Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Очень многие люди убеждены в правомерности насилия и вообще криминального поведения (если есть возможность как-то его оправдать). Такое положение, разумеется, сложилось не вчера. С.С. Аверинцев показал, что разница между западной культурой, опирающейся на католическую традицию, и византийско-русской культурой, выросшей из православия, отчетливо выражается в отношении к закону. Западная культура опиралась на представление о том, что все индивиды находятся в некотором пространстве внеличного закона, который и регулирует отношения между ними, а для русской культуры характерно требование, чтобы все отношения между людьми регулировались чистыми чувствами, без всякой опосредованной роли закона. Запад рассудочнее, рациональнее, опытнее; боясь греховной человеческой души, он пытается ограничить человека рамками условностей. Не доверяя человеческой природе, Запад дает возможность каждому человеку установить необходимую дистанцию, своеобразный "санитарный кордон", препятствующий излишней близости, охраняющий человека от фамильярности, предпочитая жизнь достойную, без опасного раскрепощения, приводящего к непредвиденным последствиям. Россия всегда верила в естественного человека и пыталась его раскрыть, раскрепостить, развязывая вместе с другими узлами и самые дурные инстинкты, страдая от этого, мучаясь, но в этом страдании, мучении живя страстно и безоглядно. Отечественная журналистика демонстрирует множество примеров того, к чему приводит эта ориентация не на правовые, а на страстно-личностные способы разрешения конфликтов. Постоянная неуверенность, растерянность, фрустированность.Эта особенность советского (а ныне российского) человека хорошо известна каждому, кому приходилось сравнивать наших соотечественников с представителями западной культуры. Разница в поведении определяется тем, что частная жизнь правопослушного гражданина в США неприкосновенна. Более того, все правительственные учреждения, в том числе и правоохранительные, обязаны всесторонне информировать население о своей деятельности. У нас же, несмотря на то что задача правоохранительных органов формально состоит в том, чтобы охранять права граждан, именно эти органы вызывали и вызывают у людей наибольший страх. Причиной тому не только история страны, но и правовая безграмотность: незнание прав и обязанностей граждан по отношению к правоохранительным органам и, наоборот – прав и обязанностей органов по отношению к гражданам. Фатализм, переходящий в нигилизм.Еще одной особенностью российской культуры является глубокий фатализм. Фаталист – это человек, полагающий, что существует некий самодействующий механизм (будь то механизм счастья, социального устройства, судьбы и т.д.), который так или иначе, но обязательно "вмешивается" в его жизнь. Человек, думающий о своем месте в мире и личном достоинстве, напротив, исходит из того, что всегда есть возможность самореализации, что она зависит только от него, от его собственного труда и духовного усилия, направленных на освобождение и развитие его личности. Этот фатализм проявляется в ставших нарицательными русской безответственности и непрактичности. Совершенно очевидно, что предъявленный выше список качеств культуры, влияние которой на поведение современного россиянина бесспорно, далеко не полон и не системен. Я и не ставил перед собой цель дать исчерпывающее описание данного феномена. Эта тема еще ждет своих исследователей. Моя задача значительно скромнее – определить некоторые существенные особенности той культуры, под непрерывным воздействием которой мы живем. Есть все основания полагать, что культура в том ее виде, в котором она представлена выше, начинает разрушаться. Ей на смену идет новый духовный инструментарий, основой которого явится, скорее всего, эгоцентрическая культура. Отмечавшаяся многочисленными исследователями как в нашей стране, так и за рубежом склонность россиян к коллективизму, социальной справедливости, уравнению доходов в настоящее время распадается. В действительности в стране преобладает оголтелый индивидуализм, являющийся естественной реакцией на насильственный коллективизм. Маятник "коллективизм–индивидуализм" сейчас резко качнулся в сторону индивидуализма, и поскольку баланс пока не найден, уравновесить эти крайности попросту нечем. Безусловно, у определенных социальных групп эгоцентрическая культура начинает доминировать. Однако носители других типов культурных кодов тоже не сдают позиций. Они всячески противятся формированию и развитию культуры, центрированной вокруг идеи человеческой, индивидуальной суверенности. Более того, можно наблюдать совершенно невероятный импульс к тому, что можно назвать новой коллективизацией сознания. Причем если в советские времена коллективизация была насильственной, то сейчас речь идет о коллективизации добровольной, что в какой степени ставит вопрос о том, действительно ли прежняя коллективизация была такой уж насильственной. Под лозунгом "Создадим в России гражданское общество" люди объединяются в самые экзотические структуры[6]. В прессе уже отмечалось, что место великого и могущественного "Мы" тоталитарной империи теперь заняло "Мы" религии, национализма, демократии, антикоммунизма. Каждое из этих "Мы", заряженное энергиями собственной правды и нетерпимости, как и прежде, манипулирует языком абсолютных категорий и всеобъемлющих идеологий. Изменились лишь священные пароли: теперь ими стали "духовность", "традиции", "права человека". Хотелось бы также высказать еще одну мысль по поводу культурных основ "языковой агрессии". Повышение агрессивности и переход к жестким формам насилия, в том числе и в языковой форме, не в последнюю очередь связано с распадом монополии государства на насилие. (Видит бог, я был и остаюсь либералом и отнюдь не желаю усиления роли государства, особенно в специфически российских формах. Но надо отдавать себе отчет в том, что если общество и граждане привыкли к насилию как средству разрешения конфликтных ситуаций, а один из субъектов общественной жизни, в данном случае государство, стал реже пользоваться насильственными технологиями, то кто-то другой перехватит инициативу.) Идею насилия перехватывают организованные группы людей, а иногда и отдельные граждане. Эта борьба за право на насилие опирается на разветвленную систему представлений и ценностей, которую можно обозначить общим понятием "культура агрессии" или "культура войны". Поскольку жизнь по законам "культуры войны" для многих затруднительна, коллективный разум человечества выработал иные версии: 1. культура пацифизма и ненасилия; 2. культура мира и солидарности. Культура пацифизма и ненасилия, будучи весьма привлекательной, не предлагает никаких мер для устранения несправедливости, неравенства и угнетения. В связи с этим возникла и поначалу активно разрабатывалась новая парадигма человеческого взаимодействия, обозначенная как культура мира. Правда, сейчас об этой концепции как-то тихо забыли. Наконец, не стоит сбрасывать со счетов еще и сугубо профессиональные, точнее личностно-профессиональные, причины речевой агрессии. Во-первых, это низкая интеллектуальная и, соответственно, низкая речевая культура, когда журналист не умеет мыслить, не умеет выражать свои рыхлые, расползающиеся мысли и замещает точность высказывания эмоциональностью речи. Во-вторых, журналист, обуянный идеей (а в прессе, особенно провинциальной, много журналистов "с идеей"), стремится использовать все возможные речевые ресурсы, для того чтобы та идея, которой болен он, стала всеобщей болезнью. Стремление навязать аудитории свой взгляд, свое видение – давняя особенность российской журналистики. Что же делать? Средства массовой информации |
|
|
|
|
