<<<     ΛΛΛ     >>>   

1525—1550 гг. стали периодом португальского гуманизма, который корнями уходил в планетарное христианское мессианство и схоластику XII в. Это позже схоластика стала ассоциироваться с чем-то костным, реакционным, а в то время она была сильной, отважной, рыцарской наукой, борьба за ее идеи приводила людей на костер, так как она защищала человека, мыслящего свободно. Схоластика дала западноевропейской, в том числе и португальской, философской мысли смелость и гибкость. Но к XIV в. она стала своего рода искажением философии, идейным анклавом папства [3, 271—272]. Схоластика насаждалась в учебных заведениях, готовивших, как Лиссабонский университет, духовенство.
Ученые, собиравшиеся вокруг Эрникеша Мореплавателя, ставили перед собой сугубо практические цели и руководствовались совсем иными, чем схоластика, соображениями, о которых сказано следующее: «Португальская мысль... вращалась вокруг реалистической проблематики определенного, ограниченного, конкретного объекта. Коммерческий, космополитический характер португальской жизни конца XV — начала XVI вв., возможно, и содействовал проявлению этой черты: назовем ее прагматической. Это становится ясно при чтении литературы времени принцев дома Ависа, где чувствуется, что мы имеем дело с характером, которому чужды взлеты воображения и чисто абстрактные теоретические построения. Здесь с очевидностью отдается предпочтение практическому разуму, чувству полезного, непосредственного. Более того, здесь четко выделяется глубокое чувство наивного человеческого реализма, земная любовь к человеческой действительности» [4, 26].
Так было накануне Великих географических открытий. Однако под влиянием иезуитов, подчинивших своему влиянию всю духовную жизнь и образование в Португалии при короле Жуане III, занимавшем престол в 1521—1557 гг., и ожесточенно боровшихся против Реформации церкви, королевская власть постепенно стала приспосабливать культуру Португалии к идеологическим нуждам борьбы против Реформации. Смерти нескольких детей подряд сделали Жуана III, начинавшего свое правление покровителем наук и искусств европейского масштаба, мистиком.
Гуманизм эпохи Возрождения, сформировавшийся в Португалии в значительной мере под воздействием новых познаний, появившихся в процессе Великих географических открытий, и давший людям возможность развивать новые концепции, был задушен сначала риторическим гуманизмом иезуитов, а затем их фанатизмом, воинствующим мракобесием, духовным монополизмом и повседневным произволом. Начавшаяся было утверждаться традиция позитивной культуры прервалась, и практическая мысль превратилась в католический образ мышления. Прервалась одна из ведущих нитей древней португальской культуры, ориентировавшейся на опыт. Практический реалистический смысл был утрачен, а культура отклонилась в сторону комментариев [4, 26—27]. Наука стала «очищаться» от всего, что не соответствовало патриархальным нормам.
Вклад Португалии в культуру Ренессанса состоял в научных трудах по навигации, астрономии, медицине, фармацевтике, ботанике, картографии, механики, математике и, конечно, географии, где содержание науки португальцами было полностью или почти полностью обновлено. Кроме того, к новым знаниям фактов португальцы добавили новый метод познания, строго основанный на опыте.
В те времена в Европе существовало странное, с точки зрения читателя XXI в., воззрение на мир и процесс его познания. То, что написали за века классические авторы и их комментаторы, было истиной в последней инстанции и не должно было подвергаться пересмотру или сомнению. Если же реальные наблюдения доказывали обратное, то это лишь означало, что наблюдения ложны и являются происками дьявола или результатом болезни тела. Этому учили в университетах. Долгое время такая концепция и практический опыт сосуществовали, несмотря на очевидные противоречия. Концепция стояла непоколебимо вопреки очевидным фактам. Не было авторитета, который смог бы поколебать средневековую схоластику. Нужна была воистину научно-культурная революция, чтобы преодолеть такой абсурд, и ее совершили португальцы. Революция опыта, как ее называют, подорвала существовавшие порядки и вызвала энергичное сопротивление тех, чье благополучие держалось на неколебимости предрассудков. Революцию опыта считали еретической, абсурдной и аморальной. Она принесла свои жертвы за победу. Вклад португальцев в мировую науку неоценим, несмотря на то, что он до конца еще не изучен. Он открыл дорогу английским и французским ученым XVII в. и эпохе Просвещения [2, 203—204].
Инквизиция была введена в Португалии в 1515 г. Она нужна была королю для централизации власти и контроля всех сторон жизни Португалии. Судьи инквизиции, будучи духовными лицами, назначались королем, а их власть, делегированная Папой Римским, была независимой от церковной юрисдикции, т. е. церковь Португалии вмешиваться не могла, Папа был далеко, и король, по сути, вершил суд инквизиции. Недаром Жуан III упорно настаивал на учреждении инквизиции в Португалии. В конце концов в 1536 г. инквизиция была разрешена Папой, но с серьезными ограничениями, и только в 1547 г. эти ограничения были сняты.
В условиях гонений на еретиков, организованных инквизицией, возглавлявшейся королем, не могло быть и речи о реформации церкви, начавшейся с 1517 г. в Германии и Швейцарии. «Словарь истории Португалии» середины ХХ в. даже не содержит такого слова, как «реформация». На территории Португалии не было отмечено ни одного случая пропаганды лютеранства или кальвинизма. И даже рьяная инквизиция, которая предназначалась для борьбы с отклонениями от католицизма, в своих расследованиях ни разу не нашла доказательств существования протестантизма в Португалии.
Но названная причина была не единственной и не самой главной. Один из виднейших португальских историков Оливейра Маркеш считает культуру Португалии главной причиной невосприимчивости к протестантизму. Португальцам неприемлемы базовые принципы реформации, они противны их культуре. Конечно, король, инквизиция и иезуиты закрыли контакты Португалии с внешним миром, недаром закон 1541 г. запрещал португальским студентам учиться за рубежом. Однако и в настоящее время, спустя четыре столетия, в Португалии нет основ для протестантизма [2, 205—206].
Всю противоречивость интеллектуальной жизни Португалии в первой половине XVI в. можно проиллюстрировать на примере реформы университета. Реформа не была актом ученых, преследовавших просветительские и гуманистические идеалы. Она была проведена государственной властью и несла печать политической централизации. Дисциплина в университете была низкой как у студентов, так и преподавателей. Университет подрывал необсуждаемый авторитет короля в самой столице, где сплетней, напряженности и без того было много. Но изменить что-либо было трудно, так как университет был корпоративной организацией с выборными органами управления. Обладая квалифицированными юристами, легистами, учеными, университет знал, как напомнить королю и его советникам о своих привилегиях и как их отстоять. Кроме того, он требовал культурной монополии в стране наподобие торговых монополий, выдававшихся королем. И это несмотря на то, что университет не мог в то время нести гуманистическую культуру, потому что был центром схоластики и средневековых предрассудков, искоренявшим все новые европейские тенденции.
Первые трения университета с королем начались при Мануэле I, который под видом передачи новых зданий и повышения зарплаты ввел новый устав (между 1499 и 1504 гг.), сильно ограничивший традиционную автономию, в попытках справиться с университетской вольницей. Преподаватели и студенты дары приняли, а устав проигнорировали. Тогда Жуан III предпринял коренную реформу. Он решил избавиться от университета. 1536—1537 учебный год стал последним для университета в Лиссабоне. Новый университет был открыт в Коимбре. Именно новый, потому что был набран новый состав преподавателей и было испрошено разрешение у Папы Римского на его открытие. Университет в Лиссабоне был организован заново лишь в 1911 г. после падения монархии. В университете Коимбры по сравнению с Лиссабонским университетом изменились программы обучения. Пять направлений — теология, церковные законы, право, медицина и искусство, к которому относилась и математика, — остались неприкосновенными, но количество учебных курсов и их объем удвоились. Большинство преподавателей новых курсов прибыли из престижного в Европе университета Саламанки (Испания, Леон). Устав нового университета в Коимбре подчеркивал подчинение королевской власти и уменьшал традиционные связи университета с Папой Римским и церковью. Университет был изначально образован как инструмент государственной власти. Ректор более не избирался, а назначался монархом [2, 196—197].
О постепенном повороте королем менталитета португальцев в конце XV — середине XVI вв. в застойное русло узкосектантского религиозного фанатизма свидетельствует также факт изгнания евреев из Португалии королем Мануэлем I в 1496—1497 гг., несмотря на то, что леоно-кастильские евреи, спасаясь от гонений, перебрались в Португалию после того, как заключили договор с королем Португалии и заплатили ему деньги. Несколько тысяч евреев приняли баптизм и под именем «новые христиане» остались до окончательного их изгнания в 1534 г. Оставшиеся в Португалии новые христиане в дальнейшем подвергались преследованиям, запретам на отдельные виды деятельности, на вступление в брак с аристократией и т. п. [2, 213], особенно в тех случаях, когда их подозревали в тайном исповедании иудаизма.

14.4. Великие географические открытия и торговля

После смерти Энрикеша Мореплавателя в 1460 г. было признано узкое направление внешней экспансии Португалии. Главным и единственным направлением всех дел и мыслей короны до Жуана II была Северная Африка. В ноябре 1468 г. корона отдала в аренду частному лицу монополию на торговлю с западным африканским побережьем. В контракте содержалось условие, согласно которому арендатор был обязан исследовать сто лиг (около 500 км) побережья Африки каждый год. В 1473 г. этот контракт был продлен на год. К концу срока аренды португальцы описали берег Африки до 2° южной широты, открыв ряд островов. Будучи торговцами, они давали названия разным местам побережья по товарам, которые там находили: Берег Слоновой Кости, Золотой Берег и т. д.
В 1474 г. дела внешней экспансии Португалии перешли в руки принца Жуана (будущего короля Жуана II). Именно он (или его наставники) впервые создал программу исследований и поставил цель: открыть и освоить для торговли путь в Индию. Жуан II придал долговременный характер и четкую поэтапность делу Великих географических открытий. В 1482 г. началась работа. Исследовались не только морской берег Африки или острова, но и все большие реки, текущие с востока. В 1488 г. три каравеллы под командованием Бартоломеу Диаша обогнули южную оконечность Африки, вопреки поверию о том, что за ней жили монстры, обрекавшие мореплавателей на погибель. Полагая, что дальнейший путь в Индию будет уже не так страшен, Диаш назвал то место мысом Доброй Надежды (изначально оно называлось мысом Штормов).
В те годы в Лиссабоне и на острове Мадейра жил генуэзец Христофор Колумб. Он изучал навигационную науку и географию, участвовал в морских плаваниях, например, в Гвинею. В 1483 и 1484 гг. он предложил королю Жуану II достичь Индии, двигаясь по морю на запад. В те годы была известна гипотеза флорентийца Тосканелли о том, что Португалию от Дальнего Востока через Атлантический океан отделяли 135° долготы (на самом деле 217°). Португальцы не занимались чистой наукой, а прокладывали торговый путь в Индию, т. е. решали сугубо экономическую и духовно-религиозную задачу. Поэтому Колумбу было отказано в снаряжении экспедиции. К тому же, зная направления ветров и течений в Атлантическом океане, португальцы могли предвидеть, где Колумб откроет новые земли. Когда Колумб, вернувшись из первой экспедиции в Америку, посетил в 1493 г. короля Португалии, тот указал ему, что открытые им земли принадлежат Португалии, согласно Алкасовашскому договору с Испанией 1479 г. о разделе нехристианского мира (к югу от Канарских островов все земли, какие предстояло открыть, принадлежали Португалии, а к северу — Испании). Жуан II немедленно направил посланников ко всем католическим королям и приказал подготовить флот для того, чтобы вступить во владение новыми землями. Запахло войной с Кастильей.
Переговоры с Испанией начались немедленно. Испанцы настаивали на том, чтобы меридиан, проходящий через 100 лиг (около 500 км) на запад от Азорских островов, был еще одной границей раздела мира между Испанией и Португалией, а именно: к востоку от него все земли принадлежали бы Португалии, а к западу — Испании. Здесь отчетливо проявилось знание португальцами мира, которого никто другой не имел. Тордесильясский договор 1494 г., скрепленный папской буллой, провел эту границу в 370 лигах от островов Зеленого Мыса, а это означало, что португальцам отходила тогда еще неоткрытая Бразилия. Если посмотреть на карту, то и выбор островов Зеленого Мыса, а не Азорских островов не покажется случайным. Карта, находящаяся в лиссабонском королевском дворце, составленная много раньше 1500 г., содержит обозначения земель в том месте, где находится Бразилия. Но эти земли были в запаснике португальцев. В те времена географические открытия были научно-техническим предприятием и своего рода коммерческой тайной. При Жуане II они были строго засекречены [17]. Португальцы концентрировали силы на поисках торгового пути в Индию для развития торговли.
Васко да Гама отплыл в Индию из Лиссабона на трех каравеллах в сопровождении вспомогательного судна в июле 1497 г. Обогнув мыс Доброй Надежды, он приступил к изучению африканского берега к востоку от южной оконечности континента. Вскоре он достиг арабских территорий и смог взять на борт проводника, показавшего ему путь в Индию, куда прибыл 18 мая 1498 г. А летом 1499 г. Васко да Гама, преодолев огромные трудности и потеряв один корабль, вернулся домой.
Немедленно была снаряжена еще более мощная экспедиция под руководством Педро Алвариша Кабрала, отбывшая в Индию в марте 1500 г. Без видимых причин (не было никаких непредвиденных обстоятельств, в том числе стихийных) корабли отклонились от курса Васко да Гамы в юго-западном направлении и 22 апреля 1500 г. официально открыли Бразилию. Одно судно было отправлено в Португалию с вестью об открытии, а остальные проследовали в Индию, куда прибыли в августе 1500 г. В июле 1501 г. экспедиция вернулась назад с товарами, принесшими прибыль, превзошедшую самые смелые ожидания [2, 217—222].
Экспедиции Бартоломеу Диаша и Васко да Гамы финансировались в некоторой степени частными лицами. В первые годы после 1498 г. торговля была свободной при 5%-ной пошлине. Но прибыли были такими огромными, а конкуренция столь свирепой, что вмешалась корона. В 1504 г. был установлен контроль над всей торговлей с Востоком. Все товары регистрировались королевской службой и продавались по фиксированным ценам с выплатой выручки владельцу. Таможенные сборы повысились до 30%. В 1506 г. король объявил государственную монополию на весь импорт и продажу пряностей, шелка и шеллака; на экспорт серебра, золота, меди и кораллов; на торговлю с Гоа (впоследствии главной португальской базой в Индии) и другими факториями Португалии. Только корона могла снаряжать и посылать корабли в Индийский океан. Эта система сохранялась до 1570 г. Конечно, корона не осуществляла все необходимые для торговли действия сама; она подписывала контракты с частными лицами, предоставляя им транспорт и услуги колониальной администрации. Такими частными лицами часто бывали чиновники и даже члены корабельных команд, не говоря об аристократии и новых христианах. Переплетение государственного с частным давало простор для коррупции.
Главную прибыль давали специи. Монополия на специи стабильно давала короне чистую прибыль величиной 89%. Африканское золото в 1500—1520 гг. поступало в Португалию в количестве 700—840 кг ежегодно; по прибыльности оно занимало второе место. Третье же место в торговле занимали рабы. В 1450—1500 гг. ежегодно поставлялось в среднем по 750 человек. Но существовало и много других товаров (слоновая кость, шкуры, камедь из Африки; шелк, фарфор, керамика, произведения искусства, сахар из Индии), каждый из которых уступал трем перечисленным, но доходы от всех вместе взятых были огромными.
В 1515 г. торговля специями в Португалии достигла 1 млн крузаду, т. е. величины доходов португальской церкви. Торговля золотом, серебром, медью давала доход 475 тыс. крузаду, сахар — 250 тыс. крузаду. Доходы от специй и золота Африки составляли 40% доходов государства. В 1518—1519 гг. заморская торговля дала 68% поступлений в казну, т. е. королевство держалось на морской экспансии. Правда, и затраты были велики: в 1522—1551 гг. корона терпела ежегодно убытки в 100 тыс. крузаду из-за кораблекрушений и пиратства.
Королевский контроль сделал Лиссабон обязательным портом для всей заморской торговли, но он, как и Португалия в целом, не был конечным пунктом товаров из Африки и Индии. Он был торговым узлом, перевалочным пунктом. При этом нельзя забывать, что португальцы освоили торговлю между странами Индийского океана и извлекали из нее тоже немалый доход.
Индийская палата в Лиссабоне была органом королевской администрации, которая контролировала всю торговлю от имени короля, назначала колониальных чиновников, устанавливала правила, регулировавшие деятельность администраций на местах, выдавала хартии частным лицам. Палата вела архив, имела департамент цен и бухгалтерию, канцелярию с регистрацией всех писем, управляла оборудованием и обороной заморских владений, снаряжала суда. Штат чиновников быстро разрастался. Был свой судья для решения споров, своя охрана. Кроме того, существовала отдельная контора, называвшаяся Домом рабов, для соответствующей торговли [2, 258—262].
Торговая монополия с Востоком твердо удерживалась государством более полувека. Тем не менее постоянные нарушения отдельными лицами и возраставшая контрабанда сделали ее фикцией, причем дорогой. В 1564 г. была сделана первая попытка заключить контракт с группами частных лиц. В 1570 г. корона объявила свободу торговли с Индией, за исключением перца, который остался монополией государства, так же как экспорт серебра и меди.
В 1576 г. система торговли вновь изменилась. Вместо свободы для всех корона доверила монополию торговли с Индией частным компаниям. В 1581 г. вновь была введена свобода торговли, кроме шелка и перца (монополия на шелк принадлежала государству, а на перец — группе купцов). После 1586 г. государство подписало контракты с Обществом португальских купцов на 12 лет. В период с 1598 по 1642 г. была введена монополия государства, после чего торговля стала свободной, кроме государственной монополии на торговлю корицей.
Торговля специями существенно сократилась после середины XVI в.: к 1628 г. по сравнению с 1547 г. ее объем уменьшился в 20 раз. Не удивительно, что корона ликвидировала свою монополию на торговлю специями [2, 343—344].
Оливейра Маркеш считает, что самым важным условием успеха восточной и африканской торговли была сильная королевская власть, которая обеспечивала организацию, национальное единство, необходимые для общих усилий на главных направлениях экономики. С этим нужно согласиться в применении к Португалии, но не к Нидерландам, где организация и все остальное достигались без сильной королевской власти, на основе самоорганизации, действовавшей в обществе, культура которого коренным образом отличалась от португальской.
Для португальцев самой большой проблемой изначально был дефицит квалифицированных кадров: капитанов, навигаторов, администраторов, офицеров и генералов, миссионеров, экономических советников и многих других. Королевская служба была бесконечным кадровым резервуаром, и все сыновья состоятельных родителей, лишенные наследства, согласно правилу майората, шли на эту королевскую службу. Никто не брался за торговлю или ремесло в роли ученика, как это было в Англии или Нидерландах, социальная вертикальная мобильность была нулевой.
Нехватка кадров была столь значительной, что многие специалисты принимались из-за рубежа. И в то же время удушающая обстановка бюрократизма и коррупции (этого неизбежного следствия абсолютизма) гнала с родины многих молодых способных португальцев, не находивших способа реализовать себя в своей стране.
Оливейра Маркеш правильно указывает на то, что в Нидерландах уже в то время существовал сильный средний класс предпринимателей, буржуазии, способный вести экспансию, самостоятельно, без короля, организуя, направляя, финансируя ее и реинвестируя нажитое в дело. Такого класса, отмечает Оливейра Маркеш, в Португалии не было. Португальская экспансия была государственным предприятием, которому сопутствовали интересы частных лиц. Она начиналась на принципах заинтересованности в извлечении прибыли. Но со временем эти принципы были подменены политическим давлением в сочетании с королевской монополией, а это потребовало бюрократического аппарата таких размеров, который съедал всю прибыль, не будучи заинтересованным в ее росте. Кроме того, и это одно из главных обстоятельств, повлиявших на развитие Португалии, бюрократический аппарат, состоявший из аристократии, имел представления о феодальных привилегиях, и это позволяло знати и церкви значительную часть прибыли забирать себе, тратя ее на роскошь, а не на реинвестирование. В результате государство постоянно испытывало нехватку капиталов и обращалось за зарубежными займами, которые постепенно приводили к тому, что Португалия стала возить товары из-за моря для других, а не для себя. Обогащение Португалии было мнимым, фактически же росла долговая зависимость страны.
Оливейра Маркеш оспаривает мнение многих историков, согласно которому коррупция и бюрократизм играли решающую роль в подрыве стабильности Португальской империи в XVI в. Он утверждает, что факты не подтверждают эту точку зрения и коррупции в Португалии и ее заморских владениях было не более, чем в других подобных странах той эпохи. Не вмешиваясь в этот спор, следует, однако, добавить, что культура португальцев ставила народ в зависимость от власти: она была терпимой к таким ее изъянам, как коррупция, содержала элемент фатализма. Средний же класс Англии или Нидерландов, предприимчивая буржуазия, в том числе и та, которая вкладывала деньги в сельскохозяйственное производство, держали свою монархию в узде, и изрядная коррупция королевской власти, существовавшая в Англии в XVI в., хотя и вредила обществу в целом, одновременно побуждала средний класс Англии туже натягивать удила, направляя в конце концов монархию в нужном ему направлении, а именно: деньги сосредоточивались у предпринимателей, а корона была в зависимости от последних, а не наоборот, как это наблюдалось в Португалии [2, 264—265].

14.5. Инквизиция

Инквизиция постепенно росла, крепла и, наконец, превратилась в государство в государстве. Ее бюрократия превышала королевскую, тоже немалую. Например, во всех портах имелись так называемые посетители судов, каждый из которых сопровождался писцом, переводчиком и вспомогательным служащим; эти бригады обследовали прибывавшие суда и конфисковывали еретические материалы. Вся инквизиторская бюрократия оплачивалась казной.
Было и много платных осведомителей. Стать таковым для простого человека означало освободиться от налогов, аристократам полагалась особая награда. Эти осведомители были влиятельны в кортесах и муниципальных советах.
Король назначал главного инквизитора, но только Папа Римский мог отлучить его от должности, так как главный инквизитор был папским представителем. Главный инквизитор назначал всех, кто ему был подчинен. Правила и процедуры были секретом для народа, а с 1613 г. даже для короля. Любая анонимка принималась к рассмотрению. Более того, заточенному в тюрьму не сообщали причину ареста. Любой домысел или слух о еретическом поведении воспринимались для обвинения как твердо установленный факт. Смертная казнь не могла быть приведена в исполнение инквизицией, поэтому обвиненных в ереси передавали для сожжения на костре королевскому палачу. С 1543 по 1648 г. было сожжено 1379 человек, а осужденных за тот же период было 19 247. Сотни людей умерли в тюрьмах без суда. Это особенно справедливо по отношению к периоду потери независимости 1580—1640 гг., когда испанская инквизиция задавала тон и в Португалии.
Развитие заморской торговли привело к росту португальских купцов, количество которых в Лиссабоне достигло максимума в 1550 г. Их было более восьмисот на стотысячный город. Конкуренция с королем, знатью, а главное, с гораздо более богатыми зарубежными купцами, которым доставались самые прибыльные дела, спустя столетие привела к их увяданию. Главной причиной неудач португальских купцов были особенности их культуры: владея всей внутренней торговлей, они медленно реинвестировали деньги, отрывая их на некоммерческие цели, а именно, на церковь; они не рисковали, не были корпоративными людьми и, будучи многочисленными и относительно бедными, не образовывали больших компаний и трестов, опасаясь того, что такие объединения поглотят и разорят их. Такие опасения до сих пор живы в португальском бизнесе и являются одной из особых черт португальской культуры.
Наконец, инквизиция была постоянной угрозой тем, кто осмеливался развивать контакты с зарубежьем. Особенно сурово инквизиция следила за купцами и использовала все поводы для конфискаций. Это было связано с тем, что многие португальские купцы были одними из главных распространителей опыта межкультурного и межконфессионального общения, к тому же некоторые из них были новыми христианами, а инквизиция ставила своей целью бороться с иудаизмом, в котором она подозревала новых христиан. Португальские купцы покидали Португалию, развивая свой бизнес в Антверпене, Брюгге, Амстердаме или Лондоне. С середины XVI в. количество португальских купцов стало быстро уменьшаться. В Европе шел процесс концентрации капитала, и португальские купцы не выдерживали конкуренции с крупными зарубежными компаниями [2, 288—293].
В стране была установлена строгая цензура. Она появилась в 1520 г., но была поверхностной. После появления инквизиции в 1540 г. все книжные магазины регулярно стали инспектироваться. Спустя некоторое время инквизиция получила право посещать частные дома после смерти человека, обладавшего (даже по слухам) книгами и рукописями.
В 1543 г. первый список запрещенных книг появился в Италии, затем в Испании (1546) и, наконец, в Португалии (1547). Португальский список содержал лишь 160 иностранных наименований. Четыре года спустя он разросся до 495, в том числе 13 португальских и испанских. С тех пор до середины XVII в. этот список постоянно обновлялся и расширялся. В нем регулярно увеличивалось число португальских запрещенных изданий: 50 книг в 1561 г., 94 в 1581 г. и 330 в 1624 г. Запрещалось все, что было противно «нашей святой Вере и хорошим обычаям». Под запрет попали все классики португальской литературы, например, части произведений гениального Камоэнса. Книги, не запрещенные полностью, владельцы, в том числе и книготорговцы, должны были приносить в инквизицию, где некоторые страницы вырывались. Запрещенные книги сжигались.
Инквизиция не имела монополии на цензуру. Король и епископы занимались тем же. Так что книги подвергались тройной цензуре, и некоторые из них изымались из пользования спустя годы после их издания. Португалия была отрезана от научного и культурного прогресса в Европе, появилась подпольная литература, но она никогда не пользовалась значительным влиянием.
Анализ книг, изданных с середины XVI до конца XVII в., показывает, что их было мало (по две книги в год), но научных изданий было еще меньше. Большой вклад в развитие науки XVII в. сделали протестанты, например, Исаак Ньютон, но его книги в Португалии были запрещены [2, 301—303].
Со второй четверти XVI в. в Португалии началась реформа католической церкви, как реакция на протестантизм. Не вдаваясь во все детали, можно упомянуть лишь о некоторых: частная собственность монахов была запрещена, изменились методы привлечения в ордена и формы избрания аббатов, акцент был сделан на дисциплине и повиновении. Воинский аспект религиозно-военных орденов угас. Многие монастыри были объединены, а некоторые ликвидированы ради укрепления материальной базы оставшихся. Но число орденов, монастырей и монахов продолжало расти. Каждый король, королева, аристократ и даже буржуа тратили большие, порой неимоверные деньги на эти цели. В течение XVI в. было построено более сотни новых монастырей, и их число достигло в 1628—1630 гг. 450. При этом монархия укрепила свое положение тем, что подчинила себе в 1550 г. два богатых ордена Сантьяго и Авис.
Самым мощным был орден иезуитов. Главным объектом их внимания была молодежь, и иезуиты сумели монополизировать образование в стране. Университет в Коимбре с 1576 г. стал государственным институтом, и его устав с 1612 г. не подвергался изменениям более столетия. В университете были все уровни образования — от начального до высшего. Университет всегда сопротивлялся иезуитам, старавшимся взять под контроль все образование в Португалии, поэтому в 1559 г. в Эворе иезуитами был открыт еще один университет, но он был много меньше коимбрского. Иезуиты добились также введения с 1561 г. правила, согласно которому прием на факультет правоведения был возможен только после получения диплома Колледжа искусств, который они контролировали.
Судьба Колледжа искусств (в котором преподавалась и математика) весьма показательна. В момент его основания он был гуманистической школой с блестящим педагогическим коллективом. В скором времени стало очевидным, что колледж являлся очагом свободомыслия, угрозой очень узкому иберийскому толкованию религии и потенциальным источником новых течений христианства. Только что созданная инквизиция арестовала и заточила несколько преподавателей, а после пяти лет атак Колледж искусств был «очищен» от своих лучших, но непокорных элементов, став смиренным инструментом борьбы с протестантизмом. В 1555 г. король объединил его с Колледжем иезуитов.
Конечно, желание иезуитов подчинить себе все образование встречало сопротивление других монашеских орденов, Коимбрского университета, кортесов (1562). Однако они не могли противостоять силе. Иезуиты, инквизиция и корона были прочно спаяны в борьбе против ереси, т. е. против всего нового, в том числе обуржуазивания, которое ассоциировалось с протестантизмом. Множество учителей было уволено, арестовано, заточено. Мысль в университетах и школах замерла. Научный и культурный прогресс в любых проявлениях был заморожен на столетие в угоду догматизму [2, 285—300].
В Португалии опять усилились рост и роль знати, особенно придворной исконной аристократии. Несмотря на свои предрассудки, связанные с пренебрежением к производительному труду, к торговле и прибыли, аристократы заняли все руководящие, влиятельные посты в системе государственного управления. Свои же собственные состояния некоторые из них передоверяли наемным администраторам, умевшим управлять. Казна тощала, но и аристократы не становились богаче, так как тратили свои деньги не на инвестиции, а на роскошь и церковь. Это приводило к тому, что хозяева даже больших земельных владений сдавали арендаторам землю небольшими участками, вместо самостоятельного ведения крупного хозяйства [2, 281—282].
Ремесленников и крестьян жизнь не заставляла искать способы повышения производительности своего труда, так как с каждого прибывавшего из колоний корабля деньги текли рекой, цены на продовольствие и вина взвинчивались так, что на вырученные за хлеб и вино деньги жители портовых городов могли жить в бездействии и довольстве до прибытия следующего корабля с сокровищами. Воцарившаяся праздность, порожденная легкими деньгами, усиливала развращение прежде всего населения Лиссабона. Самое активное население ринулось за море, бросив производство. Менее чем за столетие в колонии выехало 280 тыс. человек — это в два с половиной раза больше, чем население Лиссабона того времени [1, 93].

14.6. Испанский период

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Торговля голландцев была под неусыпным присмотром лордов от торговли с берегов эльбы
Означавших власть свободного фриза над его территорией свободы свободных
Богатая ресурсами россия стоит у порога нидерландов с протянутой рукойглава 4
Ограничивший права короля в отношении самого парламента с тех пор
Но часть последователей объединялась в братства