<<<     ΛΛΛ     >>>   

Однако чаще Карамзин калькирует французские слова и выражения, в результате чего под его пером появляются слова: промышленность (фр. Industrie), человечность (фр. humanite), усовершенствовать (фр. parfaire), тонкость, развитие и пр. Этим Карамзин, несомненно, обогатил лексику русского литературного языка своего времени.

Типичной чертой “нового слога” становятся перифразы. Подобное стилистическое явление возникло во французском литературном языке конца XVII в., так называемый жарго” Des Precieuses ridicules, язык “смешных жеманниц”, который остроумно пародировал в одноименной комедии Мольер. Следы таких перифразов живут во французском литературном языке (да и в русском) до наших дней.

Манерная перифрастическая фразеология была неотъемлемым признаком литературного языка конца XVIII в. Тогда вместо солнце было принято говорить и писать светило дня, дневное светило; вместо глаза—зеркало души и рай души; вместо. нос—врата мозга (отметим, что до сих пор название болезни носа, насморка, по-французски rhume de cerveau, буквально переводится как лихорадка мозга); рубашка обозначалась как верная подруга мертвых и живых; сапожник именовался смиренный ремесленник; саблю заменяло губительная сталь; весну — утро года; юность — утро лет и т. п.

В стилистической системе “нового слога” перифразам принадлежит заметное место. Так, у Карамзина встречаем: магазин человеческой памяти (1, 100), картинная галерея моего воображения (1, 144), наслаждайтесь вечером своей жизни (1, 167) и др.

Одной из существенных сторон карамзинских преобразований в русском литературном языке является разработка четкого синтаксиса, особенно в отношении порядка слов в предложении. В сравнении с синтаксисом “нового слога” кажется тяжелым и неуклюжим не только синтаксис Тредиаковского и Ломоносова со свойственными этим авторам громоздкими периодами на немецкий или латинский образец, но и синтаксис стихотворений Державина, нередко допускавшего необоснованные инверсии. См, например, в “Оде к Фелице”: “подобно в карты не играешь, как я, от утра до утра” или “не ходим света мы путями, бежим разврата за мечтами”. В его же стихотворении “На смерть графини Румянцевой” находим следующую фразу: “Сия гробница скрыла || Затмившего мать лунный свет”. Только кардинально изменив нарочито нарушенный порядок слов, мы можем догадаться, что в приведенных стихах идет речь о могиле, где погребена мать полководца Румянцева, одержавшего победу над Турцией, в гербе которой был изображен месяц.

В результате карамзинской языковой реформы в русском языке получает признание и распространение логически прозрачный и естественный порядок слов. В стилистиках начала XIX в. мы находим следующие правила расстановки слов в предложении:

Чтобы оценить положительное значение синтаксической реформы, произведенной Карамзиным, достаточно сравнить периоды в произведениях М. В. Ломоносова, построенные по латинским или немецким моделям, и периоды в прозе Карамзина.

Ломоносов. 1. Период латинского типа: “Уже мы, римляне, Катилину, столь дерзновенно насильствовавшего, на злодеяния покушавшегося, погибелью отечеству угрожавшего, из града нашего изгнали”; 2. Период немецкого типа: “Благополучна Россия, что единым языком едину веру исповедует, и единою благочестивейшею самодержицею управляется, великий :в ней пример к утверждению в православии видит”.

Карамзин. “Юная кровь, разгоряченная сновидениями, красила нежные щеки ее алейшим румянцем; солнечные лучи играли на белом ее лице и, проницая сквозь черные пушистые ресницы, сияли в глазах ея светлее, нежели на золоте”.

Таким образом, в упорядочении синтаксиса литературного языка состоит одна из главных заслуг Карамзина как реформатора стилистики.

Как положительные, так и отрицательные стороны карамзинских преобразований были по. достоинству оценены уже в первой половине XIX в. В. Г. Белинский писал об этом в статье “Сочинения Александра Пушкина” (1843 г.): “Карамзин имел огромное влияние на русскую литературу. Он преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи... При нем и вследствие его-влияния тяжелый педантизм и школярство сменялись сантиментальностью и светскою легкостью, в которых было много странного, но которые были важным шагом вперед для литературы и общества”. Однако критик сумел правильно подметить и отрицательные черты карамзинского “нового слога”. В статье “Литературные мечтания” (1843 г.) мы читаем: “Тогда был век фразеологии. А гнались за словом и мысли подбирали к словам только для смысла. Карамзин был одарен от природы верным музыкальным ухом для языка и способностью-объясняться плавно и красно, следовательно, ему не трудно-было преобразовать язык. Говорят, что он сделал наш язык сколком с французского, как Ломоносов сделал его сколком с латинского. Это справедливо только отчасти. Карамзин старался писать, как говорится. Погрешность его в сем случае-та, что он презрел идиомами русского языка, не прислушивался. к языку простолюдинов и не изучал вообще родных источников”. С этим мнением великого русского критика мы можем согласиться: главная беда Карамзина состояла в том, что он,. удовлетворяя вкусам дворянства, с презрением относился к речи народа. Это и помешало ему сделать “новый слог” подлинно национальным литературным языком, который был бы способен обслуживать потребности всей сложившейся к этому времени русской нации.

Сильные и слабые стороны карамзинских преобразований русского литературного языка выявились ярче всего в течение двух первых десятилетий XIX в., когда вокруг “нового-слога” разгорелась ожесточенная общественная борьба, разделившая на два лагеря—сторонников и противников карамзинской реформы—не только писателей и критиков, но и более-широкие круги общества, преимущественно молодежи.

Следует сразу же отметить, что сам Карамзин в эти годы устранился от защиты своих стилистических позиций, предоставив ее своим ученикам и последователям. Это объясняется тем, что, во-первых, он всецело отдался работе над “Историей государства Российского”, получив звание официального историографа, а во-вторых, и тем, что, под влиянием углубленного изучения летописей, он и сам в значительной степени отошел от своих юношеских увлечений.

Общественная борьба по поводу “нового слога” протекала ив условиях политической реакции, войн, которые царская Россия вела против революционной, а затем наполеоновской Франции. Французский язык стал рассматриваться реакционным дворянством как источник революционных идей, что порождало резко отрицательное отношение к нему, сменившее собою недавнее увлечение.

Борьба против “нового слога” вместе с тем связывалась и с борьбой против галломанства, которое справедливо считалось одной из серьезных болезней русского дворянского общества (см., например, комедию И. А. Крылова “Урок дочкам” с ее сатирическими портретами галломанствующих дворян. Комедия написана в 1807 г., во время войны с Наполеоном).

В этой общественной атмосфере основным противником Карамзина и его языковой реформы выступил А. С. Шишков, моряк по своим основным занятиям, дослужившийся до адмиральского чина и на досуге занимавшийся литературой. Одна из главных его книг, направленных против Карамзина, —“Рассуждение о старом и новом слоге в русском языке” (1803 г.).

Вслед за тем почти ежегодно появлялись и другие его сочинения подобного рода.

Административная и общественно-литературная деятельность Шишкова была достаточно широкой. В 1811 г., накануне Отечественной войны с Наполеоном, он получает назначение да должность статс-секретаря, заместив впавшего в немилость и отправленного в ссылку М. М. Сперанского. Перу Шишкова принадлежат выпускавшиеся от имени Александра I патриотические манифесты к дворянству, воодушевлявшие его на патриотические подвиги. Именно это проявление патриотизма -Шишкова было положительно оценено юным Пушкиным, который в “Послании к цензору” (1822 г.) писал: “Сей старец дорог нам, он блещет средь народа Священной памятью двенадцатого года”. Позднее Шишков получает назначение на пост министра народного просвещения и руководит цензурой, Он состоял также президентом Академии Российской и организовал для распространения своих идей и для объединения литературных единомышленников “Беседу любителей русского слова” (1811 г.). Вокруг Шишкова группируются защитники классицизма, противники новых направлений в литературе. Это были в большинстве своем реакционные и малоодаренные графоманы. Официально среди членов “Беседы” числился и Державин, даже предоставивший для заседаний этого учреждения свою квартиру на набережной Фонтанки; однако он был достаточно широк по своим литературным вкусам и одновременно поддерживал дружбу с Карамзиным, одобрял творчество тогда молодых поэтов Жуковского, Батюшкова и других.

Членом “Беседы” официально считался и Крылов. Ему в какой-то степени был близок патриотизм Шишкова, его борьба с галломанией. Однако великий баснописец насмешливо относился к бюрократизму, пронизывавшему деятельность “Беседы”, а также к бесталанности ее адептов (см. его басни “Квартет”, “Парнас”, “Демьянова уха” и др.).

Сторонники и защитники “нового слога” — поэты и критики В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, В. Л. Пушкин, Д. В. Дашков, М. Н. Макаров и др.—вначале ограничивались в ответ на нападки со стороны Шишкова и его друзей остроумными памфлетами, затем в 1814 г. организовали в противовес шишковской “Беседе” свое литературное общество под. названием “Арзамас”. Деятельность “Арзамаса”, собиравшегося в дружественной и непринужденной обстановке, направлявшегося блестящими талантами его основателей, была полной противоположностью бюрократической и бездарной “Беседе”.

Насколько широкий отклик получила борьба двух литературных направлений, свидетельствуют, между прочим, “Воспоминания” С. Т. Аксакова, учившегося в 1806—1807 годах в Казанском университете. Весь его курс разделился тогда на сторонников и противников “нового слога”.

В чем же обвиняли шишковисты сторонников Карамзина? Шишков, отстаивая жизненность теории “трех штилей” Ломоносова, ратовал за стилистическую дифференцированность литературного языка. Стремление карамзинистов писать все произведения одним и тем же слогом расценивалось как литературное якобинство, сопоставлялось с революционными устремлениями сделать всех людей равными. При этом Шишков выдвигал довод стилистического богатства, отличающего русский: язык от французского, благодаря исконной связи русского языка с церковнославянским. Шишков выступал против стилистического смешения в одном и том же контексте слов “высоких” и “низких”. Он писал: “Нельзя сказать в разговоре: "гряди, Суворов, надежда наша, победи врагов!"—или употребить такие слова, как: звездоподобный, златовласый, быстроокий”. С другой стороны, “весьма бы смешно было в похвальном слове какому-нибудь полководцу вместо: "Герой! Вселенная дивится тебе!"—сказать: "Ваше превосходительство! Вселенная вам удивляется!"”. С большой яростью Шишков нападал на усвоенные русским языком галлицизмы, лексические, семантические и синтаксические, а также на новообразования типа кальки, усматривая во всём этом неисчислимый вред для русского языка. Пуризм Шишкова был последовательным и бескомпромиссным. Он призывал, например, вместо слова фортепиано употреблять якобы равнозначное тихогром, предлагал калоши называть мокроступами. Вообще он рекомендовал искать нужные для выражения мыслей слова в церковнославянских книгах, если же там слово отсутствовало, то создавать его вновь из церковнославянских корней. Это увлечение обветшалой словенщиной и составляло главную мишень для остроумных нападок на “Беседу” со стороны молодых арзамасцев, сочинивших такую фразу, вложенную ими в уста Шишкова: “Хорошилище идет по гульбищу из позорища на ристалище”, что должно было соответствовать сочетанию давно уже общепонятных слов: “Франт идет по бульвару из театра в цирк”. Но вместе с тем Шишков отстаивал и право писателей применять простонародные слова и выражения, правда, ограничивая это употребление лишь произведениями низкого стиля. Он писал по этому поводу так: “Милые дамы, или по-нашему грубому языку, женщины, барыни, барышни, редко бывают сочинительницами, итак пусть их говорят, как хотят”, Напомним, что изысканный “новый слог” карамзинистов преимущественно ориентировался на язык “милых дам”.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Широкое включение народного просторечия в литературу создавало условия для образования единого
В повестях миргорода украинский язык слышится
Архиепископу новугородцкому Что убо противу великому князю ничто же
Заимствование русским языком слов греческого происхождения происходило двумя путями через устное культуры времени
В свою очередь в произведениях позднейшей московской письменности этот же текст цитируется