Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
По-видимому, верно, что, если грамматика должна обладать объяснительной силой (то есть иметь объяснительные основы), то следует попытаться перекинуть мост между семантако-логическими признаками, с одной стороны, и синтаксическими отношениями и классами, с другой. По-видимому, неверно, что лучшим подходом к постановке соответствующих вопросов является их формулировка в терминах традиционных грамматических категорий и отношений, таких, как существительное, глагол, глагольное дополнение и т.п. Я попытаюсь объяснить нежелание сторонников трансформационной грамматики предпринять необходимую работу по изменению традиционной терминологии до того, как перейду к рассмотрению причин, по которым эту перестройку формы нельзя считать несущественной. Эти два вопроса тесно связаны между собой. Прежде всего, вспомним, что сторонники трансформационной грамматики ожесточенно критикуют как философов, исследующих естественный язык с помощью традиционных методов (за их недостаточную систематичность), так и тех философов языка, которые опираются на формальную логику и строят идеализированные языки; критика в адрес последних состоит в том, что их подход, будучи систематическим, страдает от недостаточной эмпиричности1. Подход трансформационной грамматики, будучи [165] систематическим, в то же время является последовательно эмпирическим. Его последователи — это лингвисты-эмпирики, грамматисты, действительно изучающие, хотя и в обобщенном виде, реальные языки и не склонные увлекаться теоретизированием, если речь не идет о построении систем, или механизмов, или правил, которые описывают то, что реально встречается в правильных предположениях, и указывает на характер отклонений в неправильных предложениях. Таким образом, хотя специалист в области трансформационной грамматики и относится положительно к идее универсальной грамматики, то есть к общей лингвистической теории, он все же, по словам Хомского, берет от понятий, входящих в эту теорию, лишь то, что может быть использовано при построении действующих лингвистических правил. Любой же другой подход, как утверждается, является слишком неопределенным и интуитивным для сопоставления с трансформационистским идеалом эмпирической ясности (clarity). Таким образом, лингвисту не следует придерживаться подхода, который более уместен для философа и который, возможно, следует принять в случае, если грамматика действительно будет строиться на объяснительных основах. Фундаментальные идеи трансформационной грамматики — различие между глубинной и поверхностной структурами, понятие систематических трансформационных отношений между ними, намек на то, что базисные формы функциональных отношений можно усматривать в простейших формах глубинных структур, - найдут отклик у каждого философа, который самостоятельно пытался за внешним сходством грамматических форм усматривать их внутреннее логико-семантическое различие, то есть фактически у любого философа. Однако если речь заходит об объяснительных основах грамматики В свете названных идей, то, как мне представляется, философ, по крайней мере на первом этапе исследования, попытается действовать независимо от эмпирических ограничений. Так, его вовсе не должно интересовать (по меньшей мере в начале исследования), на каком именно уровне — глубинном или ином — в данном языке задается формальная организация функциональных отношений. Подобно лингвисту, он будет располагать, с одной стороны, пониманием элемента смысла (атомами структуры) и, с другой стороны, семантически существенными способами их комбинирования друг с другом (синтаксические отношения). Однако рн с самого начала будет подготовлен к использованию словаря, который содержит семантическую или —рассматривая проблему шире — логическую классификацию элементов, которая явно соотносится со словарем сочетаний или грамматических связей. Имея подобное явное соотношение, он может, далее, рассматривать возможные формальные средства, позволяющие вносить из- [166] менение при комбинировании элементов, и, наконец, обращаться к приложениям подобной теоретической модели, к эмпирическому материалу некоторого конкретного языка. Такова в общем виде программа исследования для лингвиста, который пользуется неэмпирическим методом; возможно, эта программа в конце концов сможет сослужить службу при исследовании эмпирического материала. Процесс реализации такой программы будет в некоторых отношениях напоминать процесс построения логиками формальных языков. Как отметил в одной из своих работ Куайн, не следует злоупотреблять структурами. Однако для лингвиста, пользующегося неэмпирическим методом, важно, чтобы каждый фрагмент структуры вносил лепту в совокупное описание смысла. Структуральность должна пронизывать все представления, и каждый фрагмент представления должен пониматься как часть структуры. Скажу теперь несколько слов о деталях этой процедуры. Практически неизбежен путь, при котором исследователь начинает с построения сравнительно простых моделей языковых типов, а затем переходит к более сложным моделям. Важным противопоставлением, которое нельзя упускать из виду, является противопоставление между внутренней, или “сущностной”, грамматикой языкового типа и меняющимися, или вариативными, грамматиками этого языкового типа. Тип языка определяется: 1) семантическим или логическим (в широком смысле) типом входящих в язык элементов смысла и 2) типами их осмысленных комбинаций при построении предложений. Эти параметры a priori задают сущность грамматики языкового типа при предположении, что каждое предложение, по крайней мере в базе, имеет синтаксически однозначную интерпретацию. Правила сущностной грамматики содержат требование идентификации, а в случае необходимости — и дифференциации всех названных комбинаций, то есть, например, если предложение содержит несколько элементов, различные комбинации которых дают осмысленные атрибутивные группы, то следует некоторым способом определить, как именно связаны эти элементы; или, если имеется элемент, задающий несимметричное отношение в комбинации с элементами или узлами, задающими его термы, то следует некоторым способом задать порядок прохождения по дереву к этим элементам или узлам. Таковы требования сущностной грамматики. Однако эта грамматика ни в коей мере не отвечает за то, каким образом будут выполнены указанные требования. Открывается широкий простор для использования разного рода формальных средств таких как порядок расположения элементов, флексии, аффиксы или использование особых синтаксических признаков. Выбирая один способ формальной организации из допустимого вариативного набора [167] способов, которые могут адекватно передавать особенности сущностной грамматики, мы тем самым выбираем одну из допустимых меняющихся, или вариативных, грамматик для рассматриваемого языкового типа. Когда такой выбор произведен, мы получаем полную и эксплицитную грамматику (или форму грамматики) для языкового типа, конечно же, ценой отказа от грамматики действительно существующих языков, поскольку мы рассматривали не естественный язык, а лишь предельно упрощенный тип языка. Если мы продолжим наши исследования, то вскоре заметим, что нам требуется словарь терминов для используемых нами теоретических понятий или даже набор взаимосвязанных друг с другом словарей. Во-первых, нам нужен, так сказать, онтологический словарь. Во-вторых, нам нужен семантический словарь, то есть словарь наименований семантических типов элементов и даже отдельных элементов (как уже говорилось, элементы рассматриваются довольно, абстрактно). В-третьих, нам нужен функциональный словарь типов допустимых комбинаций или отношений между элементами в составе предложения, а также типов ролей, которые эти элементы и комбинации элементов играют в предложениях. И наконец, в-четвертых, нам нужен словарь названий формальных средств. Как внутри трех первых словарей, так и между ними существуют пересечения и зависимости. Четвертый словарь достаточно автономен, он требуется только при переходе от сущностной грамматики к вариативной. Выше я уже говорил о терминах, относящихся к четвертому словарю: порядок элементов, словоизменение и т.п. В первый, онтологический словарь включаются такие понятия, как пространство, время, длительность, ситуация, общая характеристика и общее отношение, а также некоторые подклассы двух последних понятий, например: подразделение общей характеристики на состояния, действия, свойства и выделение внутри общих отношений по меньшей мере симметричных и несимметричных отношений. Понятия такого рода тесно связаны с понятиями функционального и семантического словарей. Функциональный словарь описывает связь между главными членами предложения, а также, если не предполагать у языкового типа полной неразвитости, связь главных членов предложения с остальными членами предложения. Два названных типа связи подразделяются далее на подтипы, происходит и выделение ролей, которые могут играть различные элементы и их комбинации как в рамках всего предложения, так и относительно друг друга. Отношения между понятиями функционального словаря, то есть их пересечение и соподчинение, являются весьма сложными, и я не рискую их здесь иллюстрировать. Семантический, словарь ограниченного языкового типа может включать три [168] основных класса элементов: (1) имена; (2) общие характеристики и отношения; (3) дейктические элементы. По меньшей мере второй и третий классы должны быть далее подразделены для продвинутых языковых типов; второй класс — так, как это указано выше, при описании онтологического словаря, третий, — например, на темпоральные, локативные, интерлокативные и просто контекстуальные дейктические элементы. Отмечу, что, перечисляя взаимосвязанные понятия трех словарей сущностной грамматики, я не упоминал никаких традиционных синтаксических категорий (существительное, глагол, прилагательное, предлог и т.п.). И это отнюдь не объясняется случайностями выбора примеров или недосмотром. Чем большей сложностью отличается языковой тип, тем, естественно, богаче содержание взаимосвязанных понятийных словарей, используемых для его описания и соответственно для формирования требований к его сущностной грамматике. Однако какими бы сложными ни стали эти словари, они ни в коем случае не должны включать упомянутую выше традиционную синтаксическую классификацию, если мы не выходим за рамки сущностной грамматики. Классификация такого рода, согласно современным грамматическим теориям, непосредственно соотносится с формальной организацией, определяющей вариативную грамматику языкового типа. Чем более строгими методами пользуется лингвист, тем больше усилий он прилагает к тому, чтобы задать такие категории, как существительное или глагол, с помощью формальных критериев, то есть с помощью типов преобразований, допустимых для тех или иных выражений, их дистрибуции в составе предложения, их линейного расположения относительно элементов, принадлежащих другим классам, и т. п. Вероятно, формулировка подобных критериев не может быть полностью Независимой от семантики, а не учет семантических факторов обедняет эти критерии. Тем не менее наш основной тезис остается в силе: традиционные синтаксические категории отражают существующее в естественных языках взаимодействие между семантическими и функциональными факторами, с одной стороны, и наблюдаемыми формальными факторами, с другой стороны, поэтому данные категории не должны приниматься во внимание при исследовании сущностной грамматики. Это вовсе не может воспрепятствовать исследованию характерных способов формальной организации языка и, следовательно, использованию определенных синтаксических категорий при описании вариативной грамматики. Важно, однако, что синтаксические категории вводятся именно на уровне вариативной грамматики, но не ранее. Все сказанное о традиционных синтаксических категориях относится и к традиционным синтаксическим отношениям, опирающимся на эти категории. [169] Теперь, надеюсь, стало понятным сделанное мною ранее замечание о том, что для выявления объяснительных основ грамматики нельзя считать оптимальным путем установление непосредственных связей между семантико-логическими категориями и традиционными (или по крайней мере носящими традиционные названия) синтаксическими категориями, — а ведь именно это и пытаются сделать сторонники трансформационной грамматики при разработке базовых структур. Если термины используются в значении, близком к их нормальному употреблению, то следует говорить уже не о синтаксических, а о сущностных функциях и классификациях; если же традиционная терминология используется произвольно, то не лучше ли вообще от нее отказаться и перейти к более точной терминологии. Некоторые преимущества указанных терминологических изменений бросаются в глаза. Нам будет легче признать, что определенные категории не всегда просто отыскать в структурно непривычном для нас языке, и, соответственно, мы не будем падки на романтические предположения о существовании концептуальных различий между носителями подобных языков и носителями нашего родного языка. Предложенная мною программа вызывает множество вопросов. Понятие сущностной грамматики очевидным образом является понятием относительным: сущностная грамматика — это сущностная грамматика того или иного языкового типа. Мы можем отвлечься от того неоспоримого факта, что имеется только один практический путь построения подобной грамматики и путь этот состоит в последовательном переходе от описания простых явлений языка к описанию все более сложных явлений, и в связи с этим как сущностная, так и вариативная грамматики будут приобретать все более сложный вид. Имеются и более фундаментальные вопросы, которые касаются задания базовых типов элементов и их комбинаций, выбора базовых единиц для функционального и логико-семантического словарей. Как я полагаю, выбор всех названных единиц нельзя производить независимо друг от друга; каждый логико-семантический тип соотносится с потенциальными синтаксическими функциями. Что будет, если исследователю, разрабатывающему подобные классификации, не удастся отвлечься от тех ограничений, которые свойственны только хорошо известным ему языкам? Не следует ли опасаться (предполагать), что тогда построение онтологических объяснительных основ грамматики сведется к абстрактному отражению лишь некоторых языков? А если так, то как соотносится подобное описание с идеей общей теории человеческого языка (ведь никакая менее глобальная теория не может задать объяснительные основы грамматики в достаточно полном виде)? На все сомнения такого рода я могу ответить лишь догмати- [170] чески. Во-первых, даже если эти сомнения в значительной мере оправданны, то это отнюдь не дискредитирует предложенный нами подход. Получение продвинутых моделей явной грамматики уже само по себе, как мне кажется, было бы важным результатом. Даже если такие модели непосредственно не дадут нам тонких теоретических языковых универсалий, они все же могут помочь в поисках таких универсалий. Совсем не поп подход, при котором удовлетворительная теория строится на основе теории менее удовлетворительных, а адекватное объяснение получается при опровержении объяснений неадекватных. И, во-вторых, эти сомнения кажутся мне преувеличенными. Мы все принадлежим к существам одного вида с фундаментально общим типом нервной и церебральной организаций, и потому нет оснований считать, что наиболее общие категории, организующие человеческий опыт, кардинально различаются и, соответственно, что базисные логико-семантические типы элементов, стоящие за человеческими языками, столь несходны между собой. (Это вовсе не означает, что названные логико-семантические типы элементов легко выявить.) Действительно, бывают случаи, когда нам только кажется, что языковые данные свидетельствуют о некоторых серьезных различиях между языками2; на самом же деле в настоящее время, до достижения определенных успехов в развитии теоретических исследований, мы просто ничего не можем утверждать о том, каким должен быть наиболее правильный способ трактовки указанных проблем, связанных с различиями между разными языками. Однако ни один способ рассмотрения языка не позволил бы поставить ни одной проблемы, если бы эти проблемы не были поняты каким-либо исследователем-теоретиком; таким образом, вряд ли стоит опасаться того (или надеяться на то), что любой исследователь, который ставит ту или иную проблему, может избежать рассмотрения единой теории языка. Один из сторонников трансформационной грамматики предполагает, что общая теория языка, понимаемая как самодостаточное исследование эмпирического языкового материала, должна включать решения широкого круга традиционных философских проблем3. Я же настаиваю на том, что .общая теория языка вовсе не должна получать поддержку со стороны философии, а также Хотя специалист в области трансформационной грамматики |
|
|
|
|
