до конца XV удельная Русь была под татарским игом, и хан Золотой Орды назывался “Царем Русским”, русские княжества были его “улусами” и князья — его “улусниками”. “Когда восхотим воевать и повелим собирать рать с улусов наших на службу нашу”...—говорил татарский хан. И святой черниговский князь Михаил признал хана царем Божией Милостью; он говорил в орде хану: “Тебе, царь, кланяюся. понеже тебе Бог поручил царство”. Подвластные “царю русскому” — хану татарскому удельные князья не были независимыми, самодержавными государями; они держались татарскою милостью. Русские были в подчинении Золотой Орде, и, по рассказу Флетчера, московские государи долго еще должны были исполнять унизительный обряд: каждый год в кремле, стоя перед ханской лошадью, кормить ее овсом из своей шапки. (...)

В конце XV века пала татарская власть, и подчинился Москве Господин Великий Новгород; в Москве начало слагаться царское самодержавие; в половине XVI века московский великий князь Иван IV венчался уже на царство. В том же XVI веке на юге, на Дону, возникла казачья демократическая республика. На Дон бегали из Московского государства крестьяне и холопы, которым тяжело жилось дома: на Дону они жили вольно, сами оборонялись от татар, сами решали и все дела; у них был общий круг и выборные на кругу атаманы. В Москве говорили про казаков, что казаки “балуют”, называли их ворами и холопами, но ничего с ними не могли поделать. Два века просуществовала донская республика, и только Петру Великому удалось сломить ее. На Днепре, в Малороссии, были свои вольные казаки со своей Запорожской сечью; при царе Алексее Михайловиче Малороссия, отпав от Польши, признала своим государем царствующего в Москве государя с его потомством, но сохранила по договору все свои вольности и даже право сноситься с иностранными державами. Но с Петра Великого стали падать вольности малороссийского казачества, а при Екатерине II была разрушена и сама Сечь Запорожская. Победило, в конце концов, московское самодержавие.

Но и в московском государстве, где выросла и сложилась самодержавная царская власть, она сложилась не сразу; нужно было много труда и борьбы, чтобы создать царское самодержавие.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Учтем склонность русского народа взращивать те общественные формы
Понимать сущность государства
Захотят голосовать за
Проповедник должен вложить в нее всю свою веру
Корпоративному социализму рисуется в будущем следующая организация общественногохозяйства социализм общества