Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Это лингвистическая реализация особого, мирного сознания, сознания, ориентированного на использование в процессе разрешения возникающих конфликтов не конфронтационных, силовых технологий, а договорных, компромиссных технологий. Следовательно, должна быть прежде всего поставлена и решена задача анализа позитивной сущности "мирного сознания" и возникающих на его основе Языков Мира. (Сейчас никаких разработок в это сфере не существует. Есть лишь перечни "плохих слов" и заклинания на тему недопустимости разжигания всяческой розни.) А это вносит в повестку дня вопрос об изменении коммуникативной стратегии в целом, т.е. создании публичной политики, открытого общества, одним словом, выращивании фундаментальных ценностей европейской политической и коммуникативной культуры. Только в том случае, если произойдут эти глубинные трансформации, можно будет всерьез требовать от СМИ – государственных, общественных или частных, – чтобы они заменили конфронтационные модели освещения событий на аналитические и обеспечивали аудиторию справедливой и взвешенной информацией. Кроме того, должны быть решены еще несколько задач: 1. необходимо обеспечить подлинную, а не фальшивую прозрачность социальных процессов; 2. необходимо противодействовать любым попыткам манипулирования общественным мнением; 3. необходимо раскрывать враждебную культуре мира суть любой националистической, культурно-изоляционистской мифологии, выдающей себя за сущность национальной культуры; 4. необходимо показывать реальную эффективность договорных технологий человеческого взаимодействия и принципиальную ущербность конфронтационных технологий. Общий вывод из сказанного выше может быть сформулирован следующим образом. Не стоит уповать на то, что критикой Языка Вражды и демонстрацией образцов толерантного поведения можно изменить общую атмосферу в обществе и стране. Понадобится долгий и трудный путь пересмотра многих казавшихся незыблемыми представлений и культурных установок. Определенную роль в этом процессе могут сыграть и средства массовой информации. При условии, что сами журналисты будут овладевать новой профессиональной культурой, которая отвечала бы нынешнему этапу развития России. Вероятно, можно воспользоваться американской концепцией гражданской журналистики, которая хорошо ложится на российские традиции, связанные с журналистикой народничества, качественной журналистикой эпохи Анатолия Аграновского и т.п. А может быть, мы сумеем выработать какую-то свою концепцию новой журналистики. Но ясно одно: нынешняя журналистика, не имеющая отчетливого представления о новых смыслах профессии – плохой помощник в деле формирования толерантности. -------------------------------------------------------------------------------- [1] Говоря о толерантности, невозможно обойти вопрос о мультикультурализме. Дело в том, что, на мой взгляд, толерантность представляет собой лишь одну из граней сложной проблемы становления гражданского, открытого общества. Другой гранью, тесно соприкасающейся с толерантностью, но не сводимой к ней, является мультикультурализм. Этим понятием обычно обозначают комплекс идей и действий различных социальных субъектов (государственных и иных организаций) направленных на равноправное развитие различных культур, преодоление дискриминации различных групп населения во всех сферах общественной жизни, обеспечение равных шансов при трудоустройстве и получении образования, отмену скрытых и явных препон в административной карьере и т.д. Другими словами, если толерантность выступает как психологическая или социально-психологическая характеристика взаимодействующих индивидов и социальных групп, проявляющаяся в их взаимодействии с другими индивидами или социальными группами, то мультикультурализм означает содействие сосуществованию различных культур в одной стране. Таким образом, толерантность и мультикультурализм представляют собой тесно связанные, но не идентичные понятия. Проблемы мультикультурализма для России чрезвычайно важны. Есть настоятельная необходимость бороться за то, чтобы не только на межличностном уровне, но и на уровне управленческой практики, включая деятельность органов правопорядка, различные социальные структуры, и прежде всего органы власти, обеспечивали уважение прав человека и основных свобод для всех, без различия по признаку расы, пола, языка, национальной принадлежности, религии или состояния здоровья. На государственном уровне такой подход требует справедливого и беспристрастного законодательства, соблюдения правопорядка и судебно-процессуальных и административных норм, предоставления каждому человеку возможностей для экономического и социального развития без какой-либо дискриминации. [2] Предвосхищая дальнейший разговор, полагаю необходимым уже здесь заявить, что так понимаемая толерантность есть предпосылка, условие и одновременно продукт либерального, демократического общества. Только в обществе, признающем в качестве высшей ценности и главного богатства свободную суверенную человеческую личность, толерантность становится естественным атрибутом цивилизованности. И наоборот, в обществе, где к идее суверенной личности относятся с подозрением, толерантность также рассматривается как синоним мягкотелости и неумения бороться "за светлые идеалы". Поскольку Россия ни экономической, ни политической свободой никогда не отличалась, то ни практических, ни теоретических основ либерализма для себя не выработала. Русская историческая традиция от славянофилов до Солженицына неизменно отрицала западный либерализм во имя внутренней религиозной свободы. Законность и право как "этические минимумы" человеческой жизни третировались как формы внешнего ограничения и принудиловки. Они казались чуждыми высоким идеалам подлинной духовной свободы. Эта традиция жива и сегодня. Авторы многих появляющихся в прессе публикаций настойчиво стремятся развенчать "либерально-рационалистический миф", повинный, по их мнению, в повсеместно наступившем культурно-экологическом кризисе, и требуют предпринять экстраординарные меры по его преодолению. Зато насилие как средство решения различных, в том числе и политических проблем имеет среди российских журналистов немало сторонников. Российские радикалы и экстремисты относятся к сторонникам ненасильственных способов решения политических задач весьма насмешливо. В России экстремизм и его крайняя форма – терроризм всегда вызывали интерес у определенных групп населения, которые могли обратить на себя внимание только посредством диких эксцессов, и у интеллектуалов, выражавших интересы этих групп. Достаточно напомнить Нечаева с его лозунгом: "Нравственно то, что служит революции". Конечно, терроризм в России тоже был разный. Большевизм устами В.И. Ленина хотя и осуждал индивидуальный террор (не с этических, а методологических и стратегических позиций), ставил в заслугу народовольцам то, что они своим героическим террористическим методом борьбы способствовали последовательному революционному воспитанию русского народа. Российские журналисты и сейчас много и со вкусом пишут об экстремистах всех мастей, так много, что невольно закрадывается подозрение, что именно этот тип политического поведения представляется им наиболее "интересным". [3] Надо ли говорить о тех трудных условиях, в которых приходится работать российским журналистам? Я имею в виду и внушающее глубокую тревогу материальное состояние всех структур, отвечающих за информационное обеспечение населения; и низкую заработную плату большинства работников средств массовой информации; и постоянные попытки достаточно разных по политическим симпатиям и степени влияния сил подчинить себе СМИ или, по крайней мере, выйти на реальные рычаги управления ими. Приходится констатировать, что средства массовой информации, с одной стороны, подпали под жесточайший экономический пресс рыночных отношений, а с другой – продолжают испытывать давление властных структур, пытающихся управлять ими старыми методами. Одновременно произошло резкое снижение платежеспособности массового потребителя информации. Все это в совокупности принципиально изменило ситуацию на информационном рынке России. Понятно, что ожидать от озлобленных профессионалов такого деликатного чувства, как толерантность, не приходится. [4] Надо ли объяснятся по поводу того, что другие культуры, возможно, ничем не лучше? Надо ли говорить о величии созданной в России духовной культуры? [5] Как пишет по этому поводу Татьяна Толстая, "в России все хотят разбогатеть, но не любят разбогатевших. Причем не только запредельно и вызывающе богатых, не только очевидно живущих на неправедные средства, но любого, кто, у всех на глазах тяжко трудясь на незавидной работе, накопил себе денежек и покупает, ест или строит… Деньги в сознании русского человека – это зло, но зло вожделенное; сознавая, что мы вожделеем дурного, мы стыдимся, убеждаем себя и других, что вовсе мы этих денег не хотим, что это просто так, деваться некуда, а так мы ни-ни" (Аргументы и факты. 2002. № 5). [6] Хочу быть правильно понятым. Я не против гражданского общества и не против права людей объединяться по интересам. Я только полагаю, что наличие множества объединений граждан не имеет никакого отношения к гражданскому обществу, конституирующей идеей которого является идея суверенного ответственного гражданина. "Задумаемся над элементарным посылом: национальное угнетение проявляется в этническом разделении труда, при котором угнетающая нация или псевдоэтническая группа создает условия для своего более высокого образовательного уровня и захватывает сферы управления, науки, искусства, образования, информации – вытесняя угнетаемых в сферу материального производства, на тяжелые и вредные для здоровья работы. Геополитические статьи с привкусом национального превосходства февраля русские |
|
|
|
|
