<<<     ΛΛΛ     >>>   

Политическая благонадежность подданного ассоци­ировалась прежде всего с верностью законному васи­левсу, православию и державе. «Тактика» Льва VI Муд­рого предписывала при назначении на пост стратига и на посты иных военачальников строго учитывать, дока­зали ли кандидаты свою преданность Романии. Верными людьми, видимо, никак нельзя было признать тех, кто осмеливался не только высказывать критические замеча­ния, но даже давать правдивую информацию о подлин­ных причинах какой-либо неудачи. Недаром Кекавмен внушал сыновьям, что успешную карьеру делает обычно тот, кто всегда говорит василевсам лишь «к их удоволь­ствию» или помалкивает и «смотрит вниз». Исаак II Ангел потребовал, например, отчета у полководца о ходе войны с болгарами. Тот коротко ответил и добавил, что ведущие трудную войну войска плохо снабжаются. Исаак II приказал ослепить смельчака.

Верность и моральная безупречность подданного предполагали безусловное согласие во всем с васи­левсом, неукоснительное законопослушание и беспре­кословное повиновение властям, от высших до низших. Заподозренного в несоблюдении этого кара могла по­стигнуть в любой момент. Вина Мономахата — лица знат­ного — была весьма сомнительна, но Никифор III Вота­ниат покарал его, заявив предварительно в синклите: «Я подозреваю в этом Мономахате врага ромейской дер­жавы».

*

Византия сохранила римское право и основы римского судопроизводства. Суд в стране осуществлялся в основ­ном представителями государственных учреждений. В провинциях его творили фемные судьи и другие чинов­ные лица в соответствии с их должностными функциями (дела, связанные с уплатой налогов, могли решать практоры; правонарушения воинов разбирали войсковые судьи; до середины XI в. суд стратига являлся высшей судебной инстанцией фемы). Множество дел, связанных с семейными неурядицами и разделами имущества, ре­шал церковный суд (судил митрополит или епископ).

В столице, помимо суда эпарха и самого импера­тора, действовал особый суд на ипподроме (его называли также «суд вилы»), имелся специальный суд для моря­ков — «суд фиалы» (у его здания находился бассейн-фиала). Как говорится в «Эклоге», законодательном ко­дексе VIII в., в империи столь много законов, что даже в столице мало судей, которые их хорошо знают. По­этому в разное время для судебного разбирательства были изготовлены краткие обозрения и выборки — сбор­ники законов. Особой популярностью в IX—XII вв. поль­зовались сборники, называвшиеся «Василики» и «Прохи­рон». Судебным руководством могли служить также сборники решений по разным делам, вынесенных извест­ным судьей («Пира», или «Практика», Евстафия Ро­мея — XI в.). Незнание преступником закона, даже если правонарушитель был невежественным «варваром», т. е., иноземцем, не смягчало вины.

Константин VII в своих указах проводил мысль, что всякий закон, будучи однажды издан, должен оставать­ся незыблемым. Пселл утверждал, что «хорошо упра­влять» царством можно, лишь досконально зная все действующие законы. Он обвинял Василия II в том, что тот правил по «неписаным законам», пренебрегая зна­ниями ученых юристов. Однако и отец Константина VII — Лев VI — и другие василевсы умели не только вводить новые законы, но и отменять устаревшие. В частности, Лев VI, завершивший строительство здания византийской монархии, отменил среди прочих как «бесполезный» закон, приобщавший синклит к законода­тельству, ибо с утверждением единовластия «обо всем печется сам император».

Этот же император провозгласил право любого под­данного, недовольного судебным решением, апеллиро­вать к самому императору. Суд василевса и патриарха был последней, высшей инстанцией. Разумеется, василевсы не часто лично разбирали судебные тяжбы. Но бывали среди них и склонные к этому занятию: Константин VII, по словам Скилицы, предпочитал «самое легкое» из мо­нарших дел — суд и судил без милосердия; любил разби­рать тяжбы и Константин Х Дука, при котором тюрьмы были переполнены должниками казны, а военные с го­товностью меняли меч и щит на судейские и адвокатские мантии, так как не защита ромеев на поле брани, а за­щита их в суде или, напротив, осуждение приносили го­раздо больше выгод.

Судопроизводство включало следствие, доказатель­ство обвинения с привлечением свидетелей, адвокатскую защиту, вынесение приговора и апелляцию к суду более высокой инстанции. Достойными веры свидетелями признавались лица, имущество которых оценивалось не менее чем в 50 номисм. Свидетели «безвестные» в целях познания истины подвергались порке или пытке. Жен­щинам по указу Льва VI в праве свидетельствовать было отказано (василевс «пощадил их стыдливость»). На суде в городе требовалось по закону пять—семь свидетелей, в деревне — три—пять. Большое значение придавали на суде присяге и клятвам истца и ответчика. Иногда истец прекращал дело, как только с него требовали присягу. Так поступил, например, некий Иоанн Ивирица в середине XI в., пытавшийся оттягать участок, давно продан­ный его предками.

В византийском суде скапливалась масса нерассмот­ренных дел. Алексей I говорил в своей новелле (указе), что «тяжущиеся бесперечь подают апелляции», затяги­вают дела и «докучают» самому императору. В 1166 г. Мануил I признавал, что многие ведут тяжбы до глубокой старости, так как не могут дождаться от суда решения дела — суд часто закрывается под предлогом праздников. Василевс резко сократил число «нерабочих» дней для судов.

При решении серьезных дел суд иногда приглашал софиста, или ритора, который, выслушав дело и решение по нему, должен был придать тексту документа ясную и четкую форму. Чем быстрее ритор диктовал судейским писцам текст приговора, тем он считался искуснее. Сла­вился этим искусством Пселл — писцы за ним не поспе­вали.

Уже в «Эклоге» подчеркивалось, что только выплата из казны постоянного жалованья может уменьшить число несправедливых приговоров. Стали платить жалованье вместо взимавшегося ранее гонорара с истцов. Но случаев неправого приговора было по-прежнему много. Лев VI, упомянув об этом, даже взял судей под монаршую за­щиту: они выносят неверные решения не из прихоти и не из корысти, а из страха перед могущественным ист­цом или ответчиком. Высокая плата за документ с реше­нием суда была причиной того, что тяжущиеся доволь­ствовались выслушиванием приговора, и тяжба вскоре возобновлялась, так как каждая сторона трактовала вос­принятое на слух в свою пользу. В «Книге эпарха» сказано, что при оформлении деловых сделок на сумму до 100 номисм адвокат-нотарий получает 12 кератиев (полномисмы, т. е. 0,5 % от суммы сделки). Такой же процент отчислялся в пользу адвоката и при сделках на 200 номисм, а со сделок на более значительную сумму адвокату полагались две номисмы. Нарушивший эти нормы лишался кафедры, но он мог получать и больше, не боясь изгнания из корпорации, однако... только в ка­честве дара.

Принятый законом порядок судопроизводства сплошь и рядом не соблюдался в отношении политических пре­ступников: их сажали в тюрьму и ссылали без всякого суда, по приказу василевса или эпарха. С того момента, как был провозглашен указ Алексея I (приводить в испол­нение приговор суда через 20 дней после его вынесения), простолюдин практически уже не имел возможности пожаловаться василевсу. В XII в. нельзя было надеяться на получение приема у императора без связей при дворе и без даров дворцовым служителям.

Суровость светского суда, лихоимство его чиновников сделали среди поселян весьма популярным более быст­рый, дешевый и снисходительный церковный суд. Это было выгодно и церкви (она получала доход от решения дел, не совсем входивших в ее компетенцию). Митропо­лит Навпакта творил суд в деревне, разбираясь в том, сколько телег урожая украдено, сколько нив ослы потра­вили, у скольких из них были при этом отрублены хво­сты. Митрополит разводил супругов, рассматривал дела о наследстве и даже об убийстве.

Разумеется, при судах имелись стражники, палачи, тюремщики. Главная тюрьма в Константинополе находи­лась рядом с ведомством эпарха, на Месе, между форумом Константина и Августеоном. Полицейские функции испол­нялись штатными и нештатными служителями эпарха. Трапезиты (менялы — члены корпорации) хватали «ди­ких» менял и фальшивомонетчиков (за нерадение самому трапезиту-меняле могли отрубить руку), салдамарий должен был знать, не копит ли кто продовольствие, вофр выслеживал тех, кто на рынке продавал краденых коней, аргиропрат наблюдал, не ведут ли торг драгоценностями женщины, кируллярий незаметно принюхивался, не пахнет ли от свечей коллег бараньим или иным жиром. 

Кроме того, в империи был отлично налажен тайный сыск, всеми делами которого руководили непосредственно из дворца и главной целью которого было обеспечение безопасности государя. Дворец был крепостью. Никифор II обнес его прочной стеной. Мраморный вестибюль, ведший из Большого дворца на площадь Августеон, отде­лялся от нее сооружениями с коваными воротами (Халка). Во дворце имелись запасы оружия и продуктов на случай осады. Тайные агенты действовали не только в столице, но и в провинциях. Пселл пишет, что Орфано­троф имел всюду «многоглазную силу», от которой невозможно было укрыться. Кекавмен с детства втолко­вывал детям, что главное — осторожность и оглядка. Не поминай вообще имени василевса и царицы, предупре­ждал он сына, не ходи на пирушку, где можешь попасть в дурную компанию и быть обвиненным в заговоре, не устраивай пиров сам — легко сболтнуть лишнее слово, не рассуждай в присутствии важного лица, молчи, пока не спрашивают, не порицай поступки начальников, не то тотчас скажут, что ты «возмутитель народа». Он лично, заключает Кекавмен, видел немало виновных оправдан­ными, а невиновных осужденными на смерть.

Даже незаподозренный сановник, сознавая, что провинился перед василевсом, иной раз не выносил на­пряженного ожидания разоблачения — и постригался в монахи. Сохранилась книжная миниатюра, на которой показано, как, укрывшись за занавесями в частном доме, служители тайного сыска записывают ведущуюся рядом беседу домочадцев.

Донос и клевета в таких условиях частенько торже­ствовали победу. Завистливый сановник сочинял от имени своего соперника письмо к врагу василевса (мятежнику, иноземному правителю) и подбрасывал в вещи хозяина. Следовали донос, обыск и обнаружение «неопровержимой» страшной улики. Либо «друга» любезно приглашали для доверительной беседы в помещение, где за ширмой си­дел царский скорописец (а иногда и сам василевс), а разговор такой «приятель» умело направлял в нужное русло. Анна Комнин с восторгом рассказывает о «мудро­сти» отца, который сам поймал с поличным ересиарха Василия: притворясь приверженцем учения вождя бого­милов и позволив старцу высказаться, василевс встал и отдернул занавес, за которым сидели его грамматики.

Ответственность за послушание подданных и спокой­ствие в провинции василевсы возлагали и на церковно­служителей. Константин VIII после восстания населения Навпакта против корыстолюбивого стратига приказал ослепить епископа города, мотивировав наказание тем, что епископ не сумел удержать свою паству от мятежа. Примерно через полтораста лет точно так же при подоб­ных обстоятельствах поступил Андроник I Комнин с епископом Лопадия. Поэтому епископы иногда при­казывали хватать в своей епархии заподозренных в за­говоре и отправляли их в столицу. Доставляли государ­ственных преступников по дорогам ведомства дрома, на сменных почтовых лошадях. Особо опасных заворачивали в сырую бычью шкуру. Ссыхаясь, она становилась надежнее цепей.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Чем быстрее ритор диктовал судейским писцам текст приговора
Особенно часто на ипподроме столице получали
Купцы империи
Трон императора с помощью скрытых механизмов поднимался под потолок приемного зала
Литаврин Г. Г. Как жили византийцы 8 праздник