<<<     ΛΛΛ     >>>   

или претендующих на нее. Поэтому представляется очень вершимым предположение, что посредником между пунической цтдицией и Трогом была «Карфагенская полития» Гиппагора, которая могла относиться к серии «политий», составленных \|1И<тотелем и его учениками при подготовке Стагиритом «По-|цгики» [106, с. 40—41; ср. 343, стб. 1650 — 1651]. К этому же источнику могла восходить и история основания Карфагена, так MiK и начале «политий» явно давались именно эти сведения |У|, с 253].

Впрочем, едва ли произведение Гиппагора было единственным источником Трога. В его сочинении, точнее, в «эпитоме» И Ь'тина имеются сведения о событиях, происшедших уже после нонилемия книги Аристотеля, например рассказ о мятеже Бо- MHJii . napa и речи, с которой тот, уже распятый на кресте, обратило! к народу с жалобой на несправедливость { XXII , 7, 6 — 11). Последнее онущено Диодором ( XX , 44), рассказывающим и том же мятеже. Можно думать, что эти сведения Трог заим- i питал из какого-то местного источника, лучше, чем греческий шпор, осведомленного о внутренней истории города. Трог пшжды говорит о посольстве карфагенян к Александру Маке-нонпсому. Один раз ( XII , 13, 1) оно упоминается среди других посольств, отправленных к царю в Вавилон из западных стран, и ;>то упоминание вставлено в историю Александра. Второй раз (\\1, (>) о нем рассказывается подробнее и приводятся не только имн руководителя посольства Гамилькара Родосца, но и мотивы, подвигнувшие карфагенян на его отправление: они боя-л иг I ., как бы Александр не захотел к побежденной Персии присоединить еще и Африку. При этом рассказ о посольстве приводится в данном случае в той части сочинения, в которой шпорится о делах на Западе. Поэтому вполне можно полагать, ни и этн сведения заимствованы у карфагенян.

Па этом заимствования античных авторов у карфагенских и. i криков не кончаются. Если мы вновь обратимся к Сал-|цогти1о, то в одном месте его «Югуртинской войны» (79) повествуется о таком событии карфагенской истории, о котором прочие авторы молчат: о подвиге братьев Филенов, которые дали , себя живыми, дабы добиться более благоприятной для Карфагена границы с Киреной. В принципе эта легенда — in иологическая, призванная, видимо, объяснить название алта-| M ' ii или местности. Но в основе лежит явно местное предание (содержание рассказа, приведенного Саллюстием, благоприятно дли карфагенян, а не для их соперников-киренцев, которые (шгтупают здесь в весьма ненриглндном свете), и само имя героем может восходить к финикийскому языку [398, т. 1, с. 490— \\Ц \. Учитывая, что в нерипле Псе в до-С кил ак а (109) имя Фи- 201

лена упоминается в единственном числе, можно считать, что существовало два варианта рассказа об этом событии [106, с. 86, прим. 15; 107, с. 21].

Таким образом, мы видим, что пуническая историография была достаточно разработана. Ее нельзя сводить к произведению какого-либо одного автора. Разные варианты преданий об основании Карфагена и о подвиге Филенов (или Филена) говорят о существовании различных версий. Однако, как кажется, можно все же огфеделить основную черту пунической историографии. Для. этого снова обратимся к произведению Трога в сокращении Юстина. Известно, что, сокращая труд Трога, Юстин, автор уже достаточно поздний, сохранил общую канву повествования, относительно же подробно он нересказывал содержащиеся у Трога сообщения о сверхъестественных событиях, вмешательстве божественных сил в жизнь людей и государств, о всяких чудесах и поражающих воображение фактах [261]. Практически ничего подобного в изложении карфагенской истории нет. Даже рассказ об основании города, несмотря на наличие в нем некоторых легендарных подробностей, в достаточной степени реалистичен й .

Если сравнить этот рассказ с сообщением Страбона об основании Гадеса ( III , 5, 5), разница бросается в глаза. По Страбону, Гадес был основан финикийцами по велению оракула, и именно в том месте, где жертвы оказались благоприятными. Иначе рассказывается об основании Карфагена. Ни Юстин, ни другие авторы ничего не говорят о вмешательстве богов (см. выше). Совершенно ясно, что если бы о таковом было что-нибудь упомянуто Трогом, то его эпитоматор обязательно сохранил бы это упоминание, как он делал в других местах своего сокращения. Саллюстий, рассказывая о финикийской колонизации в Африке ( lug . 19, 1), также приводит только реалистические, «земные» причины этого явления: увеличение населения в метронолии, жажда власти, возбуждение нретендснтами на власть плебса и других людей, жадность к новизне. Можно, таким образом 3 от-метить, что, отнеся походы и смерть Мелькарта к «доисторической» эпохе, пунические историки затем говорили уже только о чисто «земной» стороне истории, не допуская вмешательства потусторонних сил в ее процессы. Следовательно, карфагенскую историографию можно считать рационалистической.

Если мы сравним изложение истории Карфагена в сообще-

Нельзи согласиться с еще порой высказываемым мнением, что вся история бегства основательницы города и покупки ею земли у ливийцев — это вымысел позднего времени (см., например, [179, с. 14 J ). Все свидетельствует об историч-202 ности и пуническом происхождении сказания.

чип Юетина и в меньшей степени других авторов, например, ' шторическими книгами Библии, то увидим существенную рп.пшцу: в последних чувствуется постоянная оглядка на поту-

•  троипий мир, бог все время вмешивается в дела Израиля и Пуды (ср. [19, с. 145 — 260]). Тесная связь земных и небесных

•  моитий, постоянное взаимодействие естественной и сверхъесте-" минной сфер, вмешательство богов в земную жизнь было характерно и для месоиотамской историографии [311, с. 191 ]. Это i рпшкчше с исторической традицией соседей финикийцев показывает, что рационалистичность карфагенской историографии не может происходить непосредственно с Востока. Возникла иии, по-видимому, под греческим влиянием.

Однако было бы преувеличением считать, что рационалистическое направление исчерпывало всю пуническую историографию. Оно было, видимо, господствующим, но едва ли единственным. Должна была существовать и другая линия, теснее связанней с традиционными воззрениями. Остатком такой традиции

¦ шляется, как кажется, сообщение Плиния ( XVI , 216) о том, что
с храме Утики кедровые балки сохраняются со времени основа
нии города. Это предание можно сравнить с аналогичным упо
минанием Силин Италика ( III , 17 — 20) о деревянных балках
и тдитанском Гераклейоне, несменяемых якобы со времени
шииикновения храма. Такие предания могли быть связаны
г ролью, которую в ханаанейских культах играли остатки
нернопачального святилища. Поэтому возможно, что в упомина
нии Плинием этой подробности сохранилось храмовое преда
ние Утики.

Не исключено, что след «мистического» нанравления традиции обнаруживается в вергилиевской «Энеиде», в которой при тем сходстве с преданием об основании Карфагена, переданным U >етином и Тимеем, содержится важная подробность, противоречащая «реалистическому» рассказу этих авторов: явление Ди-дипе (Элиссе) призрака ее убитого мужа, который не только открыл вдове закопанный клад золота и серебра, но и убедил ее Лежать из Тира (1,353—360). Перед нами — вмешательство • потусторонних сил», полностью отсутствующее, как мы видели, II рационалистической историографии 9 .

IV сожалению, нам неизвестны имена пунических историков. )!ииди ( v . Xapcov ) называет имя одного карфагенского историки - Харона. Он мог быть эллинизированным пунийцем или цн'ком, жившим в Карфагене. Однако к той историографии, о которой мы говорили, он отношения не имеет: по словам

г| Нельзя, разумеется, исключить возможность, что весь этот рассказ —
1Г,к>Г>ргтрние автора «Энеиды». . 203

лексикографа, Харон Карфагенский написал сочинения о тиранах, о знаменитых мужах (в четырех книгах) и о женщинах (также в четырех книгах). Какую долю в з^их произведениях составлял карфагенский материал, неизвестно 10 .

Основой для пунийских историков кроме народных сказаний могла быть1 документальная литература. Различные карфагенские деятели"~составляли, т*-*идалшщ^,,отчеты, которые могли храниться в архивах шнг-в--вхде"~на д п «с ^ йп втгетйвст»??>ея"В-*уо- м^х--(*в^жПШГО7^*т5л г атвдвх>н©е?ь божеству). Карфаген заключал различные договоры и вел оживленную внешнеполитическую деятельность, что также должно было отразиться в документах.] До наших дней дошло несколько договоров, которые заключал* Карфаген с Римом. Правда, текст этих договоров нредстает в греческом переводе Полибия, нричем сделанного не с пунического, а с римского варианта. Эти договоры — государственные — и нредставляют взаимные обязательства двух сторон и ограничения различной деятельности, особенно торговой, одной стороны на территории другой.

Наряду с такими договорами Полибий сообщает и о договорах другого типа, как договор Гасдрубала с Римом в 226 г . до н. э. ( II , 13, 7) или Ганнибала с македонским царем Филиппом V в 215 г . ( VII , 9). Последний был внимательно проанализирован Э. Дж. Бикерманом, который нришел к выводу, что это соглашение (так называемая клятва Ганнибала) представляет собой «берит», тинично восточную форму договора, налагающего обязательство не на государство, а неносредствснно на полководца, заключившего «берит», и его армию, и имеющего сравнительно ограниченную сферу действия [156]. По-видимому, в Карфагене существовал определенный стандарт таких соглашений, пришедший из метрополии, в который могли вноситься конкретные условия в соответствии с обстоятельствами.

Другим примером документальной литературы являются надписи о деяниях, которые номещались в храм божества. Одной из них является надпись, помещенная тем же Ганнибалом в храм Юноны Лацинии на юге Италии в 205 г . до н. э. Ливии ( XXVIII , 46, 16) пишет, что карфагенский полководец соорудил здесь алтарь и составил наднись на греческом и пуническом языках о своих делах. Видимо, содержание именно этой надписи передает Полибий [519, т. I , с. 364 — 365], сообщая, внрочем, только о той ее части, в которой перечисляются приготовления карфагенского нолководца к ноходу в Италию ( III , 33, 5—16).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Женщины жертвовали богине любви свое тело образом крышкой
Богини востоке божества
Существование культа цида вне сардинии доказывается как
В том числе заштрихованный треугольник
Среди военных кораблей долго преобладали триеры