<<<     ΛΛΛ     >>>   

•  способность использовать возможности по мере того, как они возникают в изменяющемся мире;

• энергичная предприимчивость;

• прямота и уверенность в своих силах;

• сотрудничество (не ограничивающее, а по-иному направляющее эгоистические стремления в социально благоприятные каналы; принятие ответственности за благоденствие общины и нации);

• готовность к определению перспективы (отказ от мелкой спекуляции; предпочтение капиталовложений спекуляции; производственной деятельности — торговле, финансам и т. д.)» [1, 120—121]. Эта характеристика современного человека нам еще неоднократно понадобится, поэтому она воспроизведена полностью.

Будучи проницательным и эрудированным исследователем, Мюрдаль начинает анализ причин застойности обществ стран Южной Азии с религии, считая ее ритуализованным и стратифицированным комплексом высокоэмоциональных убеждений и оценок, которые санкционируют святость, запреты и неизменность унаследованных общественных институтов и порядков, образ жизни, взгляды и обычаи. Религия действует как огромная сила социальной инерции, считает Мюрдаль [1, 149—150].

Вслед за независимостью в Южной Азии распространились «идеалы модернизации». Они стали «официальным кредо», почти национальной религией и являются одной из самых главных черт «нового национализма» [1, 114]. Для национальной элиты, пытающейся вырвать страну из застоя, укрепление национализма — это средство преодоления сдерживающих факторов прогрессивного развития [1, 161]. Это еще одно наблюдение Мюрдаля, справедливое не только для Южной Азии, но и для Японии, Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга, Таиланда и ряда других стран, сделавших рывок в развитии во второй половине ХХ в.

Третий вывод Мюрдаля касается государственного планирования, которое было воспринято в Южной Азии как неотложная необходимость. «Этот вывод неизбежен, — пишет Мюрдаль, — так как в Южной Азии ощущается очевидный недостаток частной инициативы как в промышленности, так и в сельском хозяйстве; здесь слаб предпринимательский средний класс, который сыграл такую важную роль в развитии Запада; существует много других социальных и экономических условий, которые являются тормозом развития. Поэтому общепризнано, что страны этого района должны полагаться на государство, уповая на его инициативу, капиталовложения, предприимчивость, руководство и всеобъемлющее планирование. Частный бизнес и правительства Запада, вступая в отношения с правительством Южной Азии, также заинтересованы в наличии всеобъемлющего плана, который включает согласованные проекты, гарантирует их осуществление. В полном противоречии со своей идеологической позицией во внутренней политике все западные правительства и бизнесмены поддерживают государственное планирование в Южной Азии. Международный банк реконструкции и развития (МБРР) проявлял готовность направить своих экспертов для оказания помощи в разработке планов тем странам, которые в ней нуждались, например, на Цейлон, в Бирму и Таиланд. Межгосударственные организации, правительства, частные фонды и университеты посылают во все страны этого района своих специалистов по планированию» [1, 175—176].

«Массы стран Южной Азии приучены ждать или требовать, представлять требования правительству, не проявляя при этом особой готовности изменить привычный уклад своей жизни. А это не способствует экономическому развитию, так как цель планирования в отсталой и бедной стране состоит в том, чтобы добиться от народа рационализации привычного образа жизни и, в частности, побудить его к более упорному и целеустремленному труду для улучшения своей собственной судьбы» [1, 176].

Планирование в Южной Азии стало средством принуждения населения к интенсивной и регулярной работе. Однако государственное планирование, хотя и положительно повлияло на развитие Южной Азии, все же не смогло совершить чуда и быстро преобразовать общество.

Государственное планирование в странах Южной Азии было необходимостью и по другой причине — в культурах народов важное место занимает эгалитаризм, который закреплен в конституциях этих стран.

В классических индийских философских системах человеческое «я» оказывалось обусловленным реальностью сверхличного духа, по отношению к которому телесное «я» — временное и преходящее явление. К тому же вера в карму как череду переселения души делает бытие каждого индивида условным, лишает его самостоятельной ценности. «В восточных культурах человек осознает себя и воспринимается во многом в зависимости от той среды, в которой он действует. Человек рассматривается как совокупность партикулярных обязательств и ответственности, вытекающих из его принадлежности к семье, общине, клану, религиозной общине, государству» [2, 247, 248].

Это коренным образом отличает общества Южной Азии от Западной Европы. Если в странах Западной Европы рост неравенства (социального и экономического) был двигателем прогресса, то в Южной Азии, наоборот, ликвидация неравенства ускоряет прогресс [1, 185]. Экономическое неравенство приводит, например, к тому, что преуспевающая часть общества вкладывает деньги не в производство, а в средства роскоши, поэтому единственным путем расширения производства остается консервация всего населения в одинаково бедном состоянии и использование национального дохода для развития производства, инфраструктуры, образования и т. д. И Мюрдаль делает вывод: «Вне всякого сомнения, такое рассмотрение проблемы равенства должно привести к радикальным политическим выводам. Ссылки на западный опыт, не учитывающие условий, характерных для Южной Азии, приводят к довольно консервативным выводам» [1, 186].

Однако эгалитаризм соседствует в культуре Индии со своей противоположностью. «В Индии веками скрупулезно соблюдаются классовые и имущественные различия, а личные отношения характеризуются бессердечностью, поражающей иностранного наблюдателя. Многие из тех, кто искренне выступает за радикальные эгалитарные реформы, проявляют грубость и подчас бессмысленную жестокость, когда сталкиваются с представителями низших слоев населения не как с общественной группой, а как с отдельными индивидуумами. Не удивительно, что в стране с такими устоявшимися взглядами и привычками шумные требования экономической и социальной революции имеют чаще всего показной характер. За этим стоят интересы могущественного крупного капитала, выделяющего необходимые средства для политической деятельности. Большой опыт подсказал им, что радикальные заявления могут служить успокоением для "радикалов" и подменять реальные действия.

Индия управляется избранной группой людей из высших слоев населения, которые используют политическую власть для защиты своего привилегированного положения. Большинство членов парламента и законодательных собраний, избранных в результате всеобщих выборов, принадлежит к привилегированным классам. Они, не мешкая, голосуют за высокие оклады для себя и строительство домов с удобствами гораздо выше среднего уровня. Награждая себя политическими постами, присваивая привилегии, прибегая к различным видам коррупции, они часто извлекают еще больше выгод из своего положения как представителей народа. Естественно, эти политики не хотят принимать реформ, которые могли бы эффективно урезать власть и богатство высших слоев общества. Им противостоят массы, которые чрезвычайно бедны, забиты и безгласны, разъединены кастовой системой, обременены общинными узами. Они не организованы в такой мере, чтобы предъявить высшим слоям общества требования о более справедливом обращении. Они даже не представляют достаточно ясно свое бедственное положение и считают, что их тяжелая судьба предопределена небесами» [1, 192—193].

Самым актуальным в странах Южной Азии являются преобразования, направленные на повышение эффективности сельского хозяйства, в котором занята очень большая часть населения. В противовес западным странам, считает Мюрдаль, в условиях Южной Азии успехи на пути к достижению социально-экономического равенства являются предпосылкой значительного и устойчивого увеличения производства. Политика проведения земельных реформ, в которой проблема неравноправия обходится, вряд ли приведет к существенным, а тем более прочным результатам [1, 527].

Мюрдаль приходит к выводу о том, что в сложившейся веками практике землепользования в странах Южной Азии из всех предложений о земельной реформе национализация земельных владений могла бы показаться более благоприятной альтернативой. В этом случае можно было бы преодолеть фрагментацию и распыление мелких участков, ввести рациональные методы землепользования и планирования, более продуктивно использовать технические возможности ирригации и достичь большей экономии, которую дает рациональное использование источников электроэнергии. Все эти преимущества убедительно говорят в пользу предложений о широких мерах по объединению существующих земельных владений в более крупные коммерческие хозяйства [1, 532].

Если же к национализации земли не прибегать из-за отсутствия у государства подготовленных кадров, то, согласно обобщенным Мюрдалем заключениям экспертов, возможно было бы радикальное перераспределение земли, находящейся в частной собственности, но для того, чтобы радикальное перераспределение земли стало постоянным фактором, способствующим подъему сельского хозяйства, его необходимо дополнить не менее решительной ликвидацией старых долгов ростовщикам и запретом брать у них взаймы, а также законодательством, не разрешающим закладывать и продавать землю. Ясно, что такие действия сделали бы радикальную земельную реформу политически еще менее приемлемой. С учетом перечисленных трудностей создается впечатление, что радикальное перераспределение земли — несмотря на его большие преимущества как меры, которая сразу же разрешила бы проблему статуса и достоинства неимущих слоев населения, — даже в теории не может считаться удовлетворительной альтернативой нынешнему положению [1, 532].

Анализ всех вариантов привел Мюрдаля к выводу о целесообразности капиталистического способа ведения хозяйства, но при условии принятия ряда законов, в том числе налоговых, которые были бы направлены на искоренение существующего сочетания самых отрицательных черт капиталистического и феодального укладов экономики. «Не подлежит сомнению, — заключает Мюрдаль, — что добиться устойчивого подъема сельского хозяйства в Южной Азии удастся только в том случае, если традиционное отвращение к упорному физическому труду, и в особенности труду в качестве наемного работника, будет выкорчевано из экономической системы и из сознания людей». Вряд ли стоит повторять, что традиционное отношение к труду нельзя быстро изменить.

Существенным тормозом социально-экономических преобразований в странах Южной Азии является безграмотность или малограмотность большей части населения. «За исключением отчасти Англии, все ныне высокоразвитые западные страны, будучи еще на пороге индустриализации, обладали большим преимуществом почти сплошной грамотности. В некоторых случаях такой уровень образования был достигнут на десятилетия или даже на целые поколения раньше начала индустриализации. Значение этого для адаптации индустриальных рабочих, для приобретения квалификации и привычки к дисциплине было очень велико. Южноазиатские страны лишены такого преимущества» [1, 400]. «Южноазиатские страны нуждаются в такой программе, которая одновременно воздействовала бы на множество факторов, сдерживающих их развитие, и координировала все изменения с целью ускорить экономическое развитие — именно в этом состоит основная задача планирования» [1, 406].

В странах Южной Азии не существует такого понятия, как «резервная армия труда». В отличие от стран Западной Европы, где безработица была важным фактором развития производства за счет полученных сверхприбылей, вкладывавшихся в новые средства производства и оборотный капитал, в странах Южной Азии любая попытка рассматривать неиспользуемую рабочую силу как резерв рабочей силы логически должна предполагать проведение определенной политики. Величина этого резерва есть функция намечаемых политических мероприятий. Ее нельзя определить и измерить «объективно», как независимый от них факт. Таковы особенности культуры народов этого региона.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Затронул интересы всех рабочих парламент ирландии
Распад римской империи повлек тяжелые последствия для вилл
В реальной действительности стало складываться в пользу непосредственных держателей земли
Португальский королевский двор эмигрировал в бразилию под защитой британских военных кораблей
Королевство франции представляло собой лишь совокупность независимых княжеств