<<<     ΛΛΛ     >>>   

Тем временем Веласкес, уже серьезно обеспокоенный, посылает к Ордасу, принадлежавшему к его собственной свите, двух курьеров с приказами для Вердуго, алькальда Тринидада, арестовать Кортеса. Однако Ордас, кажется, сам убедил Вердуго проигнорировать этот приказ, а Кортес даже завербовал одного из курьеров к себе на службу. Второго он отослал назад с традиционными заверениями, что все будет сделано в соответствии с волей короля. Посадка на мель собственного судна Кортеса дала Веласкесу еще одну возможность остановить его. Капитан-генерал высадился на берег в Сан-Кристобаль-де-ла-Гавана в поисках провизии, однако все, что смог сделать лейтенант губернатора в этом городе, — это написать в отчете, что он «не осмелился арестовать Кортеса, так как его сопровождало множество солдат». Попытки способствовать расколу флотилии и взятию Ордасом командования на себя также не удались, Кортес просто отослал Ордаса в экспедицию на поиски новых припасов. Результатом всего этого явилась глубокая трещина в отношениях губернатора и его капитан-генерала, трещина, которая позже неизбежно должна была привести к серьезным последствиям.

Когда Кортес 10 февраля 1519 года наконец отплыл, у него было одиннадцать судов водоизмещением от семидесяти до сотни тонн, пятьсот восемьдесят солдат и около сотни матросов, а также две сотни кубинцев, несколько негров, несколько индианок и, что важнее всего, шестнадцать жеребцов и кобыл. Ничего не оставляя на волю случая, Кортес заранее приказал всем судам собраться у мыса Сан-Антонио и дальше двигаться всем вместе к острову Косумель. Почему он решил плыть к Косумелю — а это означало, что позже ему придется, борясь с преобладающими северными ветрами, огибать мыс Каточе, — нигде не объясняется, однако именно этим путем следовал Грихальва, и Кортес, без сомнения, хотел прощупать настроения береговых индейцев там, где он мог еще отступить на островную базу. В любом случае отправиться прямиком на Сан-Хуан-де-Улуа означало бы подвергнуть свое недисциплинированное еще воинство значительно более Длительному морскому переходу и к тому же иметь с подветренной стороны опасные мангровые топи Юкатана.

С самого начала поведение Кортеса резко отличалось от поведения любого другого руководителя экспедиции.

Одним из первых своих приказов по прибытии на Косумель он велел заковать в цепи Камачо, штурмана судна Педро де Альварадо, за то, что тот не подчинился приказам и вышел в море, не дождавшись остальных судов флотилии. Кроме того, он приказал людям Альварадо, ограбившим деревню, вернуть захваченную ими добычу, Жителям деревни подарили бусы и велели просить касика ближайшего города нанести визит в лагерь испанцев. Проводились также постоянные проверки, осматривались пушки, мушкеты и арбалеты, люди практиковались в стрельбе и тренировали лошадей.

Флотилия снова пустилась в путь только 4 марта. К тому моменту Кортесу удалось сформировать из своих людей нечто, напоминающее дисциплинированную силу. Все это время он общался и торговал с местными жителями, а поскольку Косумель был местом паломничества и поклониться идолам туда приезжали касики из многих городов Юкатана, к моменту отплытия он многое узнал о стране из первых рук. Если бы он разрушил идолов и воздвиг на их месте крест, об этом, как ему хорошо было известно, говорили бы по всему Юкатану. Он же проводил политику «холодной войны», направленную на смягчение сопротивления, и предоставлял самому времени воздействовать на умы местных жителей.

Находясь на Косумеле, Кортес привлек в свои ряды некоего испанца по имени Агилар, который вместе еще с пятнадцатью моряками потерпел там крушение восемь лет назад на пути с Дарьена в Санто-Доминго. Агилар оказался полезным приобретением, поскольку все это время находился в рабстве у индейцев и говорил на языке табасков, и именно Агилару Кортес, как полагают, сделал очень о многом говорящее замечание: когда бывший раб предложил отвести его в место, где можно найти некоторое количество золота, Кортес ответил, что не гонится за подобной мелкой выгодой, а находится здесь с целью служить Богу и королю. Под этим, разумеется, подразумевалось, что Кортес заинтересован только в полном завоевании. Должно быть, невероятно трудно было держать флотилию из одиннадцати судов вместе вблизи низкого берега, изобилующего не нанесенными на карты мелями, где северный ветер в любой момент мог задуть с ураганной силой. Даже огибая мыс Каточе, Кортес вынужден был дважды возвращать всю свою флотилию, чтобы не потерять отставших. И все это время он изучал всевозможные заливы и изгибы берега, проверяя открытия Грихальвы, и сам исследовал новые земли. Бока-де-Терминос казался подходящим портом для организации поселения, и вперед на разведку был послан Эскобар, капитан быстрого, мелко сидящего в воде судна. Он обнаружил, что земля в этом месте плодородна и богата дичью. Он также нашел здесь борзую суку, оставленную людьми Грихальвы или, может быть, Кордовы. Собака выглядела гладкой и упитанной и, завидев суда, сама вышла на берег, помахивая хвостом. Однако когда подошли Кортес и остальные суда экспедиции, они не нашли никаких следов Эскобара. Сильный южный ветер отнес его судно далеко в море, а когда с ним справились, оказалось, что их отнесло назад к точке почти напротив Чампотона, где и Кордова, и Грихальва понесли такие серьезные потери.

Берналь Диас, вероятно, прав, когда пишет, что Кортес хотел высадиться в этой точке и преподать здешним воинственным индейцам урок. Такая акция была бы очень полезной с точки зрения политики, однако в плане навигации место представляло большую опасность: слишком мелкое устье реки не позволяло судам войти, а мели Чампотона вынудили бы суда встать на якорь в нескольких милях от берега. Кроме того, преобладающие ветры способствовали очень высоким приливам. В любом случае ветер на данный момент был попутным для дальнейшего продвижения вдоль берега, а безопасная якорная стоянка Грихальвы в устье реки находилась на расстоянии всего трех дней пути.

Этой стоянки достигли 12 марта, причем более крупные суда встали на якорь немного мористее, а мелкие суда, заполненные солдатами, укрылись за островом, который в наше время называется Бальиция. Здесь, в более спокойных водах, солдаты пересели в лодки и направились на веслах вверх по реке, чтобы высадиться на том самом поросшем пальмами мысу, на котором высаживалась экспедиция Грихальвы. При этом они оказались примерно в миле от индейского города Потончана, который позже назвали Табаско по имени касика этого района. Однако жители Табаско, отнесшиеся к Грихальве дружески и давшие ему золота, на этот раз были настроены враждебно. Берег реки и мангровые топи кишели вооруженными воинами, многие из которых были на каноэ, а в самом Табаско их собралось еще около двенадцати тысяч. Кортес послал Агилара в город, чтобы тот попытался убедить индейцев позволить его людям высадиться, набрать воды и купить продуктов, но жители Табаско были настолько затравлены жителями Чампотона за их неспособность отбить нападение людей Грихальвы, что твердо решили не допустить высадки.

Итак, мы подходим к первому из многих сражений, которые вынуждено было вести небольшое воинство Кортеса. Утром 13 марта отслужили мессу, и люди заняли места в лодках. Авила с сотней людей отправился атаковать город, тогда как Кортес с остальными остались в долине реки. Навстречу им вышли каноэ, и Кортес снова остановился для переговоров, пытаясь через Агилара добиться разрешения на мирную торговлю, говоря о Боге и короле, которому он служит, и внимательно следя за тем, чтобы Диего де Кодой, королевский нотариус, записал все его мирные предложения. Однако все было бесполезно, и при попытке высадиться испанцы были встречены дождем стрел с обожженными наконечниками. В ответ на воинский клич «Сантьяго» раздался воинский клич индейцев «Аль калачиони», что означало призыв убить самого Кортеса. Но огнестрельное оружие и фехтовальное искусство испанцев постепенно позволили им получить преимущество, и, когда город был наконец взят, Кортес собрал своих людей на центральной площади крепости, где располагались большие общественные здания и три храма с идолами. Здесь, в присутствии своих солдат и королевского нотариуса в качестве свидетелей, он формально объявил о взятии этой земли во владение именем короля.

В этой небольшой стычке было ранено четырнадцать испанских солдат, однако в ходе только что начавшейся кампании конкистадоры, казалось, рассматривали раны всего-навсего как временное неудобство. Только мертвые считались потерями. Остальные шли вперед и сражались, и если не умирали, то раны их заживали.

Именно здесь, в Табаско, сбежал Мельчиор, индеец-переводчик. По его совету индейцы предприняли крупномасштабную атаку на испанский лагерь на мысу. Но к этому моменту Кортес успел высадить на берег лошадей. После долгого заключения в тесных корабельных клетушках лошади чувствовали себя скованно и почти боялись двигаться. Тем не менее на них надели увешанные колокольчиками стальные нагрудники, рыцари также облачились в стальные догпехи и вооружились копьями. Эта маленькая кавалерия составляла наиболее мощную силу Кортеса — в XVI веке это был эквивалент современного броневого подразделения, тем более что боевые кони не были знакомы индейцам. Численное превосходство индейцев над испанцами составляло триста к одному, стрелы и камни из пращей сыпались словно град, и, когда Меза, начальник артиллерии, выстрелил из своих пушек, индейцы начали подбрасывать в воздух землю и солому, чтобы скрыть вызванный выстрелами хаос. «В этой битве на каждого из нас приходилось столько индейцев, что поднятая ими пыль ослепила бы нас, если бы Господь в своем неизменном милосердии не пришел нам на помощь». В этой фразе нет ничего надуманного или искусственного. Испанцы по-прежнему сражались в крестовом походе и непоколебимо верили, что являются воинами Христа и что Бог на их стороне.

Пятерых индейцев, включая двух военных вождей, захватили в плен. Кортес освободил вождей и направил их обратно в город с дарами, велев объяснить касикам, что он пришел с миром. К этому моменту он уже знал, что материковые индейцы слишком многочисленны, чтобы завоевать их силой. Каждый погибший испанец, каждая павшая лошадь были для него невосполнимой потерей. Дипломатия — железный кулак в бархатной перчатке, — только она могла стать ключом к завоеванию; Кортес первым из руководителей экспедиций в Индиях осознал это, а его характер и подготовка были таковы, что позволили осуществить намеченное. Обман и вероломство были понятны и индейцам — они были частью и их натуры. Индейцы направили в лагерь испанцев несколько рабов в изорванных одеждах с зачерненными лицами и немного продовольствия в подарок, однако Агилар, успевший уже понять, как мыслит его предводитель, отправил их обратно с требованием, чтобы касики пришли сами и принесли надлежащие дары. Они пришли на следующее утро с птицей, рыбой, фруктами и маисовыми лепешками, а также с просьбой, чтобы им позволили похоронить их мертвых, пока жаркое солнце не заставило тела разлагаться или их не съели ягуары. Индейцы потеряли убитыми около восьмисот человек. Кортес воспользовался случаем устроить демонстрацию.

Всего пришло тридцать касиков, и он принял их в полдень около своей палатки. Было очень жарко и тихо, в воздухе стоял тяжелый запах копаля, который жгли индейцы, окуривая собравшихся испанцев. За палаткой, возле которой стояли касики, была спрятана только что ожеребившаяся кобыла. После того как Кортес ошеломил касиков упреками, продемонстрировал им свой гнев и заявил, что все они вассалы могущественного императора Карла, он подал сигнал, и совсем рядом выпалила самая большая пушка. Вперед вывели самого горячего жеребца во всей флотилии, и он, чуя кобылу, рыл копытом землю и ржал, дико закатывая глаза и глядя прямо на индейцев.

Все это выглядело очень по-детски, очень театрально, и тем не менее это была сильнейшая и наиболее эффективная демонстрация силы — ведь рядом с Кортесом ряд за рядом стояли его вооруженные люди, а вблизи берега виднелись большие корабли. Касики были в ужасе. Результатом всего этого стал мир и изобилие пищи. Но Кортес не довольствовался локальным выигрышем. Он знал, что у индейцев есть рисуночное письмо и что все, что он делает и говорит на побережье, докладывается посредством его в центр; в рисунках поставленная им сцена должна была выглядеть особенно эффектно. Фактически это была пропаганда по типу «холодной войны», и в царивших тогда обстоятельствах, о которых Кортес не имел никакого понятия, она должна была оказаться совершенно сокрушительной.

Для колонизаторских методов Кортеса вполне характерно, что первым же приказом он велел касикам вернуть людей в город в знак мира. Этот жест и обеспечивавшаяся им атмосфера нормальной жизни играли важную роль в его планах. Также он приказал индейцам бросить своих идолов. И здесь было не меньше политики, чем стремления обратить в свою веру, поскольку разрушение символов унаследованной от отцов веры подрубало самые корни уверенности индейцев. Кортес показал индейцам картинку Богоматери и Младенца, и они с абсолютной покорностью попросили отдать ее им, чтобы они могли хранить ее. Как всегда, он сумел таким образом срежиссировать эту сцену, что просьба поступила от самих индейцев, и вот тогда он воздвиг алтарь и установил большой крест. Изучая индейцев, он понял и причину их враждебности — на битву их толкнул касик Чампотона. Кортес приказал, чтобы этого человека доставили к нему. Их ответ был поразителен: тот касик уже был принесен в жертву за то, что дал такой плохой совет! На следующий день город был переименован в Санта-Мария-де-ла-Виктория, крест установлен, и капеллан экспедиции фрей Бартоломе де Ольмедо отслужил мессу в присутствии всех важных людей города, а затем крестил их.

Кортес не забывал и о финансовой стороне экспедиции. Однако каждый раз, когда он требовал в дар золото или драгоценности, ему отвечали словами «Кулуа» и «Мехико».

В то время эти слова для него ничего не значили. Тем не менее ему подарили двадцать женщин, и, памятуя о запрещении его людям сожительствовать с язычницами, он велел их всех крестить и раздал своим капитанам. Тогда он не сознавал этого, но эти подаренные женщины были для него гораздо ценнее золота, поскольку среди них была «знатная леди и касик над городами и вассалами с самого своего детства». В крещении она получила имя Марина, а в связи с высоким рождением ее называют всегда только доньей Мариной. Поскольку она была хороша собой и к тому же принцесса, Кортес отдал ее своему другу Алонсо Эрнандесу Пуэртокарреро. На протяжении всей кампании Кортес твердо придерживался буквы инструкций, касающихся сожительства с аборигенками. Сначала их следует крестить, и тогда они приобретают статус barragana — своеобразный испанский термин, в сущности означавший легальный институт любовниц. Таким образом донья Марина стала женой Пуэртокарреро в глазах всех, кроме церкви. Этой энергичной и умной женщине, быстро выучившей испанский, суждено было оказать огромное влияние на историю конкисты, поскольку она говорила на языке науатль, на котором говорили ацтеки как Кулуа, так и Мехико. Агилар говорил только по-табаскански, так что по мере продвижения экспедиции в глубь материка донья Марина заменяла и вскоре сменила его в качестве «языка» Кортеса.

Флотилия отплыла в понедельник перед Пасхой и четыре дня спустя прибыла в Сан-Хуан-де-Улуа, где Аламинос поставил суда на якорь под высоким берегом острова, в месте, защищенном от северных шквальных ветров. Две пироги отошли от берега и направились непосредственно к флагману. Для индейцев вся эта сцена, должно быть, выглядела совершенно фантастически: огромные караки с высоко поднятыми носом и кормой тихо скользили по спокойным водам, остававшимся прежде, если не считать визита Грихальвы, пустынными на протяжении столетий, а в центре шел корабль Кортеса с королевским штандартом и играющими в солнечных лучах вымпелами. От этих индейцев Кортес впервые услышал внушающее ужас имя Моктесумы (см. Примечания автора). Их хозяин, сказали они, является слугой этого великого короля, он послал их узнать цель визита испанцев и снабдить их всем необходимым. В отличие от жителей Табаско они пришли с миром, и это показалось хорошим предзнаменованием, хотя Кортес должен был сознавать, что это посольство озабочено не столько установлением дружеских отношений, сколько прощупыванием силы вторгшегося войска.

К Страстной пятнице все испанцы успели высадиться на берег с пушками и лошадьми. Воздвигнув алтарь, они выслушали мессу среди ослепительного жара песчаных дюн и принялись за работу — заготовку леса и сооружение лагеря. В субботу им уже помогало множество индейцев, явившихся в лагерь с дарами, состоявшими из провизии — птицы, маисовых лепешек и слив, для которых как раз наступил сезон, — и некоторого количества золотых украшений. Послал их Куитлальпиток, управлявший этой провинцией от имени Моктесумы. Оказалось, что именно он год назад нанес визит Грихальве. Он и Теудильи, еще один из чиновников Моктесумы, прибыли в лагерь в пасхальное воскресенье и привезли в дар еще больше продуктов, среди которых на этот раз были и овощи. В те времена цингу считали заразной болезнью, вроде чумы или проказы. Тысячи моряков обречены были умереть в агонии в течение последующих двухсот пятидесяти лет из-за недостатка витамина С в их рационе, однако в Мексике фрукты и овощи были всегда доступны, поэтому хотя бы с этой напастью Кортесу и его людям не пришлось иметь дела.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Принимая кортеса как посланника кецалькоатля
Создавшей кортесу так много проблем при снаряжении
Почему писарро задержался еще на четыре дня
Эту ночь испанцы провели около высохшего русла реки
Когда кортес 10 февраля 1519 года наконец отплыл