|
<<< ΛΛΛ
Итак, что же есть тот "град", о котором говорит надпись над апсидой? Когда
В. Е. Лазарев, описав образ Богородицы-Оранты как символ Киева, замечает:
"Огромная фигура Марии, украшавшая апсиду, имела и другое, узкоцерковное
значение", то эта формулировка, будучи верной в основном своем содержании,
представляется неточной в акцентах, в модусе подхода к вещам. Проецирование
на психику средневекового человека значимого для нас разделения на всенародно-политическое
и "узко"-церковное само по себе есть уже модернизация. Речь идет не
просто о двух понятиях — "город" и "Церковь", — различенных по законам формальной
логики и состоящих между собой в отношениях простой рядоположности, но о
двух гранях единого и целостного символа, о двух членах иерархической "пропорции",
как выражается Псевдо-Ареопагит, которые связаны если не тождеством, то отношением
"единосущия". Киев времен Ярослава может осознавать себя тем самым Богохранимым
градом, о котором говорится в разбираемой цитате из псалма, лишь потому,
что "Бог посреди него", что он несет некий смысл, который выше него самого и который
явлен в его святынях. Но, с другой стороны, назначение киевских святынь носит
весьма жизненный социальный характер: изливать скрытые в них святость, силу и
смысл на город и населяющий этот город человеческий коллектив. Храм создан,
по слову Илариона, "на святость и освящение граду". Богородица Оранта не
просто молится, но молитвенным усилием своих воздетых рук сдерживает натиск враждебных
сил, как Моисей в битве с амаликитянами. Слов нет, киевлянин XI столетия жил на
земле и прежде всего думал о "благостоянии" своего земного града, о том, чтобы
последний так же твердо стоял, как стоит на своих сильных ногах массивная фигура
его "Нерушимой Стены". Но мы впадём в заблуждение, если представим себе, что этот
город был для него "просто городом". Мы впадём в заблуждение и в том случае,
если будем думать, что земной город был для него всего лишь иносказательным
образом небесного града. В первом случае мы подпали бы греху вульгаризаторства,
во втором — стали бы жертвами того "невежественного культа ...мистики, лишенного,
как и само понятие мистики, всякого конкретного содержания", на который так
жаловался в связи с истолкованием средневековой культуры один из самых тонких
поэтических интерпретаторов последней. Средневековый человек не был ни "материалистом",
ни "спиритуалистом", и "горний" смысл его бытия существовал для него не где-то
отдельно от "дольнего" смысла, но внутри этого последнего ("неслиянно и нераздельно").
Притом так дело обстояло не только для ученых богословов, но и для некнижных
людей, — с той само собой разумеющейся разницей, что первые понимали общее
содержание своей эпохи с большей отчетливостью, а вторые довольствовались смутными
и недифференцированными представлениями. Не следует забывать о том, что примитивный
человек по общечеловеческим законам мифомышления, наблюденным у самых различных
народов, усматривает в своем селении явленный образ универсума; и если у язычника
есть свои способы закрепить подобное представление в мифе и обряде, то такая высокоразвитая
религия, как христианство, поднимает это же самое представление на новую
ступень и сообщает ему еще большую ясность. Всякий христианский город, сколь бы
он ни был скромен, есть "икона" Рая, Небесного Иерусалима, устроенной Богом вселенной-ойкумены
и всего мироздания. И если такой же иконой является вселенская Церковь как
общность всех верующих, то это означает, что символ "града" и символ "Церкви",
однородные по своему смысловому наполнению, имеют тенденцию переливаться
друг в друга, — что мы и наблюдаем в символике Оранты и надписи над ней.
Мы подходим к концу. О каких бы отдаленных предметах ни велась речь в нашей
статье, ее подлинным предметом неизменно оставалась интересующая нас надпись.
В свете истории софийной эмблематики становится понятным, что значат "Богородица",
"город", "стена" и каким образом эти символы могут быть приравнены друг к другу.
Становится понятным, что Богородица есть "град", ибо ее целомудрие символически
связано с целостностью, неприступностью и упорядоченностью города. Мы вспоминаем,
что в византийском песнопении, дошедшем под именем Романа Сладкопевца, но, возможно,
еще более древнем, Богородица именуется "двенадцативратным градом" Апокалипсиса
(δωδεκάπυλε πόλις),
и перед нами вскрывается глубокая внутренняя необходимость той аналогии (снова
Псевдо-Ареопагитова αναλογία!), которую
Иларион в цитированном выше отрывке проводит между Богородицей и городом
Киевом: "да еже целование Архангел даст Девици, будет и граду сему. К оной
бо: радуйся, обрадованне, Господь с тобою! К граду же: радуйся, благоверный
граде, Господь с тобою!"
<<< ΛΛΛ
Книга премудрости иисуса сына сирахова Которую иларион в цитированном выше отрывке проводит между богородицей
|
|