<<<     ΛΛΛ   

Я рассматриваю открытое общество как общество, открытое для усовершенствования. Мы должны начать с признания нашей собственной подверженности ошибкам и заблуждениям, которая распространяется не только на наши умственные построения, но и на наши институты. Методом проб и ошибок можно поправлять несовершенства. Открытое общество не просто разрешает этот процесс проб и ошибок, но и приветствует его, гарантируя свободу выражения и защищая инакомыслие. Открытое общество предлагает перспективу неограниченного прогресса. В этом отношении оно сходно с научным методом. Однако наука в своем распоряжении имеет объективные критерии - а именно факты, в соответствии с которыми может оцениваться процесс. К сожалению, в человеческих делах факты не являются достоверным критерием истины, тем не менее нам нужны некие общепризнанные стандарты, в соответствии с которыми можно было бы оценивать этот процесс проб и ошибок. Все культуры и религии предлагают такие стандарты; открытое общество не может без них обойтись. Прогрессивное отличие открытого общества состоит в том, что в то время как большинство культур и религий считает собственные ценности абсолютными, открытое общество, которое осознает существование множества культур и религий, должно относиться к собственным признаваемым ценностям как подлежащим обсуждению и выбору. Чтобы такие дискуссии были возможны, должно быть достигнуто общее соглашение по крайней мере по одному пункту: что открытое общество является желаемой формой общественной организации. Люди должны обладать свободой мысли и дела, с учетом ограничений, накладываемых общими интересами. Эти ограничения также должны определяться методом проб и ошибок.

Декларация независимости может считаться достаточно удачной апроксимацией принципов открытого общества, однако, вместо того, чтобы заявлять, что эти принципы самоочевидны, нам надо бы сказать, что они не противоречат утверждению, что мы подвержены заблуждениям. Может быть, признание нашего несовершенного понимания могло бы способствовать восприятию открытого общества как желаемой формы общественной организации? Я думаю, что могло бы, хотя на этом пути и имеются громадные препятствия. Мы должны сделать нашу веру в подверженность ошибкам такой же сильной, какова наша вера в абсолютную истину. Однако если абсолютная истина недостижима, как же тогда нам считать абсолютной истиной нашу подверженность заблуждениям?

Это очевидный парадокс, однако он разрешаем. Первое суждение, состоящее в том, что наше понимание несовершенно, не противоречит второму суждению: что мы должны воспринимать первое суждение в качестве догмата веры. Потребность в догматах веры возникает именно потому, что наше понимание несовершенно. Если бы мы имели совершенное знание, не было бы необходимости в верованиях. Но чтобы признать эту линию рассуждений, требуется полностью пересмотреть ту роль, которую мы отводим нашим верованиям.

Мысль о том, что мы так или иначе воплощаем абсолютную истину, глубоко присуща нашему мышлению. Мы можем обладать критическими способностями, однако неспособны отделиться от самих себя. Постигли мы истину и нравственные законы или нет, однако прежде всего нам необходимо заботиться о собственных интересах и о нашем собственном "я". Следовательно, если существуют такие вещи как истина и справедливость - а мы считаем, что существуют - тогда мы хотим обладать ими. Мы требуем истинности от религии, а недавно начали требовать ее и от науки. Вера в принцип подверженности ошибкам представляет неадекватную замену. Это исключительно сложное понятие, с которым гораздо труднее работать, чем с более примитивными верованиями, такими как "моя страна" (или "моя компания", "моя семья"), "правота" или "заблуждение".

Если так тяжело смириться с идеей нашей подверженности ошибкам, что же делает ее такой привлекательной? Самый сильный аргумент в ее пользу состоит в результатах, которые она способна произвести. Открытые общества, как правило, более процветающие, новаторские, способствующие развитию творческого потенциала, чем закрытые. Но опасно ограничивать оценку верования одним критерием успеха, поскольку, если моя теория рефлексивности имеет основания, успех не тождественен правоте. В области естественных наук теории должны быть верными (в том смысле, что предсказания и объяснения, производимые ими, должны соответствовать фактам), чтобы быть действенными (в смысле производства полезных предсказаний и объяснений). Однако в социальной области эффективность и действенность не всегда идентичны правоте благодаря рефлексивной связи между мышлением и реальностью. Как я упомянул выше, культ успеха может стать источником нестабильности в открытом обществе, потому что он может подорвать наше ощущение правоты или заблуждения. Именно это и происходит сегодня в нашем обществе. Нашему представлению о верном и неверном угрожает наша зацикленность на успехе, мерилом которому являются деньги. Все средства хороши, если вы победитель.

Если бы успех был единственным критерием, открытое общество проигрывало бы идеологиям тоталитаризм - как это, собственно, и происходило во многих случаях. Гораздо легче аргументировать собственный интерес, чем прорваться сквозь всю схоластику абстрактных умозаключений от принципа подверженности ошибкам к концепции открытого общества.

Концепция открытого общества нуждается в более прочном обосновании. Должна существовать преданность идее открытого общества, поскольку это правильная форма социальной организации. Но к такой преданности нелегко прийти.

Я верю в открытое общество, потому что оно лучше позволяет нам развивать наш потенциал, чем общественная система, претендующая на обладание абсолютной истиной. Более перспективно в целях достижения свободы и процветания признавать непостижимость истины, чем отрицать ее. Однако здесь есть проблема: я достаточно привержен стремлению к истине, чтобы считать убедительными доводы в пользу открытого общества, однако я не уверен, что другие люди будут разделять мою точку зрения. Учитывая наличие рефлексивной связи между мышлением и реальностью, истина не является абсолютно необходимой для достижения успеха. Некоторые конкретные цели достигаются искажением или отрицанием истины, а люди могут быть более заинтересованы в достижении своих конкретных частных целей, чем в достижении истины. Только на самом высоком уровне абстракции, когда мы рассматриваем смысл жизни, истина приобретает первостепенное значение. Даже и тогда обман может быть предпочтительней истины, так как жизнь заканчивается смертью, а смерть трудно принять. На самом деле, можно утверждать, что открытое общество представляет собой оптимальную форму общественной организации для того, чтобы взять максимум от жизни, а закрытое общество есть форма, более приспособленная для приятия смерти. Анализ, идущий до конца, свидетельствует, что вера в открытое общество является вопросом выбора, а не логической необходимости.

И это не все. Даже если понятие открытого общества было бы общепризнанным, этого было бы недостаточно для обеспечения свободы и процветания. Открытое общество лишь задает пространство, в котором возможно примирение различных взглядов на социальные и политические вопросы; оно не ставит четко определенных социальных целей. А если бы ставило, это не было бы открытое общество. Это означает, что люди помимо своей веры в открытое общество должны иметь и какие-то иные верования. Только в закрытом обществе понятие открытого общества является достаточной основой для политического действия; в открытом обществе недостаточно быть демократом, надо быть либеральным демократом или социал-демократом, или христианским демократом, или еще каким-то демократом. Общая вера в открытое общество является необходимым, но не достаточным условием для свободы и процветания и всех замечательных вещей, которые ожидаются от открытого общества.

Можно видеть, что понятие открытого общества является по-видимости неисчерпаемым источником сложностей. И этого следовало ожидать. Ведь, в конце концов, открытое общество основывается на признании нашей подверженности ошибкам. Поистине, не подлежит сомнению, что наш идеал открытого общества недостижим. Идея обладания его готовым проектом внутренне противоречива. Это не означает, что мы не должны стремиться к нему. В науке ведь тоже абсолютная истина недостижима. Однако, посмотрите, какого прогресса добилось человечество, стремясь к абсолютной истине. Таким же образом и открытое общество может быть апроксимировано в большей или меньшей степени.

Выводить политическую или социальную повестку дня из философской, эпистемологической дискуссии представляется безнадежным делом. Тем не менее это возможно. Имеются исторические прецеденты. Эпоха Просвещения явилась эпохой торжества человеческого разума и она вызвала к жизни Декларацию независимости и Билль о правах. Вера в разум была доведена до крайности во время Французской революции, что имело неприятные побочные следствия. Тем не менее, это положило начало Современности. Вот уже двести лет мы живем в эпоху Разума и, будучи разумными людьми, мы должны признать, что разум имеет свои ограничения. Пришло время разрабатывать концептуальную схему, исходя из нашей подверженности ошибкам. Там, где разум оказался несостоятельным, погрешимость еще может преуспеть.

Первоначально опубликовано в The Atlantic Monthly; February 1997; Volume 279,No. 2; pages 45-58.

 <<<     ΛΛΛ   

Можно назвать всемирным открытым обществом
Открытое общество предлагает перспективу неограниченного прогресса