<<<     ΛΛΛ     >>>   

Обращает на себя внимание то, что в XVII в. самоназвание “холоп твой” уже осознавалось как привилегия господствующего класса, ибо крестьяне и посадские люди, по словам Г. Котошихина, “пишутца в челобитных своих „рабами и сиротами", а не „холопами” ” 38.

Отметим некоторые возможные причины, обусловившие победу отношении подданства в холопский форме над вассалитетом. Батыево нашествие и ордынское иго, о которых уже шла речь выше, не исчерпывают всех фактов, приведших к утвержению деспотического самодержавия в России. Естественно, что авторы не претендуют на окончательное решение этого сложного вопроса. Централизация России не была вызвана лишь внешним фактором, а была обусловлена целым комплексом причин социально-экономического развития страны. Однако ход централизации опережал созревание ее предпосылок: наметившиеся тенденции развития (рост крупной феодальной собственности, экономические связи между землями) не были достаточны для объединения разрозненных княжеств под властью единого государя. И лишь необходимость противостояния Орде ускорила, форсировала этот процесс. Форсированность же централизации, проводившейся с постоянным использованием насилия и террора (например, опричнина), позволила проявиться той альтернативе развития, которая исключала закрепление прав и привилегий за господствующим классом. Этот этап развития не встретил и сколько-нибудь серьезного противодействия, на что были свои причины. В условиях постоянной опасности вторжения ордынских войск на Русь естественна консолидация, а не противоборство князей и горожан. Центральная власть выступала как организатор отпора ордынскому игу, что влекло за собой подавление городских вольностей. Города, служившие в Западной Европе противовесом феодально-сеньориальной власти, не могли играть этой роли на Руси. Возникнув как административные центры округи (“волости”, “земли”, княжества), они были всегда резиденцией князей и феодалов-землевладельцев, отсюда управлявших вотчинами. Феодальный характер русского города 39 усиливался тем, что в землевладельцев превращались зачастую и горожане, не связанные с княжеской дружиной. Именно поэтому в русских городах не возник бюргерский городской патрициат. Этим обстоятельством и княжеским характером города на Руси обусловлено то, что здесь не сложились ни специфическое “городское” право, ни собственно городские вольности. Вольности Новгорода и Пскова были правами не городов, а земель и феодального боярства. По этим же причинам русские города фактически не знали и гильдейско-цеховой организации.

Феодалы тоже не стали противовесом амбициям центральной власти. Русь не знала боярских замков: частоколы боярских усадеб защищали от воровства и разбоя, а не от неприятеля. Русские феодалы обороняли не свои села, а все княжество в целом, съезжаясь в княжеский град. Отсюда — тесная связь феодалов со своими сюзеренами, их подчиненное, “служебное” положение. Не менее существенным был состав мелких феодалов. Как показал А. А. Зимин, значительная их часть происходила из мелких несвободных княжеских слуг. “Холопье происхождение, собачья преданность самодержавию значительной части служилого люда сыграли большую роль в том, что власть московского государя, опиравшегося на них, приобрела явные черты деспотизма” 40,-отмечал исследователь.

60

Западноевропейский вариант централизации отличался от русского: переход от вассалитета к государственному подданству или подчинение всех одному сюзерену не через иерархию, а напрямую, не лишал общества приобретенных свобод и привилегий: они институализировались в сложнейшей борьбе, приобрели характер законных, четко оговоренных вольностей. В этих условиях королевская власть в Европе, действительно, с трудом сдерживала децентрализаторские стремления господствующего класса, особенно верхушки. Ф. Энгельс в работе “О разложении феодализма и возникновении национальных государств” писал: “В каждом из этих средневековых государств (речь идет о Западной Европе.— Авт.) король представлял собой вершину всей феодальной иерархии, верховного главу, без которого вассалы не могли обойтись и по отношению к которому они одновременно находились в состоянии непрерывного мятежа... А каково было во времена позднего средневековья, когда ленные отношения во всех странах образовывали клубок прав и обязанностей, пожалованных, отнятых, снова возобновленных, отобранных за проступки, измененных или как-либо иначе обусловленных,— клубок, который невозможно было распутать?.. Вот в чем причина той длившейся столетия переменчивой игры силы притяжения вассалов к королевской власти как к центру, который oдин был в состоянии защищать их от внешнего врага и друг от друга, и силы отталкивания от центра, в которую постоянно и неизбежно превращается эта сила притяжения; вот причина непрерывной борьбы между королевской властью и вассалами...” 41. Королевская власть была прогрессивна, ибо к вольностям прибавлялось единство созревавшей нации, т. е, условие для развития капитализма. Она являлась, по словам Ф. Энгельса, “представительницей порядка в беспорядке” 42. Можно ли переносить эту характеристику, как это принято в нашей науке, на процесс централизации в России? Едва ли в России переход к государственному подданству произошел не от вассалитета, который почти угас и не мог закрепить политические права и привилегии за феодалами, а от подданства-министериалитета, подданства в холопской форме.

Типологически русский вариант деспотического самодержавия близок византийскому, в котором также не было развитого вассалитета. Как отмечал А. Я. Гуревич, Византия не знала феодального договора, принципа вассальной верности или групповой солидарности пэров. “Вместо тесных „горизонтальных" связей между лицами одинакового статуса преобладали „вертикально" направленные отношения подданных к государю. Не взаимная помощь и обмен услугами, а односторонняя холопская зависимость низшиих от вышестоящиих определяли облик этого общества. Самые могущественные, знатные и богатые люди, достигшие высших должностей в государстве, оставались совершенно бесправными и не защищенными законом по отношению к императору, который мог произвольно лишить их имущества, чина и самой жизни, так же, как возвысить любого человека и выскочку из простонародья превратить в первого сановника империи” 43. А. Я.- Гуревич сравнивает византийские порядки с “правовым компромиссом” между вассалами и королем по “Великой хартии вольностей”. Такой же сравнительный анализ напрашивается и по русско-английским реалиям. Даже формулы деспотизма в России и Византии схожи: “а жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же” — и; “что угодно императору, то имеет силу закона”. Это — один и тот же принцип деспотического самодержавия.

Схожесть русско-византийских порядков не случайна. Анализируя социальный состав господствующего класса Византии в XI—XII вв., А. П. Каждан так характеризовал основу могущества государственной власти: “Если в западноевропейских государствах классического средневековья собственность конституировалась в очень большой мере через феодальную иерархию и вассально-ленную систему, то в Византии соответствующая роль принадлежала государственному механизму: он осуществлял власть над трудящимся населением и вместе с тем выполнял функции по присвоению и распределению если не всего,

61

то довольно значительной части прибавочного продукта” 44. В основе сложившегося подданства-министериалитета лежат отношения собственности: осуществление верховной властью права, получившего в римском законодательстве определение как dominium directum. Но это — уже другая тема, заслуживающая специального исследования поэтому в данной статье мы ограничимся лишь обшей констатацией.

Явления прошлого оцениваются обычно с точки зрения перспективы исторического развития. С “Истории государства Российского” Н. М. Карамзина утверждалась в науке оценка централизации, исходившая прежде всего из государственных потребностей единения страны и создания сильной монархической власти. Новое теоретическое обоснование эта позиция получила у историков так называемой, государственной школы. В трудах Б. Н. Чичерина, К. Д. Кавелина, С. М. Соловьева утверждалась мысль, что подавление “боярской крамолы” и наступление великокняжеской (царской) власти на удельную независимость означали успех централизации, несомненно благоприятный для страны, народа и вообще дальнейшего развития 45. Полемика Н. Г. Чернышевского с Б. Н. Чичериным 46 о сути централизации не затронула генеральной линии развития исторической науки и, благодаря трудам С. М. Соловьева, профессионального историка, многие идеи государственной школы были унаследованы последующими поколениями историков, в том числе и советскими. Известную роль сыграло и огосударствление самой науки с конца 20-х гг., закрепление в сознании людей государственнических представлений.

В советской историографии тезис о безусловной пользе централизации теоретически подкрепляется ссылками на упомянутую известную работу Ф. Энгельса — так априорно высказывается мнение о тождестве процессов централизации и на Западе, и в России. Между тем институализированная оппозиция не утвердилась в привилегиях по закону, и деспотизм надолго сковал русское общество. Централизация в России законсервировала сугубо средневековый тип отношений в обществе, не создавая твердых юридических оснований прав и обязанностей личности. Именно этим вариантом централизации была, видимо, обусловлена политическая слабость русской буржуазии, ее привязанность к колеснице самодержавия. Подданство в холопской форме тормозило развитие общества, ибо буржуазные отношения могли возникнуть (как это и произошло в Европе) только на базе имеющихся в феодальном обществе свобод. К. Маркс писал: “Там, где она (капиталистическая формация.—Авт.) наступает, уже давно уничтожено крепостное право и уже значительно увял яркий цветок средневековья — свободные города”47. Тип подданства в холопской форме способствовал возникновению и длительной стабилизации крепостничества. Именно поэтому освобождение народа от крепостной зависимости произошло тогда, когда иным стал господствующий класс: ведь первые проекты отмены крепостного права появляются почти сразу после указа о вольности дворянства 1762 г.

Авторы хотели бы быть правильно понятыми: едва ли возможно в одной статье решить проблему становления в России деспотического самодержавия. Нужны многоплановые исследования. Мы не претендуем на окончательность выводов, напротив, наша попытка осмыслить истоки деспотизма была бы удачной, если бы она получила отклики исследователей. Цель этой статьи — определить проблему и пробудить к ней интерес.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Советская историческая энциклопедия. М., 1962. Т. 2. (Баал — Вашингтон). Стб. 1004—1005.

2 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1964. С. 199. Ср.: Тихомиров М. Н. Российское государство XV—XVII вв. М., 1973. С. 327 и др.

3 Колесницкий Н. Ф. К вопросу о германском министериалитете X— XII вв. // Средние века. М., 1961. Вып. XX. С. 38.

4 Там же. С. 42.

5 Там же. С. 46—47.

5a Там же. С. 54.

6 Начало русской литературы. XI — начало XII века // Памятники литературы Древней Руси. М., 1978. С. 60.

7 Горский А. А. Древнерусская дружина. М., 1989. С. 25.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Божьею милостию государю всея русии
Условие для развития капитализма