<<<     ΛΛΛ     >>>   

Принципы выявления метафорического значения Сёрль предваряет выведением общей стратегии рассмотрения метафорических переносов: «Когда выражение не может быть понято буквально, поищи значение, которое отличается от прямого значения предложения». Как только адресат определил метафорический статус конструкции, ему следует руководствоваться рядом принципов при нахождении ее значения. Их общий смысл сводится к следующему: «Когда вы слышите 'С – это П', то для того, чтобы найти возможные варианты Р (ассоциативные значения, в соответствии с которыми происходит сопоставление), поищите направления, по которым С мог бы походить на П, и чтобы выявить их, обратитесь к яркой, наиболее известной и отличительной черте предметов группы П» [там же, 532 – 533]. Так, например, смысл высказывания 'Сэм – гигант' может быть сведен к фразе 'Сэм большой', на основании того что, согласно определению, гиганты отличаются большими размерами. Выражение 'Сэм – свинья' следует трактовать как 'Сэм грязный, прожорливый, толстый и т.д.'

Следует отметить, что переносное значение лексемы 'гигант' может включать не только признак 'большой', но и оценивать человека как очень умного, способного справиться с любой проблемой и т.д., а 'свинья', кроме нечистоплотности и прожорливости, может указывать на значение неблагодарности или непорядочности. Таким образом, предложенные Сёрлем принципы интерпретации метафорического переноса, несмотря на их правдоподобность и разумные основания, не охватывают всего спектра вариантов метафорических значений, не обеспечивают нас алгоритмом для их последовательного выявления и, следовательно, не могут рассматриваться как законченная теория.

Мысль об однозначной природе прямого и метафорического значений имеет как приверженцев, так и противников. «Желание некоторых теоретиков стереть разницу между прямым и метафорическим значениями обусловлено мыслью о том, что приоритетом в сфере познания обладают исключительно средства прямой номинации» [Kittey, 20]. По мнению Эвы Киттэй, метафоры обладают структурой, которая в корне отличается от языка традиционных прямых обозначений. Разделение признаков на метафорические и буквальные является необходимым условием концептуальной организации наших представлений, которые с течением времени могут терять или приобретать метафорический смысл (например, выражение 'волна света', первоначально обладающее исключительно метафорической структурой, приобрело буквальное значение после открытия волновой природы светового потока). «Если мы отрицаем наличие в языке прямых обозначений, мы отрицаем и возможность существования метафоры» [там же]. С точки зрения С.Левина, «ввиду того, что сфера действия метафорического языка глубока и непостижима, … только рассматривая прямое значение метафор, можно в какой-то мере приблизиться к пониманию того, что поэт намеревался выразить с их помощью» [Levin, 3 – 4].

Наличие противоположных точек зрения на природу метафорического значения утверждает нас в мысли о том, что на данном этапе исследований невозможно ни одну из концепций как однозначно принять, так и опровергнуть. В настоящее время выяснение отношений по этому поводу без привлечения дополнительных фактов, материалов и исследований, позволяющих не только заявлять свою точку зрения, но и аргументированно ее обосновывать, лишено смысла.

Рассматривая метафору как базовую разновидность ('constitutive form'), определяющую принцип строения языка ('the omnipresent principle of language'), Ричардс указывал на глубокую связь, существующую между ней и механизмами, определяющими мыслительные процессы. «Мышление метафористично, так как проистекает из сравнения; метафоры лишь извлекают это сравнение на поверхность» [Richards, 94]). Человеческий разум в интерпретации Ричардса предстает в качестве связующего органа, который в состоянии соединить разрозненные идеи в бесконечное множество различных конгломератов значений. И даже в том случае, если нам не удается определить смысл и назначение полученных ассоциаций, мы не можем оставлять их без внимания, так как работа нашего разума никогда не бывает бессмысленной.

Мысль о метафорической природе мышления оказалась в высшей степени плодотворной и получила широкое распространение не только среди лингвистов, но и среди философов. Э.Хассел, рассматривая противоречивые базовые высказывания, содержащие в своей структуре взаимоисключающие друг друга элементы (типа 'А, которое не является А'; ‘Все элементы А являются В'; 'некоторые элементы А не являются В') обращает наше внимание на следующий факт: «В то время как высказывание 'Что-то одновременно являющееся А и не-А' невозможно, высказывание 'А и В' возможно, так как связка 'и' является простым элементом и имеет реальное значение» [Husserl, 825]. В результате этого, имея выражение 'А и В', в котором 'А' и 'В' выступают в качестве пропозициональных переменных и соответственно могут принимать любые значения, мы можем получать сочетания смыслов. Объявив, что метафорические выражения имеют смысл и обладают унитарным значением, Хассел привлек внимание к этой проблеме не только лингвистов, но и логиков. Метафорический перенос постепенно обретал свой законный, подтвержденный на теоретическом уровне статус полноправного члена класса высказываний, обладающих логическим смыслом.

Среди многочисленных исследований о мыслительной природе метафорических переносов наибольшую известность приобрела работа двух авторов, Дж.Лакоффа и М.Джонсона «Метафоры, которыми мы живем». Рассматривая язык как набор фактов, позволяющих раскрыть основные принципы восприятия действительности нашим разумом ('general principles of understanding'), Лакофф и Джонсон утверждают, что «эти принципы часто являются метафорическими по своей природе и включают понимание результатов нашего опыта в терминах других данных, полученных опытным путем» [Lakoff, Johnson, 116].

Большинство из наших концептуальных представлений о мире создано на основе пространственных метафор типа «БОЛЬШЕ – ХОРОШО», «ВЕРХ – ХОРОШО». Они определяют наше мировоззрение и мировосприятие. По мнению Лакоффа и Джонсона, мы используем их в повседневной жизни, сами того не замечая, говоря о своем самочувствии (Мое настроение повысилось) или о благосостоянии (Счет в банке вырос). При этом метафоры с противоположным значением типа «МЕНЬШЕ – ЛУЧШЕ» не согласуются с представлениями об окружающем нас мире и могут рассматриваться как не свойственные человеческому сознанию. Соответственно, и предложения, построенные на основе представлений «МЕНЬШЕ – ХУЖЕ» или «НИЗ – ПЛОХО», априори обладают в нашем сознании отрицательным статусом.

Ряд высказываний, которые мы употребляем, проистекают из основополагающих концептуальных представлений, основу которых составляют метафоры. В качестве примера базовых метафорических структур, определяющих наше сознание, Лакофф и Джонсон приводят фразу «СПОР – ЭТО ВОЙНА», отмечая тот факт, что «многие вещи, к которым мы прибегаем в процессе спора, частично структурированы представлением о военных действиях» [там же, 4] и базируются на метафорическом переносе. Отстаивая собственную точку зрения или опровергая точку зрения оппонента, мы используем такие выражения, как 'выиграть спор', 'проиграть спор', 'защитить позицию', 'он атаковал каждый слабый пункт моих доводов', 'его критика попала точно в цель' и многие другие, основанные на базовой метафорической конструкции.

Метафоры являются средством характеризации наших концептуальных представлений о действительности в терминах других представлений в том случае, если мы не имеем возможности выразить их другим способом. Различные варианты событий, включая состояния, изменение состояний, действия, процессы, причины и цели, понимаются метафорически через понятия пространства, движения и действия. Например, состояния воспринимаются концептуально как ограниченные участки пространства. Об этом свидетельствуют то, что мы пребываем 'в определенном состоянии' и 'вне состояния', 'вступаем' и 'выходим из состояния' [Lakoff, 1990].

Лакофф и Джонсон отмечают тот факт, что обычно «сумасшествие и путешествия раскрывают смысл любви, а еда ассоциируется с понятием идеи» [Lakoff, Johnson, 116] [32]. Как идея, так и любовь, по мнению авторов, не относятся к понятиям, которые имеют четко обозначенную семантическую структуру, но какую бы структуру они ни имели, «мы можем постичь ее только через метафоры» [там же, 110].

Для Лакоффа и Джонсона не существует вопроса, являются ли метафорические выражения истинными или ложными, так как истина, в их представлении, «всегда связана с концептуальной системой восприятия, которая определяется большей частью с помощью метафорических переносов» [там же, 159]. Критикуя позиции представителей западной философии, рассматривающих метафору исключительно как поэтическое средство и не оставляющих ей места в процессе объективного познания, Лакофф и Джонсон заявляют: «Наше представление о метафоре идет против этой традиции. Мы рассматриваем метафору как неотъемлемую часть человеческого восприятия действительности и как средство для создания новых значений и новых сущностей в нашей жизни» [там же, 195].

Идея о том, что абстрактные понятия не могут быть выражены иначе, кроме как через метафоры, оказалась очень плодотворной. Однако в качестве посредников метафорических образов в данной работе авторы выбирают сложные понятия, не обладающие наглядностью и унифицированной структурой. Существование базовых метафор типа СПОР – ЭТО ВОЙНА во многом объясняет причины использования терминов, относящихся к одним понятиям, для характеризации других понятий, но не затрагивает функционального смысла соединения двух понятий в одной метафорической конструкции. Раскрывая причины следствия, базовые метафорические структуры ничего не прибавляют к нашим знаниям о мотивах и алгоритмах ментального восприятия действительности через метафорические структуры.

Несмотря на основополагающее значение затронутой проблематики в процессе познания когнитивной природы метафорических переносов и огромный резонанс, который вызвала работа Лакоффа и Джонсона [33], надо отметить, что выдвинутая авторами концепция нуждается в дополнительном скрупулезном теоретическом исследовании. Приведенные авторами примеры базовых концептуальных метафор, определяющих структуру нашего мышления, достаточно малочисленны и, судя по тому, что с течением времени их рамки практически не расширяются, являются скорее исключением, чем правилом. Очевиден тот факт, что в нашей повседневной жизни мы ориентируемся на метафорическое определение действительности и то, что используемые нами метафорические конструкции во многом взаимосвязаны; однако желание отобразить систему наших понятийных представлений как четко и иерархически организованную структуру, основанную на метафорических переносах, не подтверждается языковыми фактами. Возможно, это связано с тем, что в языке используется не конечный набор символов, поддающийся систематизации, а бесконечное разнообразие сочетаний различных представлений, результатом которых является образование новых значений, обусловленных не только метафорическими образами, но и контекстуальными средствами, дополняющими и усиливающими смысл метафорического переноса.

Загадочная природа метафоры с течением времени все больше привлекает внимание исследователей. Но, несмотря на повышенный интерес к данной тематике и огромное количество научных работ в этой области, теория метафорических переносов далека от завершения. Каждое вновь сделанное наблюдение или открытие, с одной стороны, приближает исследователей к искомому решению, с другой стороны, – выдвигает перед ними все новые вопросы и проблемы. «Язык – это лабиринт тропинок. Вы идете с одной стороны и вы знаете, где вы находитесь; вы приближаетесь к тому же месту с другой стороны, и больше не знаете, куда двигаться дальше» [Wittgenstein: 1953, 203].

Традиция противопоставления метафоры и сравнения берет начало со времен Аристотеля, который полагал, что эти структуры различаются незначительно, хотя и отдавал предпочтение первой из них: «Сравнение – та же метафора, но отличающаяся присоединением <вводящего слова>; поэтому она не так приятна, ибо длиннее» [Аристотель: 1978с, 194].

Отношение к метафоре как к эллиптическому ('elliptical simile') или сжатому ('compressed simile') сравнению распространено и в настоящее время. Для Д.Купера, например, «сравнения являются теми же метафорами с той лишь разницей, что в них используются слова типа 'как' или 'подобно'» [Cooper, 184]. Анализируя фразы 'картина печальна' ('a picture is sad') и 'картина напоминает печального человека' (' a picture is like a sad person'), Н.Гудмэн приходит к выводу, что в них отмечается сходство, существующее между печальным человеком и картиной, и, следовательно, «разница между сравнением и метафорой крайне незначительна» [Goodman, 71].

Основания для отождествления метафорического переноса и сравнения во многом проистекают из комплексности и структурной неопределенности выражаемого с их помощью значения. Перенос признаков с одного предмета на другой позволяет говорить лишь об общей тенденции в их выявлении и интерпретации. Ассоциативная связь, возникающая между главным и вспомогательным субъектами при метафорическом переносе и сравнении, развивается и усиливается за счет подключения внеязыковых знаний и представлений адресата речи об окружающем его мире, так как «восприятие – это акт, который обусловливает, но не воплощает значение» [Husserl, 684]. Как правило, невозможно однозначно определить, какие именно оттенки метафорического значения актуализируются в том или в другом случае, что не дает нам достаточных оснований для противопоставления одного процесса другому.

Дэвидсон рассматривает метафору и сравнение как варианты бесконечного множества способов, предназначенных для того, чтобы через сопоставление привлечь наше внимание к явлениям окружающей действительности, и определяет различия между ними в соответствии с алгоритмом интерпретации актуализирующихся с их помощью значений. «Сравнение указывает на то, что существует сходство между предметами, и оставляет за нами право выявить признак или признаки, лежащие в его основе; метафора явно не утверждает наличие сходства, но если мы принимаем ее, мы вновь должны искать общие черты между предметами (не обязательно те же самые, которые возникают у нас при сравнении)» [Davidson, 500]. Различия между метафорой и сравнением обусловлены способом нашего мировосприятия и, следовательно, не могут быть абсолютно идентичными: «наиболее очевидное семантическое различие между сравнением и метафорой заключается в том, что все сравнения истинны, а все метафоры ложны» [там же, 501]. Невозможность буквального прочтения метафорической конструкции заставляет нас искать иные пути для ее декодирования, используя метафорическое переносное значение, в то время как при сравнении правдоподобность изложения фактического положения дел не нарушается и сохраняется прямое значение, заложенное в сравнительной конструкции.

Являясь сторонником интерактивной теории метафорического переноса и подвергая критике теорию сравнений, Блэк разграничивал метафору перенос и сравнение. «Метафорическая конструкция не является простым замещением сравнения или любой другой разновидности прямого утверждения, оно обладает своими собственными возможностями и преимуществами» [Black: 1962, 37]. Метафора формирует сходство, предлагая новые перспективы и направления для сопоставления, в то время как сравнение актуализирует в нашем сознании существующие стереотипы восприятия действительности. Однако в ряде случае «нет сомнения в том, что граница, существующая между некоторыми метафорами и некоторыми сравнениями, не так очевидна» [там же].

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Усиливают значение предикативного признака за счет апелляции к присутствующей в сознании носителей
Статус генитивных конструкций способствует тому
В противном случае мы выбрали бы для общения с ним тему менее сложную поговорили бы о погоде
Адвербиально атрибутивные метафорические конструкции 162
Умение выделить один из признаков предмета