<<<     ΛΛΛ     >>>   

435
справился у бывших на борту офицеров относительно причины тревоги. Все они видели, что в городе нет пожара, но в чем дело, понять не могли. Тогда император пошел за разъяснением к коменданту. Тот знал об этом не больше императора, но сказал, что такой приказ отдал галерный генерал. Его повсюду искали, однако безуспешно.
А Головин, отлично знавший нрав императора и ждавший поры, когда, как он полагал, император будет рад снова его видеть, прятался в старой бочке, стоявшей в доме, где тогда император жил в этом городе. [Явившись], он сказал императору, что это была месть за нанесенное ему оскорбление. Гнев императора прошел, Головин избежал наказания, но получил серьезный совет никогда больше не отваживаться на столь дерзкие поступки, если не желает лишиться головы.
О Головине ходило много таких историй, но здесь достаточно показать, что сей муж вь[зывал восхищение лишь своим безрассудством и нахальством.
Императрица Анна находила удовольствие, досаждая Головину, и чем грубее он в ее адрес выражался, тем больше она его любила. Однако и самый высокий сановник не смел его оскорбить, ибо хотя он мало или вовсе ничего хорошего делать не умел, он все же был способен сильно навредить, что и делал81.
Галерная гавань — действительно приятная крепость. Она расположена на западной оконечности Васильевского острова у восточного побережья Финского залива и соединяется с С.-Петербургом перспективой, прорубленной через лес82. Мне говорили, что там держали 200 галер, и, я полагаю, их едва ли намного меньше. Я часто видел их, хотя и никогда не считал. Они вытащены из воды и зимой хранятся в сараях, но при необходимости их легко спустить на воду. Гарнизон бдителен и без приказа начальника караула не позволяет войти никому, даже людям, которые известны и знакомы всем офицерам.

Глава XXIV
Автор получает приказ выступать в поход. Большие пожары в С.-Петербурге и наказание преступников

Однажды профессор астрономии м-р Фаркинсон приехал из Академии83 попить со мной чаю, но, хотя все более молодые офицеры у него учились и в частности господа, которые в тот раз были в карауле и которых он хорошо знал, войти ему не позволили, пока об этом не распорядился командир. Капитан, конечно, подбежал к воротам и весьма почтительно проводил своего старого наставника к моему дому.
Усевшись, добрый старый профессор сказал ему, что он рад, что

436
прожил так долго и может видеть на флоте много отлично образованных господ, своих прежних учеников, которые могут предписывать ему правила. Взаимных любезностей было предостаточно.
В этом приятном месте я проводил время среди милых людей только до начала августа, когда однажды утром был удивлен приказом мне из Медицинской канцелярии прибыть в Адмиралтейство и приготовиться к походу в одно селение на реке Дон, называемое Кочолов, в 30—40 милях от Азова, которым теперь владела русская армия.
Признаю, что это меня немало удивило, но по размышлении я нашел, что не имею причин для сетований после того как год прожил в С.-Петербурге. Однако прежде чем начать описание своих путешествий, я должен повторить, что никогда не проводил года столь приятного, как в этом городе. Я за все это время не столкнулся ни с какими неудобствами, и ничто не могло побеспокоить кого-либо из моих милых соседей, за исключением двух ужасных пожаров в городе С.-Петербурге.
Первый случился в мае или июне, он спалил много прекрасных дворцов, помимо большой аптеки ее величества и Медицинской канцелярии на улице, называемой Миллионной. Другой сжег несколько сот домов, правда, В большинстве своем деревянных, в той части города, которая называется Малой Морской84.
Я был тогда там, и так вышло, что стоял на берегу одного русла близ большого кирпичного дома, принадлежавшего одному князю и целиком охваченного пламенем. Крыша провалилась, и мало кто из бывших тут людей обратил на это внимание, но она вдруг рухнула и так ударилась о землю, что земля под нами задрожала.
День был ясный, со слабым ветром, но очень жаркий, однако в одно мгновение всех нас окутал столь густой дым, что некоторое время не было видно солнца. Но через минуту или меньше после этого взрыва много стульев, столов и прочих предметов мебели, некоторые полусгоревшие, упало сверху в находившееся рядом русло, никому не причинив вреда. Истинное счастье, что ни один из предметов не упал на другой берег русла, где стояли очень большие и ценные склады пеньки, канатов, тросов, дегтя, смолы и т.д., принадлежавшие императрице, ибо достигни огонь этого склада, были бы уничтожены все дома английских купцов и Адмиралтейство.
Выяснили, что были одновременно подожжены дома на разных улицах, так что несчастные жители едва ли смогли что-нибудь спасти, и прежде чем подоспела какая-то помощь, вся Морская была в огне.
Были схвачены трое поджигателей — двое мужчин и одна женщина. Через несколько дней я видел, как их казнили на руинах Морской.

437
Каждый из мужчин был прикован цепью к вершине большой вкопанной в землю мачты; они стояли на маленьких эшафотах, а на земле вокруг каждой мачты было сложено в форме пирамиды много тысяч маленьких поленьев. Эти пирамиды были столь высоки, что не достигали лишь двух-трех саженей до маленьких помостов, на которых стояли мужчины в нижних рубашках и подштанниках. Они были осуждены на сожжение таким способом в прах.
Но прежде чем поджечь пирамиды, привели и поставили между этими мачтами женщину и зачитали объявление об их злодействе и приказ о каре. Мужчины громко кричали, что хотя они и виновны, женщина ни в чем не повинна. Тем не менее ей была отрублена голова. Ибо русские никогда не казнят женщин через повешение или сожжение, каким бы ни было преступление. Возможно, если бы императрица Анна находилась в Петербурге85, женщина получила бы помилование. Однако говорили, что ее вина была совершенно доказана, и о том, что злоумышленники были исполнены решимости совершить это отвратительное преступление, женщина знала еще за несколько дней до него.
Как только скатилась голова женщины, к пирамидам дров был поднесен факел, и поскольку древесина была очень сухой, пирамиды мгновенно обратились в ужасный костер. Мужчины умерли бы быстро, если бы ветер часто не отдувал от них пламя; так или иначе, оба они в жестоких муках испустили дух меньше чем через три четверти часа.
Во время этой казни случилось происшествие, многих позабавившее. Сразу после того как мужчины скончались, некий легкомысленный писец, одетый очень опрятно, бежал через руины поглядеть на казнь. Вся земля была покрыта головешками от последнего пожара, так что никто не мог безопасно ходить где-либо, кроме замощенных улиц, поскольку русские обязаны содержать свои улицы и дома свежими и чистыми. В каждом доме есть для этого удобство, и бедный писец, глазея на преступников, когда поспешал к месту казни, бултыхнулся в одну из этих [выгребных ям], погрузившись выше, чем по пояс.
Многие гвардейцы и прочие, которым мало показалось поиздеваться и посмеяться над несчастным писцом, бросали в нечистоты дрова, кирпичи и камни, стараясь всего его забрызгать. Такое обхождение обострило изобретательность отчаявшегося писца и воспламенило его негодование до последней степени.
Поскольку эти люди были близко от него, он принялся швырять бывшие вокруг зловонные нечистоты, заляпав ими многих и заставив

438
ретироваться на большее расстояние. Таким способом он без особенных помех выбрался, но его ярость была столь велика, что вместо того чтобы идти домой, он стал бегать среди гвардейцев, мня их причиной нелепого положения, в которое угодил. Многих из них он запачкал, хорошо зная, что они не избегнут наказания за испорченную одежду. Да уж, думаю, русских гвардейцев никогда не пытались обратить в столь позорное бегство.
Глава XXV
О случившемся за время пребывания автора в С.-Петербурге.
Монета, вес и меры.
Много очень занятных и великолепных фейерверков было представлено на реке Неве, а также величественных иллюминаций в честь успехов русского оружия против турок. И то, и другое было настолько дорого и грандиозно, что многие искушенные в таких делах люди говорили, что, по их мнению, ничего подобного этому никогда не видела Европа.
Ракеты были ужасны. Говорят, заряд каждой большой ракеты весил чрезвычайно много, и, поднявшись в воздух на огромную высоту, они взрывались с грохотом, равным грохоту большой пушки, и вылетало много разноцветных огненных шаров, которые падали на землю. Запускалось великое разнообразие колес и многих иных вещей, названий которых я не знаю, так что в полночь можно было видеть столь же ясно, как в полдень.
Грандиозные иллюминации размещались на большом сооружении из дерева высотой в два этажа и значительной длины, которое воздвигалось на северном берегу реки напротив Зимнего дворца86. Лампы горели разноцветными огнями, представляя последний город или крепость, взятый у турок, — такие как Азов, Перекоп, Кинбурн, Кинбам и т.д.
Перед тем как зажечь фейерверк, на реке поднимали высокую мачту, на которой висело белое полотнище шириной в парус самого большого военного корабля, но длиннее. Его зажигали как сигнал к началу. Пламя мгновенно взлетало по полотнищу подобно вспышке молнии, но оставляло на нем изображение города, которому был посвящен фейерверк, горевшее сильным и ровным огнем. Это продолжалось минут десять-двенадцать до уничтожения полотнища. В то время как зрители смотрели на эту фигуру, проворно зажигались все лампы; они, как говорили, представляли ту же фигуру, но на гораздо большем

439
пространстве, и продолжали гореть на протяжении всего фейерверка и даже дольше.
Когда воздвигали деревянные галереи длиной в две сотни футов, я, конечно же, был весьма удивлен правильностью и быстротой постройки этих замечательных сооружений, и почти такое же впечатление это произвело на людей, с ними лучше знакомых.
Так как я был чужеземцем, не знавшим ни нравов, ни языка этого народа, я составил план поведения, который заключался в том, чтобы обращать внимание на обычаи народа и использовать все добрые пути, какие были в моей власти, к тому, чтобы быть понятым. Я не имел никаких дурных намерений, никогда не выказывал раздражения или гнева, но претворяя в жизнь решение избегать насколько возможно опасностей и как можно реже выходить ночью на улицу, я, без сомнения, поначалу избежал многих тревог и оскорблений.
Я должен сделать два-три замечания относительно случившегося со мной во время пребывания в С.-Петербурге,
Я зашел на большую площадь перед Летним дворцом посмотреть на экзерциции первого гвардейского полка, называвшегося Преображенским87, который состоял из 500—600 человек88. Я шел к каналу, окружающему дворец и сад, чтобы оказаться позади гвардейцев и выбраться из толпы. Подняв глаза на канал, я на противоположной стороне увидел великолепный богатый шатер. Я впервые видел императрицу, сопровождаемую многочисленными дамами и господами85. Ее легко было узнать по почтительной дистанции, которую соблюдали дамы и господа; все господа были без головных уборов. Я подумал, что не будет худо воспринято, если я подойду немножко ближе посмотреть на императрицу и двор, но пошел со шляпой подмышкой очень осторожно.
Один вельможа крикнул и сделал рукой жест в моем направлении. Думая, что допустил нарушение, я пошел прочь, но не спуская с двора глаз. Я заметил, что императрица повернулась, и услышал ее голос, при котором тот же господин двинулся вниз берегом канала ближе ко мне, что-то говоря и делая жесты. Я принял это за знак приблизиться к месту, где был двор. Поначалу я на это не осмеливался, но он продолжал жестикулировать, и я решился пойти, хотя и медленно, вперед, и имел удовольствие наблюдать один из самых пышных дворов мира.
Императрица Анна не была красавицей, но обладала каким-то столь явным изяществом и была столь исполнена величия, что это оказало на меня странное воздействие: я одновременно испытывал благоговейный страх пред ней и глубоко почитал ее. Мужчины были в

440
богатейших одеждах, также и дамы, среди которых было много чрезвычайно изысканных красавиц. Я, однако, тихонько ускользнул — так незаметно и поспешно, как только смог.
Принцессы Елизавета и Анна90 выглядели весьма изящными и обе были очень красивы.
В другой раз я был приглашен на обед к м-ру Селкирку, он жил на северном берегу реки напротив Летнего дворца, Я пошел к общественному перевозу, мимо которого прежде мне многократно случалось проходить. Много людей зашли в судно, которое, как я полагал, должно было пересечь реку, но,  к моему разочарованию, оно повезло меня вверх по Неве восточнее дворца, где я никогда не бывал. Уплатив за проезд, я сошел на берег иг поскольку не мог переправиться на другую сторону, стал бродить в поисках дороги в город, но встречал препятствия в виде каналов, высоких стен и тупиков. Наконец я, совершенно изнуренный, увидел открытые ворота в сад и посыпанные гравием дорожки; это, как мне потом сообщили, были сад и летний дом императрицы91. У ворот стояли в карауле два гренадера, которые не пожелали меня впустить.
Тогда я вернулся к сходням, где высадился и стал ждать отхода судна. Русские, я уверен, лучше любого другого народа в мире умеют распознать и выручить из затруднительного положения иноземца. Я недолго простоял, когда подошел перевозчик и заговорил со мной, но, не понимая его, я показал на другой берег и предъявил ему горсть медных монет. Он указал на свое судно, взял меня за руку и отвез к нужной мне пристани. Он не взял столько денег, сколько, по моему разумению, заслужил, ибо они не смеют брать больше [установленной] платы.
В другой раз, когда уже начался мороз, я ходил под крышей большого рыночного здания, желая что-нибудь купить.  Вдруг какой-то русский купец схватил меня за руку, что-то говоря. Он взял пригоршню снега и намеревался приложить его к моему лицу, но я увернулся. Однако какая-то мягкость его манер и тревожное выражение лица заставили меня подчиниться, и он, снова схватив меня, стал тереть снегом одну щеку, пока она не запылала, Я не очень понимал, в чем дело, но по возвращении домой услышал, что отморозил щеку и что русские никогда не остаются к подобному безучастными, а тотчас хорошенько трут [пострадавшую] часть тела снегом, и я действительно после случившегося со мной считаю это надежным и безошибочным средством.
Когда я жил в Галерной гавани, моей обязанностью было ежедневно навещать больных офицеров, живших в городе, и порой мне дово-

441
дилось задерживаться там допоздна. Меня предостерегали, чтобы я был осторожен и не ходил по перспективе, так как в ночное время многие там были ограблены и убиты. Поэтому я обычно ходил проло^ женной между деревьями уединенной дорогой на отдалении от перспективы.
Со мной несколько недель жил один господин, лейтенант флота по имени Александр Гордон92, имевший в С.-Петербурге некоторое дело и пожелавший получить ночлег в моем доме.
Однажды мы оба до ночи задержались в городе и решили возвращаться домой по перспективе, тем более что ночь не была очень темной, Мы приближались к концу обсаженной деревьями улицы, когда из-за деревьев к нам кинулись четверо мужчин. Мы оба, решительно вытащив шпаги, вознамерились либо победить, либо пасть в сражении. Бродяги, видя, что это может стоить им жизни или свободы, тотчас ретировались обратно в лес, предоставив нам свободный путь к Галерной гавани.
Я должен был посетить Адмиралтейство, дабы получить мои официальные бумаги и деньги на путешествие, а также лошадей. Вот я и ходил туда каждый день на протяжении трех или четырех недель и всякий раз обращался к секретарю по имени Невлебов, великому плуту. Всякий раз, завидев меня, он отвечал: «Zaftra», то есть завтра. Не зная, что это означает, и думая, что мне могут поставить в вину, что не обращаюсь к другим, я пожаловался некоему Гордону, секретарю и переводчику для британцев, тоже служившему в Адмиралтействе. Он отказался посредничать в этом деле, опасаясь враждебного отношения со стороны русских секретарей, но сказал мне, что хотя под страхом смерти запрещено брать или принимать взятки, все же секретарь едва ли что-нибудь сделает, если его не заставят или если его как-то не отблагодарить. Гордон придерживался мнения, что мне следует ежедневно ходить в Адмиралтейство, обращаться к каждому встретившемуся господину и произносить слова, которым он меня научил.
Едва я получил это наставление, как отправился [туда] и на свое счастье увидел главного секретаря, к которому и обратился на своем ломаном языке. Пока я пытался объяснить ему свое дело, некий господин подошел из присутствия поговорить с этим секретарем. Ни тот, ни другой не могли меня понять, но этот господин, который, как я потом узнал, был управляющим делами, взял меня за руку и отвел в присутствие. Адмирал по имени Мишуков93 говорил со мной на хорошем английском.
Сей господин долго был в Англии и часто выказывал большое расположение к британским подданным. Я изложил ему все как было.

442
Попросив меня немного подождать, он отдал распоряжение на руо ском языке. Вскоре явился Нелевбов94. Увидев там меня, он изменился в лице и, без сомнения, произнес что-то в свое оправдание. Говоря, он часто поглядывал на меня со злым и пренебрежительным выраже-нием лица. Я предположил, что он меня обвиняет, и зная, что это должно быть ложью, сказал по-русски: «Те chudoi cheloveck», что означает, что он очень плохой человек. Я не знал, что зашел слишком далеко, сказав такое офицеру, но сановники Адмиралтейства зашлись в сильнейшем приступе смеха и без дальнейших проволочек отдали секретарю приказ.
Адмирал Мишуков пожелал, чтобы я ехал с ним и сказал мне, что, он надеется, у меня больше не будет никаких затруднений, а на случай, если появятся, велел мне зайти завтра в Адмиралтейство. Мы и вышли вместе.
В наружной комнате главный секретарь и писцы при виде нас зашлись в неумеренно сильном хохоте над Нелевбовым и мной, его явно расстроившем. А когда мы проходили через адмиралтейскую верфь, он остановился и с жаром заговорил, угрожая, на что я взялся за свою шпагу и хотел было вернуться. Он, тотчас сменив тон, заговорил мирно и в высшей степени униженно взял меня за руку, отвел на свою квартиру, послал за Гордоном и просил оставить всякую вражду, заверяя меня, что мое дело не может быть улажено сегодня, но будет готово завтра утром.
На сей раз он сдержал слово, и я был отправлен без дальнейших хлопот. Адмиралтейство без моих просьб назначило также сопровождать меня старого морского пехотинца, говорившего на смеси английского и голландского, которую я без труда понимал. Этот старый солдат немало поездил по стране во времена Петра Великого.
Прежде чем покинуть этот город, думаю, будет уместно сообщить кое-что о деньгах, весе и мерах.
Монеты — золотые дукаты, серебряные рубли, полурубли, или полтины, четверти рубля, или chetwerte rubleoff; гривны, или десятико-пеечники, и копейки; медные пять копеек, две копейки, полукопейка, или денежка, и четверть копейки, или полушка.
Русский дукат стоит два рубля. Рубль в наших деньгах — примерно четыре шиллинга и шесть пенсов; названия половина и четверть рубля выражают их стоимость. Гривна — десятая часть рубля, а коя> пейка — сотая часть. Русские считают также алтынами, но такой монеты теперь нет. Алтын составляют три копейки. Я никогда не видел, чтобы считали дукатами. Самые высокие достоинства денег в русском счете выражаются суммой рублей.

443
Русские меры веса — золотники, лоты, фунты, пуды и берковцы95. Золотник весит 2 английских пенни-вейта 17 гранов с четвертью96. Три золотника дают лот, 32 лота дают фунт. Русский фунт как раз является аптекарской мерой веса97. Сорок фунтов дают пуд, десять пудов — берковец, а шестьдесят три пуда — тонну.
Меры жидкости — кружки, ведра, стаканы, анкеры и бочки (hogs)98. Восемь кружек дают ведро, полтора ведра — стакан, два стакана — анкер, шесть анкеров — бочку, или, как это в нашем языке, хогзхед99   , что означает то же самое и является такой же мерой. Меры сыпучих тел —  восьмерики, четверики и четверти.  Один четверик содержит четыре восьмерика, а одна четверть — восемь четвериков100, что равняется английским 24 пекам, или шести бушелям101.
Глава XXVI

О русских мерах длины

Русские меры длины делятся и называются следующим образом: вершок, аршин — 28 дюймов, сажень, верста. Аршин делится на 16 равных частей, именуемых вершками; в сажени три аршина, а версту составляют 500 саженей. Поскольку семь английских футов почти равны сажени, то верста равна 3500 английским футам, или 1140 элям102. В одном градусе, согласно измерениям Пикарди103, примерно 104 версты.
В моих путешествиях по России я буду придерживаться измерения [расстояний] в верстах, кроме не измеренных пустынных областей, где считают только часами [пути], и этот способ не так уж ненадежен, если вы путешествуете на одних и тех же лошадях и с постоянной скоростью.
Глава XXVII

Автор покидает С.-Петербург. Известие о ямах

8 сентября 1737 года я покинул С.-Петербург и в четыре часа пополудни прибыл в селение под название Ямская104. Это предместье города, где путешественники получают лошадей, и все селения в России, обязанные законом держать [почтовых] лошадей, именуются ямами. Этим селениям предоставлено столько земли, сколько нужно для жизни, и за это крестьяне обязаны держать много лошадей, особенно для армии и флота, и за взятых на службу империи получают возмещение в виде маленькой платы.
На каждом яме есть надлежащий офицер, назначенный смотреть, чтобы лошади предоставлялись своевременно. В С.-Петербурге есть

444
также cantoin, который надзирает над всеми делами, относящимися к этим ямам, и заботится о том, чтобы господа из армии и флота не испытывали неудобств. Но если случается, что под каким-то предлогом происходит задержка с немедленным предоставлением лошадей, то нарочный, будь то офицер или простой охранник, вправе вразумить крестьян плеткой, не щадя их старост, то есть старших.
Замечательный пример такого рода имел место во время моего первого отъезда. Один сержант был отправлен в Кабинет из армии; он ехал день и ночь, пока не прибыл в С.-Петербург. Императрица призвала его к себе, дабы подробно расспросить об армии, и, заметив на его лице след от удара, изволила осведомиться, откуда это. Он сказал, что парень при почте, то есть ямщик, ехал недостаточно быстро; тогда сержант стегнул лошадь, а парень ударил его по лицу.
За это парень был взят под арест, и некоторому числу ямщиков, то есть этого почтового люда со всех ямов между Москвой и Петербургом, было велено в установленный день явиться в С.-Петербург.
В назначенный день упомянутый почтовый парень был повешен, и по всей России разослали императорский указ, отныне определяющий преступление и наказание и кроме того объявлявший, что никто, какое бы положение он ни занимал, ни под каким предлогом не должен досаждать, останавливать или задерживать любого курьера, отправленного из армии либо флота в С.-Петербург или же из верховного Кабинета в любую провинцию или город империи; и что если ямщики каким бы то ни было образом задержат или остановят нарочного, едущего по делам империи, то виновные будут покараны смертью.
Здесь приходит в голову два соображения, которыми я заключу эту главу. Первое: абсолютный характер русской власти; и второе: быстрое обслуживание, предоставляемое ее курьерам и гонцам из конца в конец этой обширной империи, более всего прочего способно принести пользу государственным делам, особенно в военное время и при иных важных обстоятельствах...

1 То есть Хельсннгёра, датского города на острове Зеландия, на берегу пролива Зунд (Эресунд, Эресунн).
2  Главному командиру в Кронштадте адмиралу Томасу Гордону.
3   Это  депутатский  дом,   пожалованный  адмиралу  в   1732 г.   (ОГЛС. Ч.   I. С. 111),
4  И.Б.Фишеру.
5  Синопеус Дамиан (Демьян Петрович, ум. 1776), доктор медицины. На русской службе с 1730 г. С 1734 г. был главным врачом и штадт-физнком в кронштадтском адмиралтейском госпитале; в том же году издал труд «Описание болез-

445
ней моряков». С 1736 г. работал в московской Медицинской конторе, затем был отправлен в армию П.П.Ласи на юг и служил корпусным врачом. С 1740 г. работал при Адмиралтейств-коллегии, с 1760 г. присутствовал в Медицинской канцелярии. Старшин врач во флоте с чином надворного советника (с 1770) (Рихтер В.М. История медицины в России. М., 1820. Ч. 3. С. 279—280; РБС. СПб.. 1904. Том «Сабанеев — Смыслов». С. 505).
6 Верп, или верп-анкер — легкий якорь, который завозят на шлюпке и бросают, а затем лебедкой подтягивают к нему судно.
7  Кроншлот поставлен в воде на отмели (см. примеч. 9 к тексту Ф.Дэшвуда). Дж. Кук, по-видимому, этого не знал, отсюда и «скала».
8  Крепостная ограда, сооруженная в 1723—1724 и 1729—1734 гг. и окружавшая Кронштадт с запада, севера и востока (Раздолгин АЛ., Скориков Ю.А. Кронштадтская крепость. Л., 1988. С. 53—56. 61).
9  «Императрица Анна» была 110/114-пушечным кораблем, см. примеч. 25 к тексту Ф.Дэшауда.
10 Маринеры — «морские солдаты», морская пехота.
11 Анкер, 1бочонок (anker), датская мера емкости — примерно 40 литров.
12 Точнее, первый Домик Петра I имеет сени, кабинет, столовую и спальню (ее площадь 7 кв. м) (Зязева Л.К.. Домик Петра I. Л., 1983. С. 43—54). Галерею Д.Трезини построил в 1723 г.
13 Это четырехвесельная верейка (длина 7,7, ширина 1,55 м), построенная, согласно преданию, самим царем и помещенная рядом с Домиком под футляром не позже 1735 г. (Зязева Л.К. Домик Петра I. С. 54).
14 Летний дворец — не деревянный, а каменный.
15 «Дом комедии» — перенесенная в 1732 г. к Карпиеву пруду земцовская Зала для славных торжестаований (1725) (Архитектурная графика России. Первая половина XVIII века. Собрание Эрмитажа: Научный каталог. Л., 1981. № 157.
С. 102).
16 Карпиев пруд.
17 Речь вроде бы должна идти о Ботике Петра I, который царь в августе 1723 г. назвал «маленьким дедом русского флота». Однако Ботик — четырех-, а не шести-пушечный. Кроме того, он, вероятнее всего, был доставлен из Англии в 1640-х гг. для деда Петра — царя Михаила Федоровича. В 1688 г. юный Петр увидел его в подмосковном Измайлове в одном из амбаров своего двоюродного деда Н.И.Романова и затем плавал на отремонтированном Ботике по Яузе, Просяному пруду и наконец по Плещееву озеру в Переславлс-Залесском. Именно это судно пробудило в царе всепоглощающую страсть к кораблестроению и мореплаванию.  В 1701 г. Ботик перевезли в Москву, а в мае 1723 г. — в Петербург. С 30 августа 1723 г. Ботик стоял на Государевом больверке Петропавловской крепости. По петровскому указу от 2 сентября 1724 г. в годовщину Ннштадтского мира (30 августа 1721 г.), завершившего Северную войну. Ботик следовало «для торжествования выводить повсегодно на воду». На специальном судне, буксируемом галерой, его проводили вверх по Неве до Александре-Невского монастыря. Но после кончины Петра I это проделали лишь дважды — в 1744 и 1745 гг. С 1761 г. Ботик хранился в специальном павильоне рядом с Петропавловским собором в крепости — Ботном домике

446
(архитектор А.Ф.Вист). В 1928 г. Ботик перевезли оттуда в Петергоф, а с 1940 г. он находится в Центральном военно-морском музее на Васильевском острове (Веселого Ф.Ф. Дедушка русского флота, ботик Петра Великого: 1682—1872. СПб., 1872; Квятковский И.А.. Беспятых Ю.Н. Ботик Петра I. 1. IIМорской энциклопедический словарь. Л., 1991. Т. 1. С. 167—169). Маловероятно, чтобы этот Ботик, уже тогда почитавшийся как реликвия, мог стоять на воде перед дворцом. Скорее, шотландец видел какое-то другое судно. Можно высказать осторожное предположение, что это был еще один ботнк — несколько меньший н построенный, по-видимому, в Петербурге для церемонии торжественного открытия Петром I в 1724 г. первого участка Ладожского канала. Судно, условно именуемое «Новоладожским», сохранялось в Новой Ладоге до 1930 г. (Мешкунов B.C. Ботик Петра I. 2, // Там же. С. 169).
18 Зимний дворец Анны Иоанновны.
19 В 1732 г. был взят под дворец цесаревны Елизаветы Петровны дом А.Л.Нарышкина на улице Красной у Красного канала рядом с Большим (Царицыным) лугом (Богданов А.И. Описание Санктпетербурга. С. 60). Но шотландец определенно говорит не о нем. Скорее всего, имеется в виду деревянный Летний дворец Елизаветы Петровны в Третьем Летнем саду у истока Мойки из Фонтанки, построенный Ф.Б.Растрелли в 1741—1744 гг. Снесен в 1797 г. (Виппер Б.Р. Архитектура русского барокко. М., 1978. С. 73, 181, 184).
20 Голицына  (урожденная  Кафтырева)   Прасковья  Никитична  (1645—1715) (Петров H.H. История родов русского дворянства. М., 1991. Кн. 1. С. 354).
21 Голицын Михаил Андреевич (1640—1687), боярин (с 1672). Воевода смоленский   (1674—1675),   киевский   (1678—1679),   курский   (с   1682)   (Там  же.
С. 353—354).
22 У Михаила Андреевича и Прасковьи Никитичны было четыре сына и три дочери (Там же. С. 354—358).
23 То есть Медицинская канцелярия в Петербурге и ее контора в Москве.
24 И.Г.Сигезбек.
25  Оператор — оперирующий хирург.
26 О торжествах в Петербурге по случаю взятия Азова Камер-фурьерский журнал сообщает под 2,  4 и 6 июля  1736 г., не упоминая о фейерверке (Журнал придворной конторы на знатныя при дворе ея императорскаго величества оккаэии, 1736 года. Б.м., б.г. С. 23—27). Дж.Кук, напомним, приехал в город 1 августа.
27 Маунси Джеймс (1710—1773), шотландский медик. Учился в Эдинбургском университете. На русской службе с 1736 г. — сначала в петербургском генеральном адмиралтейском госпитале, затем в армии на Украине. С 1738 г. сопровождал раненого генерала Дж.Кейта во Францию и в Реймсе получил степень доктора медицины (1740). С 1741 по 1756 г. продолжал службу в русской армии, после чего занимался частной практикой в Москве. Статский советник и лейб-медик Елизаветы Петровны (с 1760); тайный советник, главный лейб-медик Петра III, архи-атр и директор Медицинской канцелярии (1762). После гибели императора вернулся в Шотландию (Anderson M.S. Some British Influences on Russian Intellectual Life and Society in the 18th Century // The Slavonic and East European Review. 1960. Vol. XXXIX. № 92. P. 152—153; Appleby J.H. Through the Looking-Glass: Scottish

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Также профессор анатомии
Очерки истории ссср