<<<     ΛΛΛ     >>>   

Тогда франкский король говорит, что Иринг этим поступком стал ненавистен всем смертным - стал предателем. Иринг отвечает: "По праву я всеми ненавидим, ведь я служил твоим козням, но прежде чем удалиться, хочу я очиститься от предательства". Он убивает Тиадрика и кладет тело Ирминфрида сверху, дабы мертвый был победителем того, кем был побежден живым. И удаляется, расчистив дорогу мечом.

Видукинд сообщает, что Иринг покрыл себя славой - Млечный путь называется его именем. Человек предал, но остался героем выбрал правильную форму поведения, совесть его не мучает, и в глазах других он - чуть ли не эталон поведения.

В воинском наборе правил трусость - самый тяжкий грех, особенно если проявляется человеком могущественным - вспомним ярла Хакона, навлекшего на себя ярость соплеменников тем, что был чрезмерно женолюбив. Он бежит и прячется вместе с рабом в яме свинарника. "Главное - спасти жизнь", говорит он. Впоследствии Хакона убивает раб, таким образом, конунг все равно не избег смерти, но смерть его оказалась недостойной.

Важно подчеркнуть, что древнегерманские представления о судьбе принципиально отличались от взглядов римлян, древних греков, мусульманских народов до принятия ислама, словом, от взглядов других варваров (если границу между варварством и цивилизацией проводить по религиозно-исторической вертикали). И это не случайно.

Мойру - судьбу у греков архаичной эпохи – характерную для представлений греков, живших в условиях социума, где индивидуум был жестко социально и локально связан, в эпоху разрушения полисного порядка сменил случай, Тихэ, который мог быть как благоприятным, так и враждебным, при этом непредсказуемо изменчивым. В эпоху принципата и империи, когда государство “подмяло” под себя индивида, судьба изменила свой лик и стала пониматься как фатум – астрологически предначертанный каждому конкретный путь судьбы. “Доисламская” судьба – сабр – это мужественное терпение, гордое терпение бедуина перед лицом превратностей и произвола судьбы. Хотя в этом чувстве звучала и нотка вызова. Выносливость и безразличие к бедам, заложенные в идее сабра, отчасти акцентировали значимость личности в противостоянии с миром. Но как различно это противостояние от древнегерманского пафоса героического напряжения всех сил.

“Выращивание” своей судьбы варварами, подразумевавшее максимальную героическую вовлеченность индивида в предначертанный судьбой путь (вплоть до разрыва отношений с богами), отражала своеобразие бытия человека в древнегерманском смысле. В условиях рыхлости социальных структур, в частности общины, при низкой демографической плотности населения, обилия незаселенных земельных пространств в эпоху Великого переселения народов, эта героическая недистанцированность человека от судьбы была еще ярко выражена.

Это своеобразное восприятие судьбы видно в целом цикле эддических песен об Атли, Гуннаре, Хёгни и Гудрун.

Гуннский вождь Атли, женатый на Гудрун, посылает к ее братьям, Гуннару и Хёгни, хитрого мужа, чтобы заманить их ловушку и добыть золото. А Гудрун посылает им кольцо, в которое вплетен волчий волос - предостережение.

Братья догадываются, что значит весточка от сестры. Но отступить они не могут - это не просто слепое следование судьбе, они предпочитают погибнуть, нежели проявить слабость, хотя и знают, что их ждет предательство. Оказавшись в руках Атли и услыхав его предложение откупиться сокровищем нибелунгов, Гуннар требует, чтобы сперва предали смерти его брата. "Пусть сердце Хёгни в руке моей будет, сердце кровавое, сына конунга, острым ножом из груди исторгнуто". Когда ему подают сердце другого человека, он раскрывает обман: "Это не сердце смелого Хёгни, даже на блюде лежа, дрожит оно". Когда Хёгни убивают, Гуннар, теперь единственный, кто знает местонахождение клада, отказывается назвать его, и за это брошен в змеиный ров. Здесь незаметна покорность по принципу "так предрешено", нет никаких ссылок на судьбу, герой сам выращивает ее, проявляя безрассудную, на наш взгляд, избыточную отвагу. Но в представлениях своего общества он поступает правильно, наилучшим образом.

Так же как и Гудрун - после убийства братьев она мстит мужу за своих кровных родичей. Гудрун подает угощение Атли - мясо убитых ею сыновей от их брака, потом убивает его и сжигает усадьбу - здесь она, как кажется, действует по собственной воле, свободно.

Но свобода эта не абсолютна - за плечами героя всегда стоят нормы того, как надо поступить: долг братьев - принять вызов, не уклоняясь от смертельной опасности, долг Гудрун - отомстить за кровных родичей.

Выращиваемая судьба опирается на определенные принципы - высшая доблесть в том, чтобы не проявить трусости, открыто выступить против врага, причем проявив "избыточное", чрезмерное с точки зрения рационального рассудка мужество. Чем беспримернее последующая гибель, чем ужасней и неслыханней ее обстоятельства, чем больше они выходят за рамки обычного - тем величественнее герой.

"Сага об Инглингах" рассказывает о конунге из этого рода, который, будучи захвачен врасплох врагами и не имея шансов спастись, принимает вместе с дочерью "решение, которое прославилось" - они напоили своих людей и затем подожгли пиршественный зал. Автор не видит чудовищности этого поступка, напротив, оценивает его как славное дело.

В поэзии германских народов устойчивое сочетание составляют слава и смерть. Смерть фигурирует в героической поэзии не как меланхолическое memento mori, напоминание о бренности мира. Смерть - момент, когда герой переходит в мир славы, ибо только со смертью он достигает завершенности и тогда слава остается с ним навсегда.

Эпоха великого переселения народов и образования варварских королевств была и эпохой христианизации варваров. Как правило, смена языческой веры на христианскую сопровождала характерный для общества военной демократии процесс усиления военного могущества вождей тех или иных германских племен. Не случайно источники фиксируют “совпадение” военных побед, одержанных вождями в самые критические моменты противоборства с врагом, с актами обращения их в новую веру. Именно так, согласно Григорию Турскому, принял католичество легендарный Хлодвиг. В момент опасности (во время битвы с алеманнами), не получив поддержки со стороны своих богов, Хлодвиг обратился к христианскому богу и пообещал ему, что в случае дарования победы уверует в него и крестится (аналогичный обет дал Владимир Красное Солнышко под Корсунью).

Христианский бог для варваров не мог предстать в обличии Иисуса Нагорной проповеди (заповеди “не убий”, “не возжелай жены ближнего своего” и многие другие находились в явном противоречии с основными ценностями варваров). Христианский бог для них – это бог Ветхого Завета, Пантакратор, Вседержитель, могущественный дарователь победы. Причем, он дарует победу не слепо, как языческие боги, а целенаправленно – тому, кто служит ему.

Для обществ ранней военной демократии, в условиях относительного равновесия военных сил племен победа доставалась то одному вождю, то другому. Органичным для этой эпохи было и языческое толкование дарования победы богами как явления случайного, изменчивого. Нередко утратившие победу конунги, не сумевшие заручиться поддержкой языческих богов, приносились племенем в жертву. Ситуация изменилась на исходе великого переселения народов. Выделение крупных племен делало победы их конунгов более устойчивыми и частыми. Параллелизм социальноисторической трансформации и трансформации религиозной очевиден.

Также очевидно и то, что принятие христианства почти всегда было связано с фигурой конунга – победителя, представившего весомые доказательства о силе чужого бога своим соплеменникам. В этом смысле интересна легенда о христианизаторской миссии посланцев папы Григория Великого к англосаксам. Выкупленных пленных воинов папа велел обучить новой вере с тем, чтобы они смогли донести слово Божье до жителей туманного Альбиона. Но как могли англосаксы поверить людям, не сумевшим защитить себя и попавшим в плен? Другое дело – победивший воин, тем более конунг. Не удивительно, что миссия потерпела фиаско. В контексте сказанного проливается дополнительный свет на многочисленные рецидивы языческой веры во многих варварских королевствах.

Но и после принятия христианства варварское сознание оставалось языческим. Понятие “христианизированные язычники”, введенное в оборот Н.А. Бердяевым, как нельзя лучше характеризует ситуацию в варварском мире той эпохи. Культурные тексты эпохи – яркое тому свидетельство. Христианка Кримхильда в “Песне о Нибелунгах” сама мстит за мужа, не возлагая на бога “заботу” о наказании убийц. Христианская вера не мешает Хагену и прибывшим вместе с ним к Аттиле бургундам во время боя утолить жажду кровью врага и т.д.

И, тем не менее, христианская “прививка” постепенно давала свои плоды, постепенно изменялся стиль сознания и поведения варваров. Так, вожди усваивали христианскую мысль о правителе как пастыре своих людей и, порой, поступали в соответствии с этой этической максимой. Впрочем, процесс усвоения христианства - предмет особого разговора, о чем речь пойдет во второй части данного пособия.

Так же, как не существовало представление о психологическом развитии личности, отсутствовало в варварском сознании и понятие истории как линейно развивающегося процесса. Преимущественно история мыслилась как цикличная - неизменны возвращения уже пройденных эпох. Все в мире повторяется - был золотой век богов, он прошел, но когда-нибудь, после великих битв и потрясений, вернется вновь.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Щитоносные девыпадали мертвыев жаркое пламя палатах тяжелые
В эпоху великого переселения народов текстах стороны
Этот отрывок ярко демонстрирует представления варваров об отношениях вождь дружина противником драконом
Нюрад вот я карликов регин отпрыскам представлений
истории Николаева И., Карначук Н. Культура варварского мира 9 сокровищя